by olladij

Чей мальчик потерялся?

В начале декабря 2022-г Латвия выпиздила российских либеральных оппозиционеров и оппозиционерок с телеканала «Дождь» на мороз. Я бы, если честно, отнёсся к этому как к очередному, одному из многих скандалов этой инцестуозной тусовки чистоплюев. Но рассуждения о «наших мальчиках» и как с ними быть застряли в мозгу, хотелось додумать, но не получалось. Тем более сходные позиции были слышны совсем недавно и на продуктах полураспада «Эха Москвы».

Может быть, всё намного проще, чем кажется поначалу. Просто начнём и посмотрим, куда эти рассуждения нас приведут. Мышление — это work in progress. Готовых и завершённых истин или ежедневной актуальной аналитики я вам никогда не обещал, да они никому в данной ситуации не помогут. Помогут пожертвования ЗСУ или аффилированным либертарным подразделениям и организациям, занимающимся гуманитарной деятельностью в Украине или в украинской диаспоре за рубежом. Так как there is no other business like charity business, будьте разборчивы и внимательны.

Почему только теперь, спустя больше года после начала полномасштабного вторжения РФ в Украину? Не считал нужным или даже возможным объяснять что-либо российской (кому до сих пор что-то не понятно, тому объяснять придётся не словами), а там более украинской публике (там, по-моему, понимание ситуации и так яснее некуда). Liberadiо было основано в 2010/11-м году для отправки бутылочной почты неясному адресату, с тех пор многое изменилось, но, в общем и целом, принцип этот сохранился.

Объяснения и пинки под зад были нужны немецкоязычной публике больше, чем я и занимался, причём с 2014-г года. За что «друзья» было прозвали меня «украинским анархо-фашистом» и любителем теорий заговора. В иных кругах меня называли ещё и «национистом», так что мне не привыкать.

Ну так, обратимся к заблудшим «нашим мальчикам». Любимый ход ищущих хоть какое-то объяснение происходящему в российском обществе — это историческое сравнение или историческая аналогия. Ход оправданный, т.к. поначалу ничего другого и не остаётся, кроме как сравнить новый феномен с уже известными феноменами прошлого. Путина сравнивают с Гитлером, российское общество с германским обществом времён национал-социализма, как это происходит в примечательном фильме «Необыкновенный фашизм» из двух частей того же «Дождя». Параллели проводятся один в один, сходится всё чуть ли хронологически: Путин — это вылитый Гитлер, только без специфических усиков. Правда, недавно кто-то из либеральных «экспертов» уже авторитетно объявил правление Рамзана Кадырова в Чечне сталинизмом. То, что большевики и социалистическая революция пугают их больше, скажем, Пиночета, известно уже давно. (А почему российским либералам, недавно открывшим для себя антифашизм, куда приятней и понятней юнкер-монархист граф фон Штауффенберг, чем работяга-нищеброд Георг Эльзер, я подробно объясню как-нибудь в следующий раз, если не забуду. Как и в случае с соболезнованиями по поводу убитой Дарьи Дугиной, классовое, сословное чутьё не подводит их и тут). Как известно, буржуа Гитлер, как никто иной понял всю ложь либерализма, но недооценил силы стоящие за ним, при которых ему суждено было быть лишь ефрейтором-барабащиком. (Т. В. Адорно, «Minima moralia») Так и росссийские либералы, отказываясь говорить о политической экономии, могут предложить только полнейшее смешение понятий. Куда это их приведёт, мы ещё увидим. Пока же осталось только столь же «экспертно» объявить и германский наци-фашизм сталинизмом («всё, конечно, по-другому, но если приглядеться, то всё точно так же») и будет российским либералам счастье. Continue reading →

by olladij

Разрушение государства посредством марксизма-аньолизма. Йоханес Аньоли в беседе с Йоахимом Бруном

[Дидывоевале! Один, Йоханнес Аньоли (22.2.1925 — 4.5.2003) сопляком призвался в итальянскую армию и воевал на стороне фашистов против югославских партизан, пока не попал в плен и не остался жить в ФРГ; другой, Йоахим Брун (30.1.1955 – 28.2.2019), будучи юным маоистом, призвался в бундесвер и до конца жизни хранил удостоверение водителя танка на случай революции. А потом, спустя десятилетия, они встретились и по-дедовски, хихикая, перетёрли о практически всём на свете: о философии, марксизме, рабочей автономии, о боге и, конечно, о социальной революции и коммунизме. Оба деда, я должен признаться, значат для меня много. Именно поэтому именно этот разговор, именно сейчас. Лично знаком я был только с Бруном, но из нашего поверхностного знакомства ничего стоящего не развилось, о чём я жалею, но мне кажется, что виной тому не мой, а «чей-то ещё» говённый характер. Как бы там ни было, дидывоевале, придётся и нам. – liberadio]

Йоахим Брун (Б.): Ленин как-то ответил на вопрос, чем должны заниматься революционеры в нереволюционные времена, мол, им необходимо упражняться в «терпении и теории». Ты же, напротив, сказал, что необходимы терпение и ирония. Не является ли это методом, пусть и в определённых рамках, приспособиться? Как получается, что ты, с одной стороны, омытый всеми водами диалектики враг государства, а, с другой стороны, тебя обхаживают все — от фонда им. Ханнса Зайделя Христианско-Социального Союза вплоть до Вальтера Момпера, настолько, что журнал «Штерн» выставил тебя на обложке выпуска, посвящённого двадцатилетию 68-го года, придворным шутом революции? Ирония возобладала над теорией? Вот так ты устроился?

Йоханнес Аньоли (А.): Почему бы и нет? То, что революционер всегда и повсюду должен ходить с угрюмой мордой, это — застарелая центарльноевропейская традиция, совершенно неподходящая к тому образу, которому должен соответствовать аутентичный революционер. Не обязательно быть иезуитом, якобинцем или большевиком просто потому, что ты собираешься разрушить государство. Настоящий революционер должен всегда сохранять какой-то остаток иронии и самоиронии. Коммунизм важен, но и оссобуко не помешает. То, что я знаком с широким спектром людей, от фонда им. Ганса Зайделя до Момпера, мне не мешает. Контакт с фондом произошёл после приглашения — и это был первый и последний раз, когда мне там были рады; а Вальтер Момпер посещал мои семинары и затем, что вполне относится к человеческой свободе, сделал из моих рассуждений неверные выводы.

Б.: Левым сейчас нужно выступить против нацоналистической склонности немцев к морализаторству и запрета курения. В конце концов, коммунизм — это не о воплощении прекрасного, истинного, хорошего принципа, а об оссобуко для всех. Но меня интересует ирония. Нея является ли она юморным вариантом скепсиса? Я помню, Эккехард Крипендорф (немецкий либертарный политолог, 1934-2018 гг. – liberadio) как-то поздравил тебя в газете «taz» словами: «Аньолисту стукнуло 60». Что ты будешь делать, если встанет вопрос об организации? Ты организуем?

А.: Нет, я не организуем. А в «taz», в общем-то, должно было ещё стоять — и если не стояло, то я это сейчас восполню, что в тот момент, когда марксизм-аньолизм, который я представляю, станет программой какой-либо группы, я тут же, так сказать, выйду из своей собственной теории. Что касается организации, то я, странным образом, всё-таки кое-что создал или помог создать: «Ноябрьское общество» и «Республиканский клуб» (организации, входившие в конце 1960-х в т.н. «Внепарламентскую оппозицию» – liberadio) в Берлине. Все остальные организации, в которых я состоял, всегда выгоняли меня через два-три года.

Б.: Ты даже в СДПГ был самоироничным членом?

А.: Да, и через три или четыре года меня снова исключили. Вступил я в 1957-м году, а в 1961-м я снова был свободен.

Б.: Как ты вообще додумался до того, чтобы стать социал-демократом?

А.: Это было нетрудно. На выборах в Бундестаг в 1957-м Аденауэр получил абсолютное большинство. А мы сидели в Тюбингене и считали, что нужно что-то предпринять против превосходящих сил ХДСГ. Так, в 1957-м я вступил с СДПГ, в 1958-м начались дискуссии о Годесбергской программе, а затем я стал членом рабочей группы в Тюбингене, целью которой была разработка антипрограммы. Тогда мы работали вместе с ССНС, существовал альянс СДПГ-ССНС. В этой группе состояла и ассистентка Эрнста Блоха, переехавшая вместе с ним из Лейпцига в Тюбинген. Мы подали наш проект программы на Годесбергском съезде партии — вместе со всеми другими проектами, включая проект программы Вольфганга Абендрота из г. Марбурга. Я, кстати, был делегатом на съезде в Годесберге. (…)

Б.: …Касательно берлинской дискуссии о правах человека у меня возникло ощущение, что ты охотно отклоняешься о твоей «основной линии». Ты сформулировал её в статье «От критики политологии к критике политики», но часто занимаешь двойственную позицию, когда ты, с одной стороны, нахлобучиваешь политологам критику политики, а с другой стороны, возражаешь как политолог тем, кто занимается критикой политики, и читаешь им лекции о наследии буржуазного Просвещения.

А.: Совершенно верно. Потому что я, в любом случае, считаю непродуктивным, когда в споре с консерватором, социал-демократом или любым другим представителем буржуазного государства аргументируют фундаменталистски. Я, скорее, придерживаюсь мнения, что необходимо сражаться оружием противника. Паушальное, категорическое, чуть ли не категориальное отрицание может помочь выйти победителем из диспута, но делу это не поможет.

Б.: Ирония как разрушение консенсуса изнутри, т.е. имманентная критика?

А.: Нет, не имманентная, а изнутри, это кое-что другое. Имманентная критика означает, что ты за систему.

Б.: Нет, имманентная в смысле Критической теории, т.е. когда нужно предположить, что в объекте содержится некий остаток объективного разума, и предположить это в виду самозащиты, как уверенность в некоем общем, которое должно защищать критика от патологии, от превращения в кверулянта. Но предполагать обладание объективной разумностью за капиталом и его государством, как это делают марксисты — это проекция, идеология…

А.: Это — противоречия… Continue reading →

by olladij

Марк Фишер видал нас всех в гробу в вампирском замке

Почти что blast from the past, но это всего лишь 2013-й год. Толковое эссе десятилетней давности от депрессивного Марка Фишера, автора книг “Capitalist realism” (2009) и “Postcapitalist Desire” (посмертно, 2021) о том, как постмодернистский индивидуализм, пораженчество, всеобвиняющее морализаторство и woke-истский эссенциализм завели левую политику в псевдо-религиозный либеральный тупик. А потом, 13-го января 2017-го года его всё задолбало и он повесился. Отряд постмодернистских псевдо-леваков и, да, нео-анархистов потери бойца до сих пор к сведению не принял.

К ознакомлению обязательно.

 

I’ve noticed a fascinating magical inversion projection-disavowal mechanism whereby the sheer mention of class is now automatically treated as if that means one is trying to downgrade the importance of race and gender. In fact, the exact opposite is the case, as the Vampires’ Castle uses an ultimately liberal understanding of race and gender to obfuscate class. In all of the absurd and traumatic twitterstorms about privilege earlier this year it was noticeable that the discussion of class privilege was entirely absent. The task, as ever, remains the articulation of class, gender and race – but the founding move of the Vampires’ Castle is the dis-articulation of class from other categories.

The problem that the Vampires’ Castle was set up to solve is this: how do you hold immense wealth and power while also appearing as a victim, marginal and oppositional? The solution was already there – in the Christian Church. So the VC has recourse to all the infernal strategies, dark pathologies and psychological torture instruments Christianity invented, and which Nietzsche described in The Genealogy of Morals. This priesthood of bad conscience, this nest of pious guilt-mongers, is exactly what Nietzsche predicted when he said that something worse than Christianity was already on the way. Now, here it is …

(…)

We need to learn, or re-learn, how to build comradeship and solidarity instead of doing capital’s work for it by condemning and abusing each other. This doesn’t mean, of course, that we must always agree – on the contrary, we must create conditions where disagreement can take place without fear of exclusion and excommunication. We need to think very strategically about how to use social media – always remembering that, despite the egalitarianism claimed for social media by capital’s libidinal engineers, that this is currently an enemy territory, dedicated to the reproduction of capital. But this doesn’t mean that we can’t occupy the terrain and start to use it for the purposes of producing class consciousness. We must break out of the ‘debate’ that communicative capitalism in which capital is endlessly cajoling us to participate in, and remember that we are involved in a class struggle. The goal is not to ‘be’ an activist, but to aid the working class to activate – and transform – itself. Outside the Vampires’ Castle, anything is possible.

 


https://web.archive.org/web/20131129003704/https://thenorthstar.info/?p=11299

by olladij

Лео Лёвенталь: «Индивид и террор», 1949

[Лео Лёвенталь (1900 — 1993) — один из незаслуженно забытых представителей так называемой Критической теории, занимался исследованием массовой коммуникации, в том числе в фашистской агитации, и социологией литературы. Несмотря на то, что Раушнинг и Беттельгейм, которых Лёвенталь тут цитирует, дабы придать какую-то социологическую фактуру своим тезисам, современной исторической наукой достоверными источниками не признаются, высказанные им в этом коротком эссе тезисы кажутся мне чрезвычайно актуальными и достойными внимания. – liberadio]

Существует распространённое мнение, что фашистский террор является преходящей исторической фазой, которая, к счастью, уже позади. Я не могу присоединиться к этому мнению, поскольку рассматриваю террор как глубоко укоренившийся в динамике современной цивилизации и, в особенности, научной организации. Нежелание досконально изучить феномен террора во всех его аспектах само по себе служит одним из неприметных симптомов террора. Несомненно, для тех, кто живёт в условиях террора, практически невозможно размышлять о нём и тем самым расширить свои познания о нём. Тем не менее, это едва ли является достаточным объяснением удивительной сдержанности, если не отрицания, которыми столь ценящий факты западный мир отвечает на тоталитарный террор. Хотя ему всегда были доступны надёжные источники, Запад мгновенно закрыл глаза на проявления фашистского террора, пока ему не пришлось обратить внимание на раскрытые в Освенциме, Бухенвальде, Берген-Бельзене и Дахау преступления. Западный мир и по сей день (1946 г.) избегает фактов о том терроре, который последовал за окончанием войны. Распространённому в подвергшихся террору странах и служащему самосохранению оцепенению в так называемом «свободном мире» соответствует психическое вытеснение — неосознанное бегство от правды.

Современная система террора означает атомизацию индивида. Мысль о последствиях и воздействиях телесных истязаний наполняет нас отвращением; не менее ужасающе их значение для психики. Задействованное террором расчеловечивание заключается, в первую очередь, в тотальной интеграции населения в парализующие межчеловеческую коммуникацию коллективы — несмотря или, как раз, как следствие самого громоздкого коммуникационного аппарата, воздействию которого люди отныне подвержены. В условиях террора индивид никогда не один и всегда одинок. Он окостеневает и отупевает не только в отношениях со своими ближними, но по отношению к самому себе. Страх воспрещает ему спонтанные эмоциональное и мыслительные реакции. Сам акт мышления становится глупостью: он опасен для жизни. Было бы глупо не быть глупым, и как следствие этого всеобщее оглупление охватывает запуганное население. Люди впадают в ступор, напоминающий состояние моральной комы. Основными чертами террора я вижу следующее:

1. Непосредственность и всемогущество

Одной из основных функций террора является уничтожение любого рационального соотношения между правительственными решениями и личной судьбой. Характерные для начальной стадии тоталитарного террора массовые аресты, смешение в концентрационных лагерях по самым разнообразным причинам людей самого разнообразного происхождения, убеждений и религии служит стиранию личных различий и претензий к властному аппарату. Качественного различия, обычно создающегося между приговорёнными заключёнными и остальным населением, не существует между жертвами террора в концлагерях и людьми снаружи. Принцип выборки при массовых арестах, кажущийся столь иррациональным, основывается на террористическом расчёте. Вопрос индивидуальной цены является столь же неважным, насколько безнадёжной является надежда на временно ограниченное наказание.

Концентрационные лагеря куда более репрезентативны в отношении к составу населения по составу своих заключённых, чем традиционные тюрьмы. Этот факт подтверждается ещё и тем обстоятельством, что заключённые концлагеря полежат надзору не небольшой группы специализированных служащих, а определённым отрядам тайной полиции, которая одновременно угнетает и всё население целиком.

Это уничтожение причинно-следственной связи между отдельным поступком и возникающими из-за него последствиями для индивида является одной из основных целей современного террора, собственно: Continue reading →

by olladij

Иран: Не меньше, чем свобода

Оливер М. Пиха, 6.10.2022

С середины сентября Исламская республика Иран в очередной раз демонстрирует миру, в каком плачевном состоянии она находится. После смерти юной курдки Жины Махсы Амини от рук полиции нравов в Иране не утихают протесты. По оценке норвежской НПО Iran Human Rights, в их ходе до конца сентября были убиты 133 человека. Режим отвечает так же, как он всегда отвечал на протесты: он угрожает, стреляет и арестовывает, интернет большей частью блокируется — но некоторым «реформистам» разрешено делать критические замечания. В конце концов, заявление сделал и верховный Вождь Али Хаменей — он не слишком оригинально обвинил в происходящем Израиль и США. Из-за его молчания его уже посчитали, в который раз, мёртвым. Хаменей, всё-таки, уже 83 года.

Протестующие мужчины и, прежде всего, женщины в Иране, напротив, очень молоды. Протестом в этот раз верховодят женщины, которые размахивают в воздухе сорванными с голов платками как трофеями, сжигают их или даже передвигаются по улицам с непокрытой головой. Некоторые на публике обстригают свои длинные волосы. Это мощные символы, которые снова возвращают Исламскую республику Иран к её истокам.

Введение обязательного ношения платка было не просто пропагандистским шагом времён прихода к власти Хомейни и клерикалов в 1979-м году, сокрытие женского было и остаётся до сих пор центральным символом Исламской республики. Более того, постоянная и производящая впечатление невроза фиксация на женских головых уборах является фундаментальной для политического ислама. Волна протестов в Иране, таким образом, ставит существование режима по вопрос.

У Исламской республики нет на это ответа. Система целиком уже много лет назад вступила в процесс разложения, кажущийся неизбежным. Только в одной области Исламская республика была динамичной и отчасти даже успешной: в своём стремлении к власти на Ближнем Востоке. Стражи Революции несут этот империализм и давно уже служат ядром режима. Было бы логичным предположить, что до фундаментальной смены режима или даже до революции дело дойдёт сначала до военной хунты этих Стражей Революции.

Накопленные за десятилетия властные инструменты этого военно-экономического конгломерата огромны. И они будут применены с целью сохранения власти. Традиционная армия, как это показывают отдельные видео солдат, предупреждающих Стражей от неоправданного насилия против протестующих, занимает в отношении Стражей неоднозначную позицию. Это могло бы быть будущим пунктом слома системы.

Родившаяся в 1979-м году из революции против шаха Исламская республика была, в своём духе, проектом поколения, равно как и актуальный протест против неё, который при помощи символической мощи непокрытой женской головы постулирует совершенно иное понимание мира, чем то, которым обладали приверженцы Хомейни, мужчины и женщины. Идеологически и экономически Исламской республике давно уже нечего предложить большей части населения. Чувство, что все надежды на реформы напрасны, возникло ещё в конце девяностых годов во время президентства Мохаммеда Хатами. «Зелёная революция», волна протестов после выборов 2009-го года, была явным переломом. Тогда стало очевидным, что исламистский режим потерял связь с молодёжью страны. Continue reading →

by olladij

Безумный Ницше

[Продолжаю собирать свои старинные разбросанные тут и там переводы. Особого смысла в этом тексте нет, просто дед умер недавно, так что пусть будет. – liberadio]

Питер Лэмборн Уильсон

Турин, 4-е января, 1889
(Питеру Гасту:) Моему маэстро Пиетро,
спой мне новую песню: мир изменился
и небеса полны радости.
-Распятый

Это — одно из последних писем обезумевшего Ницше, написанное после его припадка в Турине, в начале января 1889-го года, но до его окончательного отбытия в молчание. Его письмо к Овербеку (в котором он говорит, что приказал «расстрелять всех антисемитов») подписано «Дионис», а другое к Козиме Вагнер (которую он никогда не переставал любить) — подписано «Дионис и Распятый». Кажется, что скатывание Ницше в безумие приняло форму религиозной мании, в которой он пытался примирить Христа и Диониса друг с другом, став ими обоими. В письме к Буркхардту он говорит: «Я — Бог, нарисовавший сам на себя карикатуру».

Было ли безумие Ницше вызвано сифилисом или невыносимой тяжестью его мысли, последние письма не были бессмысленной болтовнёй. Синтез Диониса и Иисуса представляет путь из конфликта между Дионисом и Аполлоном, впервые исследованным в 1872-ом, в «Рождении трагедии», и доведённого до абсолютного предела в «Антихристе» (1888), который натравливает Диониса на Распятого, а также против разума как против аполлонической функции. Это был необязательно «безумный» Ницше, который верил, что может преодолеть такую дихотомию в форме высшего единства. Он уже придал религиозный смысл философии в «Так говорил Заратустра» (1883-85), очевидное решение проблемы смерти Бога — самому стать Богом. Миф вечного возвращения утверждает что-то из теологического разочарования в контексте «Заратустры», в любом случае, благодаря его статической конфигурации. Он (миф) разрешает стоический / экзистенциалистский кризис, но не проблему воли и становления.

Бродя через нерассортированные заметки в «Воле к власти», можно обнаружить предложение материалистической религии с динамическим потенциалом. Шикарное научное исследование Ницше различия между выживанием и выражением указывает от детерминистского редукционизма на спиритуальный принцип, содержащийся в природе или идентичный с ней (так-сказать) — воля к выражению, к власти, которую Ницше представляет как творчество и желание. Тут тоже обнаруживается попытка Ницше преодолеть отчуждение индивида в обществе через открытие принципа communitas. Даже странные высказывания о смешении рас как о решении проблемы социальной можно рассматривать в этом “религиозном” свете, как в предложение решительного сотворения самопреодолевающего человечества (Сверхчеловек) посредством вожделения и синтеза — почти мессианский план.

Дионисийско-христианская coincidentia вполне хороша в историческом и филологическом смысле тоже, как самому Ницше, наверняка, было хорошо известно. Его раннее христианство и обладает чем-то эллинским, то оно пришло из орфейских / дионисийских источников — пусть даже в фундаментальном символе вина, но идентичность между двумя конкурирующими спасителями может быть замечена. Нео-платонистские аспекты такого синтеза едва ли были интересны для Ницше, как мне думается, но символы трансцендентного, экстаза, сверх-разумного и насилия являются общими для обеих традиций, и могли заинтриговать его. Темы бессмертия и смертности могли оказаться менее полезными для его проекта, чем более непосредственные темы «царства этого мира» и энтеогенеза – «рождения Бога внутри».

Если бы не вкладывали так много в последние безумные письма, то могло бы показаться, что пророк смерти Бога почти что слился с божеством, возможно, он был бы даже основателем новой религии. Что же тогда стало с мыслителем, который однажды пообещал построить свой проект на «ничто»? Было бы просто сказать, что невозможность такого проекта, в конце концов, довела его до безумия — но в этом случае нам нужно было бы осудить и его исходную точку («ничто») и конечную («религия»). Такое суждение привело бы нас к утверждению, что Ницше всегда был безумцем. Нам нужно перепроверить другие гипотезы.

Continue reading →

by olladij

A man of people, me / My people never be free

Да-да, как-то так случилось, кусок моего сердца совершенно сулчайно остался где-то в Ирландии, хотя я никогда там не был. Отчасти это из-за The Pogues, отчасти из-за The Therapy?, отчасти из-за Thin Lizzy, отчасти по сугубо личным причинам. Но, наверное, так никогда больше и не доеду.  Shit happens, но так мы все и живём.

Вот вам субкультурный анекдотец с начала 90-х годов из некоей дыры в Северной Ирландии. О таких вещах нам придётся говорить несколько чаще – и о распаде / разложении госудасртвенной монополии на насилие, и о возможных ей альтерантивах, и о концепции партизанской войны вообще. Надо будет поздзаняться этой темой, “defund the police” и вот этим всем животрепещущим. Примеров действительно демократических взаимоотношений между маркситско-ленинской / маоистской герильей и обществом есть только два: Рожава и и Чиапас. Всё остальное – это кромешный мрак, сравнимый с т.н. Исламским государством или мексиканскими наркокартелями. Это всё, что вам нужно знять о “красных партизанах” в т.н. Третьем мире. Это всё, что вам даже нужно знать о Рабочей партии Курдистана, между прочим. Но вы продолжаете дрочить на антисемитов из РАФ или на то, что Фусако Сигэнобу из “Японской Красной Армии” наконец-то вышла на свободу? Если у меня не окажется бейсбольной биты под рукой, то мы просто серьёзно поговорим об этом, вы мразотные реакционные ублюдки.

‚Shitkicker’, a frantic song with a noisy riff inspired by the playing style of Silverfish guitarist Andrew ‚Fuzz‘ Duprey, tells the tale of a musician friend who lived in a Republican area of Belfast. ‚It was basically run by a paramilitary organisation‘, explains Andy. ‚The thing about paramilitaries in Nothern Ireland that we found strange growing up – on both sides – was the little foot soldiers who got involved. They thought they had carte blanche to do what they wanted under the umbrella of this political organisation. If you pissed off a kid, they‘d go, ‚I‘ll tell my da, and my da will get you done.‘ They were empty threats half the time, but if you knew they were connected, you‘d keep your mouth shut. It was just part of growing up.

‚Our friend told us this story about him and his friend were into psychobilly and had bleached-blonde quiffs‘, he adds. ‚He was approached by some people representing a paramilitary organisation and they said some old ladies had been complaining about his haircut. ‚It upsets them, so get rid of it,‘ they told him. ‚We brand it antisocial behavior.‘ It could get you beaten up – or worse. They didn’t get their hair cut. Later, someone had got into his house and written a message on his mirror in lipstick: This is warning number one, next we‘re back, we‘ll bring the gun. That‘s when he started growing his hair out‘.

Simon Young, „So much for the 30 years plan. Therapy? The authorized biography“, 2020

 

by olladij

Рэкетирская банда как структура

[Фуксхубер предпринимает ещё одну попытку заглянуть под изнанку так называемого цивилизованного мира. – liberadio]

Торстен Фуксхубер

Понятие рэкетирской банды (racket) в Критической теории у Макса Хоркхаймера: тот, кто пользуется этим понятием только как инструментом для анализа криминальных организаций, упускает из виду критическую направленность теории банд. С её помощью Макс Хоркхаймер намеревался объяснить переход от либеральной фазы капитализма к авторитарным, пост-буржуазным условиям. При оных банды занимают место государственного суверена.

Банды — это всегда другие, социально и географически далёкие от тебя самого. Преступники и кланы, главы банд и гангстеры. В Мексике, Сомали, России или где-нибудь ещё в мире. При современном изучении Критической теории власти банд может запросто возникнуть ощущение, что речь идёт о феномене где бы ни находящейся, как бы ни определяющейся «периферии». В противоречие этому философ Макс Хоркхаймер, являющийся автором общественно-критического проекта теории банд, не оставляет сомнений в том, что его теория была нацелена на некое развитие глобального масштаба: «Мы по праву смеёмся над идеологом, который (…) говорит о ‘gang‘ и размышляет о контроле доходов со стиральных салонов ради ‘protection’ на квартале», – писал он в июне 1941-го года своему другу Теодору В. Адорно. Власть банд давно уже подразумевает «‘защиту‘ стран, контроль над Европой или промышленностью и государством (…). Размах изменяет и качество».

Каким бы привлекательным и обещающим критическое понимание ни казалось применение понятия банды к так называемому глобальному Югу, переплетение политики и преступления, коррупции и форм грабительской экономки — у Хоркхаймера первоначально были иные намерения. Он выступал против критикуемой им и его сотрудниками как «формально-социологической», описательной теории формирования банд, которую он наблюдал в социологических и криминологических дискуссиях во время своего пребывания в США. В отличие от них он рассматривал трансформационные процессы своего времени с точки зрения критики общества.

Чтобы концептуализировать это тенденции, Хоркхаймер вместе с другими сотрудниками переименованного в США в «Institute for Social Research» франкфуртского Института социальных исследований собирался развить всеохватывающую теорию рэкетирских банд. Ею должен был быть описан процесс, привёдший к возникновению национал-социализма. Одновременно с этим Хоркхаймер собирался проанализировать, насколько наблюдаемые в Германии тенденции проявляются в иных формах в других странах; например, в фашистской Италии, в называемом Хоркхаймером «интегральном этатизме или государственном социализме» Советского Союза, а также в США, которые тогда в значительной мере подвергались влиянию массивных государственных интервенций политики «New Deal».

Общественный структурный принцип

Из плана Хоркхаймера, в конечном итоге, ничего не вышло. Лишь немногие сотрудники сделали свой вклад в намеченную им теорию. Он сам написал несколько оставшихся неопубликованными фрагментов, в которых он объясняет, в чём он видит суть критики банд. Он старался держаться подальше от дискуссий в США, поскольку он считал рэкетирскую банду агентурой агрессивного утверждения частных интересов за счёт как бессильных индивидов, так и общества. Но понятие рэкета он считал не столько обозначением конкретных, экономически ориентированных банд или политических объединений в или против общества, сколько структурным принципом самих общественных условий. По его убеждению, этот принцип складывался из нарастающей концентрации и централизации способа производства, т.е. был связан с процессом, который Карл Маркс называл нарастающим органическим строением капитала.

Эта тенденция, по мнению Хоркхаймера, обладает глубоко идущими общественными и политическими последствиями: «Эпизод свободной промышленной экономики с децентрализацией на множество предпринимателей, каждый из которых был не настолько большим, чтобы отказаться от объединений с другими, облачил самосохранение в рамки совершенно чуждой ей гуманности», писал он в своём эссе «Разум и самосохранение». Но вот теперь политическая форма власти «возвращается обратно к своей собственной сути». Continue reading →

by olladij

Питер Лэмборн Уильсон (1945 – 2022)

Новости есть и поважнее, конечно, но деда надо помянуть хотя бы парой слов. Потому что был когда-то, много лет назад, интересен и важен. Питер Лэмборн Уильсон, более известный как Хаким Бей, умер 22 мая сего года.

А вот почему он был важен и интересен, уже и не сказать. Эстетство, обскурантизм, богемствующий активизм, не пытающий достичь ничего, кроме собственного удовольствия, ориенталистская экзотика. Наверное, критикой “старых” левых с их тоскливыми ритуалами. С другой стороны – вот эта его платоническая любовь к мальчикам, о которой все друзья и почитатели предпочли как-то отмолчаться и проигнорировать. Что с него, дескать, этого псевдо-суфия и псевдо-гея, взять? Хотя “Скандал: Эссе об исламской ереси” (1988), например – и вовсе неплохая книга. Короче, сами читайте:

https://globalganjareport.com/node/1911

NYT:

Я в своё время довольно быстро забил на Хаким Бея и потерял его из виду. Иногда он проявлялся в виде каких-то странных образов поп-культуры. Будь-то платонический педофил Джонни Рэд в фильме “The Anarchist Cookbook” (2002), эдаком недоделаном “Бойцовском клубе” – фильме который меня двадцать лет назад просто выбесил. Или загадочном страннике, который заманивает главного героя книги “1979” Кристиана Крахта в Тибет за просветлением, где тот и просветлился в китайском лагере до маоизма. Но некоторые практики Беевского плохо переваренного ситуационизма иногда можно было по приколу применить: кружок обсуждения идей Кропоткина, встречающийся в трамвае, попытки вызвать дух марксиста Йоханнеса Аньоли при красных и чёрных свечах или магический троллинг студенческого представительства во время университетской забастовки. Да даже на нелегальном ночном рэйве в подземном переходе посреди Вюрцбурга:

 

 

 

 

 

 

Всё это было лет, наверное 12 назад и с тех пор я больше не припомню, чтобы Питер Лэмборн Уильсон aka Хаким Бей был хоть в чём-то мне нужен или важен. А я и немногочисленные оставшиеся с тех пор соратники и соратницы иногда чувствуем себя как Питер Пак, главный герой уже упомянутого говённого фильма “Поваренная книга анархиста” – нас порядком потрепало, мы многому научились, но пользы это нам никакой не принесло и мы в полном ахуе пытаемся снова стать нормальными людьми. Примерно как после писанины Хаким Бея. That’s all, folks.

by olladij

Расизм: выдуманное превосходство

Феликс Ридель

«Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня», – такими словами Суламифь в библейской «Песне песней» оправдывается перед своим окружением. Её самоуверенное обращение: «Черна я, но красива…», очевидно, оказало своё воздействие: эта фраза украшала в эпоху романтизма в искусстве многочисленные изображения «чёрных мадонн» и доказывает, что «black is beautiful» по протяжение столетий было частью европейской культуры. Римская империя и Средневековье создали множество мозаик, скульптур, геральдики и картин, позитивно изображающих людей с тёмной кожей. Расизм не является исторической судьбой. Но тем не менее, защитная речь Суламифь служит и свидетельством античного расизма.

Но многие исследования по теме начинают где-то в 15-м веке. Они рассматривают расизм и антисемитизм как феномены Современности. Исторический материал опровергает этот миф. Так, например, Беньямин Исаак в своей книге «The Invention of Racism in Classical Antiquity» показывает, насколько распространены были элементы расизма в Античности. Уже античные общества знали этноцентристский супрематизм «цивилизованных» в противопоставлении «варварским народам», верили в предполагаемое влияние ландшафта и климата на человеческий характер и объединяли людей по их внешним признакам или происхождению в коллективы. Тёмная кожа, например, ассоциировалась с фекалиями и смертью. Примером в этом контексте может служить утверждение Аристотеля, что рабы и побеждённые народы рождены для рабства.

Оправдание власти

Ядро расизма можно показать и в аристократических фантазиях: они объявляют власть передаваемой по наследству и эстетически превозносят её. В этой связи, об античных и средневековых текстах часто говорят как о «проторасизме». Подобные высказывания в наше время мы бы расценили как расистские.

Речь тогда шла, как и сегодня, об оправдании иерархий и власти. Так, раннехристианский учёный Ориген ещё в третьем столетии отвечает на вопрос, почему Бог заставляет людей жить в нищете языческого «варварства», следующим образом: перерождение людей в «низших» обществах обосновано их собственной виной в предшествующей жизни. Возникающий из этого миф о, якобы, любимых Богом властителях в отличие от справедливо наказанных подданных позднее обнаруживается в кальвинизме и буржуазной идеологии. Для христианства это было довольно простым шагом — перейти от «печати Каина» в Библии к целым «отмеченным» и «наказанным» Господом плохими условиями жизни обществам, которые заслуживали своего порабощения.

Вне Европы также обнаруживаются древние формы проявления расизма. Индуизм, например, своей кастовой системой обесценивает тёмную кожу. Исследовательница саскрита Уэнди Донигер пишет в своей книге «The Hindus»: «Британский расизм (…) мог водрузиться на уже существующие индуистские идеи о тёмной и светлой коже. (…) Индийская культура создала свой расизм, прежде чем британцы обратили его против Индии». А в исламе африканские рабы и рабыни привлекались к более тяжёлым работам. Их восстания «занджи» подавлялись в Месопотамии и были задокументированны ещё в 689-м году н.э. Ругательные обозначения для чёрных «занджи» и «абид» до сих пор свидетельствуют о расистской дискриминации в исламе.

Виноваты жертвы

Расизм был успешен как модель легитимации власти, ибо он обращается к психологическим схемам, возникающим вне зависимости от культуры в раннем детстве: патологическая проекция, преследующая невинность, фантазии инцеста и кастрации, а также злокачественный нарциссизм. Из этого подпитывается внеисторическая стабильность охоты на ведьм, антисемитизма и расизма. Расизм позволяет беспринципность без эмпатии, власть без угрызений совести. Чувство вины задевает нарциссические структуры и проецируется на жертвы: их единственной виной было подчинение, а насилие служит их справедливым наказанием. Расист видит себя как великодушного благодетеля. Необходимость этой рационализации указывает на то, что расизм является осознанной ложью — а не просто невежеством или чистой властью. Continue reading →