Исламо-гошизм. Рассказ о токсичных отношениях

Михаэль Фишер

В феврале 2021-го года министр высшего образования Франции Фредерик Видаль непреднамеренно вновь ввёл в публичный дискурс термин «исламо-гошизм», впервые предложенный Пьером-Андре Тагиеффом в 2002-м году. Тагиефф, известный прежде всего своими работами о французском правом экстремизме и расизме, использовал этот термин более двадцати лет назад для описания «сближения, если не сказать боевого союза, между радикальными левыми движениями и исламистскими движениями во имя палестинского дела, возведённого в ранг великой революционной цели». (1) Он имел в виду совместную мобилизацию во время Второй интифады, когда левые не обращали внимания на крики «Аллах Акбар» или призывы к уничтожению Израиля, поскольку придерживались гностического, глобализированного антисионизма, «который служит методом спасения и обещанием искупления — уничтожить Израиль, чтобы спасти человечество». (2)

Во время ток-шоу, в котором Видаль рассуждал о секуляризме, ведущий, Жан-Пьер Эль-Каббач, выразил подозрение, что во французских университетах материализуется альянс между Мао Цзэдуном и аятоллой Хомейни. «Вы абсолютно правы», — ответил министр. Видаль реалистично заклеймил политических левых как полезных идиотов джихадистов и пообещал начать расследование разрушительного влияния исламо-гошизма в университетах. Как и ожидалось, критики отвергли всё это как явную предвыборную тактику, направленную на привлечение крайне правых избирателей. «Они отрицают, что между левыми и исламистами существует что-либо, напоминающее этот альянс. Они говорят, что это иллюзия, культивируемая политической оппозицией» (3). Сэр Джон Дженкинс лаконично резюмировал реакцию левых на откровение очевидного. По мнению бывшего дипломата, левые и исламские движения разделяют общее мировоззрение, которое выходит далеко за рамки простой тактики, выражаясь в противостоянии современному либеральному и демократическому порядку и достигая кульминации в общей враждебности к Израилю и евреям. На практике этот альянс в настоящее время проявляется еженедельно в форме антисионистских массовых маршей в крупных западных городах, но ещё в 1978-м году Мишель Фуко в своих репортажах о надвигающейся исламской революции в Иране восторженно отзывался об Али Шариати, который во время учёбы во Франции стремился к сближению с христианскими левыми и немарксистскими социалистами, и чьё имя «выкрикивалось наряду с именем Хомейни [sic] на массовых демонстрациях в Тегеране». (4) Шариати, ведущего идеологического архитектора Исламской Республики, ошибочно считают объединителем Маркса и ислама, хотя на самом деле он недвусмысленно заявил: «Ислам и марксизм оказались совершенно несовместимыми во всех областях политики, экономики, этики и социальных проблем». (5) По мнению Шариати, марксизм, основанный на безбожном материализме, разделяет все недостатки Запада, откуда он и происходит. Другие, такие как Джудит Батлер, пошли ещё дальше и объявили ХАМАС и «Хезболлу» частью глобального левого движения из-за их антиимпериалистической направленности. Смелый тезис, который непреднамеренно обнажает современный характер левых и, по идее, должен побудить постмодернистского интеллектуала переосмыслить национал-социализм: по словам историка Дэвида Мотаделя, Берлин во время Второй мировой войны был «центром антиимперской революционной активности» (6), привлекая антиколониальных лидеров из Индии, Аравийского полуострова, Ирландии и Центральной Азии. Почти десять лет назад Петер Шефер и Таня Таббара, выступавшие за критический диалог с умеренными представителями политического ислама в брошюре для Фонда Розы Люксембург, безусловно, также были тяготеют к антиимпериализму. Они нашли партнёра по дискуссии в лице Карима Садека, который, с этой целью, сделал тунисских «Братьев-мусульман» приемлемыми для них. Они оправдывали свой самоотверженный подход, утверждая, что «умеренные исламисты и левые действительно разделяют общие ценности, особенно в вопросах социальной справедливости, на основе которых возможен критический диалог» (7).

Continue reading

Отвечая на фашистский органайзинг

Уильям Гиллис, 2018

Великий экономист и ранний антигосударственник Бастиа указывал на то, как часто наше внимание привлекается к самому непосредственному, упуская из виду более широкий спектр последствий и причин. Благодаря такой близорукости и процветает современный статизм, заслоняя угрозу полицейского пистолета и взмаха его дубинки, так что предлагаемый налог, например, вырывается из контекста и превращается в инертную, послушную вещь.

Веками упорной борьбы за прогресс общество все больше и больше отвращается от насилия и явных актов доминирования. Невозможно преуменьшить значение этого достижения. И всё же наши правители компенсировали это не уменьшением жестокости, а её затушевыванием. Любой социопат интуитивно знает, как использовать пределы человеческого внимания, используя сложную маскировку. То, что видно — это политик, стоящий перед обожающей его толпой, то, что может остаться незамеченным — это жестокость, от которой зависит его политика, угроза, которую он неявно озвучивает.

Общество может казаться мирным и идиллическим, а акты жестокости не только незаметны, но и полностью отсутствуют, и все же «этот мир» – результат угрозы невероятного насилия. Если граждане тоталитарного режима не сопротивляются, не подвергаются репрессиям, а просто покорно смиряются, было бы неправильно говорить об отсутствии насилия или агрессии. И всё же особенно бюрократическая душа может оглядеться вокруг и отвергнуть требования угнетённых, может потребовать, чтобы они положили свои тела на кон, чтобы сделать видимой скрытую угрозу государства, и даже тогда оспорить, что данных недостаточно. Могут потребовать, чтобы их тела складывали все выше и выше, чтобы «доказать» систематический характер угрозы. И не дай бог, чтобы угроза была отложена, чтобы обещание было дано за годы до грядущего насилия. Когда неявная, но очень чёткая угроза звучит так: “Мы убьём тебя и всю твою семью. Не сегодня. Но скоро. Как только наша власть закончит расти. Сопротивляйтесь сейчас и умрите тогда”.

Такой насильственный «мир» не является исключительно продуктом государства. Он проникает в человеческие дела на всех уровнях. Он формирует и искажает наше общество, нашу экономику. Бандиты на улицах, чьи кражи терпят, даже делают невидимыми, не обращая внимания на них, потому что угроза воспринимается как непреодолимая. «Проход мимо, н…р», в котором содержится взаимно понимаемая коллективная угроза, слово резонирующее и режущее, за которым стоят столетия линчеваний и избиений, но его значение можно отрицать в одно мгновение. «Откуда ты знаешь, что я имел в виду именно угрозу?» – и вспышка белых зубов у собеседника. Такое неявное насилие становится дробным, взаимозаменяемым. Не каждое употребление расового эпитета содержит его в полной мере, но часто они обмениваются смягчённой возможностью насилия. Что такое 1/200 часть угрозы линчевания или избиения? Насилие пронизывает наш мир, оно течёт незаметно по сложным цепям, накапливается в безмолвных, но огромных резервуарах, перестраивая и ограничивая возможное.

Continue reading

Время разоблачить обман антисионизма




[Неожиданно по делу, за двумя небольшими, но значительными исключениями: во-первых, мусульмане вполне используют аргумент «исламофобии» для выгодного страдальчества и ништяков, а во-вторых, Прекрасная Палестина Будущего не сильно нужна ни обитателям Газы, ни их «прогрессивным» друзьям по всему миру. У них же такой мощный повод для существования отпадёт, им же заняться нечем будет, смысл жизни пропадёт сразу. Наивненько со стороны Иллуз, конечно. Как хорошо, что у вас есть liberadio!]


Ева Иллуз


Когда предположения, на которых каждая сторона спора основывает свои аргументы, остаются невысказанными, они блокируют пути мышления и затуманивают суждения. Позвольте мне, таким образом, сформулировать свои собственные предположения при рассмотрении вопроса, который находится в центре множества дебатов с 7-го октября (и до этого): является ли антисионизм формой антисемитизма?

Предварительные предположения
Мое первое предположение заключается в том, что этническая или расовая ненависть основана на бинарных различиях и иерархиях – христиане-иудеи; цивилизация-первобытные; белые-черные. Эти бинарные противопоставления глубоко укоренились в языке, рассказах и образах и не исчезают даже в таких, казалось бы, эгалитарных обществах, как наше. Более того, они процветают в них. Например, антисемитизм снова очень усилился, особенно после 7-го октября. Таким образом, можно использовать расистские, сексистские, антисемитские тропы без сознательного намерения унизить упомянутые группы.
Моё второе предположение заключается в том, что, как бы мы ни боролись с эссенциализацией и ненавистью, которые вызывают эти категории, они не исчезают так легко: они продолжают существовать и «прилипать», пусть и в завуалированной и запутанной форме. Когда были отменены законы Джима Кроу, чернокожие стали ассоциироваться с преступностью; когда феминизм изменил законодательство, он принёс с собой стереотип демонической амбициозной женщины. Иерархические бинарные оппозиции имеют долгую жизнь, потому что их когнитивные и эмоциональные шаблоны периодически реинкарнируются в новых формах. Антисионизм вполне может быть примером такой новой формы.


Третье предположение заключается в том, что эти иерархии настолько глубоко закреплены в наших способах восприятия, что для избавления от них требуется гораздо больше, чем самосознание. Культурное бессознательное не щадит никого, включая членов дискриминируемых групп. Некоторые женщины могут быть сексистками, некоторые евреи — антисемитами, а некоторые антиколониалисты — расистами. Если это так, то аргумент «Я не могу быть сексистом/расистом/антисемитом, потому что я женщина/чернокожий/еврей» неприемлем. Никто не может быть априори освобождён от сексизма или антисемитизма на основании своего пола или этнической принадлежности. Тот факт, что многие антисионисты являются евреями, в принципе не является доказательством того, что антисионистская идеология не распространяет и не повторяет антисемитские взгляды.
Я излагаю эти предположения, чтобы лучше разобраться в одном из самых сложных вопросов в политической сфере: является ли антисионизм завуалированной формой антисемитизма?

Continue reading

Фред Хэллидей: Левые и джихад

6 апр. 2011 г.

Приближающаяся пятая годовщина терактов 11-го сентября в США подчёркивает проблему, которая сегодня широко распространена в мире, но которой уделяется слишком мало исторически обоснованного и критического анализа: взаимоотношения между воинствующими исламскими группировками и левыми.

Очевидно, что эти теракты, как и другие, произошедшие до и после них, на США и их союзников по всему миру, принесли ответственным исламистским группам значительную симпатию далеко за пределами мусульманского мира, в том числе и среди тех, кто с самых разных идеологических позиций яростно выступает против основных проявлений их силы. Однако поразительно, что за столь часто инстинктивной реакцией наблюдаются признаки гораздо более развитого и политически выраженного согласия во многих частях мира между исламизмом как политической силой и многими левыми группами.

Последние, судя по всему, рассматривают некую комбинацию «Аль-Каиды», «Братьев-мусульман», «Хезболлы», ХАМАС и (не в последнюю очередь) президента Ирана Махмуда Ахмадинежада как пример новой формы международного антиимпериализма, соответствующей – и даже дополняющей – их собственный исторический проект. Это мнимое объединённое движение может восприниматься подобными левыми группами и интеллектуальными течениями как нечто, стеснённое «ложным сознанием», но это не умаляет их стремления «объективно» поддерживать или хотя бы потакать им.

Тенденция очевидна. Так, венесуэльский лидер Уго Чавес летит в Тегеран, чтобы обняться с президентом Ирана. Мэр Лондона Кен Ливингстон и активный член британского парламента от партии «Респект» Джордж Гэллоуэй приветствуют визит в город египетского священнослужителя (и номинального лидера «Братьев-мусульман») Юсуфа аль-Кардави. Многие представители левых фракций (и не только), выступавшие против надвигающейся войны в Ираке, не стеснялись в своих союзах с радикальными мусульманскими организациями, которые с тех пор переросли из тактического сотрудничества в нечто гораздо более продуманное. Интересно наблюдать, например, в публикациях левых групп и комментаторов, как переписывается история и как язык политических аргументов подстраивается под (так сказать) это новое соглашение.

Последнее проявление этой тенденции проявилось во время ливанской войны в июле-августе 2006-го года. Боевик из страны Басков, которого я видел, размахивал жёлтым флагом «Хезболлы» во главе марша протеста, – лишь малая часть гораздо более масштабного явления. Лондонские демонстранты, протестующие против войны, видели множество транспарантов с лозунгами «Теперь мы все – “Хезболла”», а освещение движения в левой прессе отличалось некритичным тоном.

Continue reading

Густав Ландауэр: «Два мартовских дня» (1909)

День памяти Немецкой революции 1848/49-х гг. и последнего значительного революционного эпизода Западной Европы, Парижской коммуны 1871-го года, празднуется в Германии по причине случайного совпадения дат — 18-е марта в Берлине, 18-е марта в Париже — совместно. То печальное, присущее всем таким памятным датам, особенно у нас в Германии, несмотря на всю прекрасную благодарность, часто проявляющуюся в таких случаях в самых трогательных формах, усугубляется ещё больше: безучастные урывками греются в близи активных; мелкие живые используют великих или отважных мертвецов как постамент, дабы в течение дня казаться самим себе больше; часто устраивается просто обобщённый и сентиментальный культ павших там, где были бы причины сделать из прошлого то, чем оно и должно для нас являться: путеводителем.

18-е марта 1848-го года — лишь небольшой этап великого движения, которое вполне должно бы называться не только «1848», но «1848/49», и простиравшегося всю Германию. Более важен, чем уличные сражения в Берлине и Вене со всеми их героическими эпизодами, и куда более важен, чем словесные перепалки во Франкфуртском имперском парламенте, тот факт, что тогда по всей Германии, в каждом городке и в каждой деревне происходили сражения против политического и общественного феодализма. Ещё слишком мало интересуются наши историки локальной историей революции 1848/49-х годов; слишком мало ещё установлено, что было упразднено реального, что реального было достигнуто в отдельных местностях горожанами и крестьянами в этих бесчисленных схватках, которые были в первую очередь не борьбой против личностей, но борьбой против вещей и учреждений.

Continue reading

Защитный механизм рационализации: теоретические основы «Queers for Palestine»


Мориц Пиечевски-Фраймут



Сезон Дней Кристофер-стрит (CSD) в Германии вновь стал настоящим испытанием для евреев и тех, кто солидарен с Израилем. Еврейское государство — единственное безопасное место для ЛГБТК+ на Ближнем Востоке, а Тель-Авив — «квир-метрополис». Согласно Арабскому барометру (2019), лишь пять процентов палестинцев поддерживают социальную терпимость к гомосексуальности, что является самым низким показателем в арабском мире. Тем более парадоксально, что движение «Квиры за Палестину» смогло уверенно появиться на парадах Прайда этого года почти во всех крупных немецких городах, в то время как сторонники Израиля остались лишь уязвимыми маргинальными участниками. Какие психологические искажения характеризуют квир-феминистскую «солидарность с Палестиной»?

Для Франкфуртского исследовательского центра глобального ислама (FFGI) под руководством Сюзанны Шрётер я написал статью, анализирующую тезисы интеллектуальных представителей квирной «палестинской солидарности». Однако, поскольку Университет имени Гёте больше не терпит неудобных экспертов по исламу, FFGI будет распущен в начале октября. С закрытием центра исчезает последнее прибежище, где ещё был возможен критический анализ таких актуальных явлений, как «исламо-гошизм», с научной точки зрения.

Прозрения процветают в дебатах. Но как дебаты могут быть успешными, когда фракция захватывает гегемонию в университетах, всё больше делая инакомыслие невозможным? Поэтому особенно важно внимательнее присмотреться к пионерам гендерной и квир-теории. В случае союза квир-теории с исламизмом они оказывают решающую помощь в преодолении когнитивного диссонанса и в значительной степени формируют просвещённый антисемитизм постмодернистской академии.

Continue reading

От Вагнера до Вилана


[Вот, антисемитизм спокойной совести и стал мэйнстримом, ушлые бородачи смогли хакнуть сердобольных и обожающих страдания интерсек-леваков по всему миру. 11-го сентября 2001-го года открыто радоваться исламистскому террору, кроме нескольких фашистов-говноедов и ахнутых на всю голову троцкистов, никто не решался. Сегодня все перестали стесняться своего говноедства, они просто называют его “антисионизмом”. С чем я нас всех и поздравляю. –
liberadio]

Бен Коэн

Изображение евреев как нежелательных интервентов в создании и оценке искусства (потому что их подлый, узколобый, эгоцентричный дух противостоит художественному величию) живёт и процветает.

«Еврей никогда не возбуждается у нас просто из сентиментальных побуждений. Если он и возбуждается, то лишь из-за каких-то особых и эгоистических интересов».

Рихард Вагнер, «Еврейство в музыке», 1850

«Я работал на звукозаписывающей компании, и это забавно, потому что мы часто общались с её боссом, и он очень активно говорил о своей поддержке Израиля. Он переступал эту грань. А потом недавно появился список имён людей, пытавшихся помешать нашим друзьям из Kneecap выступить здесь сегодня вечером. Кого я вижу в этом чёртовом списке, как не того лысого ублюдка, на которого я, блядь, работал? Так что, смотрите, мы всё это перепробовали: от работы в барах до работы на чёртовых сионистов».

Боб Вилан, выступление на сцене фестиваля Гластонбери, 2025

Почти двести лет разделяют Рихарда Вагнера, немецкого композитора, совершившего революцию в опере, и Боба Вилана, музыкального дуэта из английского города Ипсвич, который сейчас пытается возродить дух панк-рока. Можно задаться вопросом, что Вагнер и Вилан делают в одном предложении, учитывая огромную историческую и музыкальную разницу между ними, не говоря уже о том ужасе, который, несомненно, охватил бы Вагнера, если бы он оказался в одном контексте с двумя чернокожими мужчинами с дредами.

Я попытаюсь объяснить.

Вагнер, как широко известно, был убеждённым антисемитом.

Continue reading

Как «Иерусалимская декларация» (JDA) тривиализирует антисемитизм


Инго Эльбе, Свен Эльмерс


Критики определения антисемитизма в IHRA любят утверждать, что конкурирующая Иерусалимская декларация более чёткая и последовательная. Однако всё обстоит с точностью до наоборот.

Определения, разработанные учёными, редко становятся предметом широкой общественной дискуссии. Иначе обстоит дело с рабочим определением Международного альянса памяти Холокоста (IHRA), принятым в 2016-м году и одобренным многими государствами, и Иерусалимской декларацией об антисемитизме (JDA), опубликованной в качестве конкурента в 2021-м году. По крайней мере, с момента подготовки двух принятых в конце 2024-го и начале 2025-го года предложений Бундестага о защите еврейской жизни и борьбе с антисемитизмом в немецких школах и университетах соответственно, эти два определения стали постоянной темой для обсуждения в тематических статьях, блогах, теле- и радиопередачах и на партийных конференциях.


Мнимые недостатки IHRA
Поразительно, как медийная и политическая логика отодвигает на второй план научные стандарты. Некоторые комментарии даже производят впечатление написанных без какого-либо знания текста. Утверждение лидера Левой партии Германии Яна ван Акена может служить в качестве pars pro toto. После того как на недавней конференции Левой партии в Кемнице его партия узким большинством голосов проголосовала за JDA, он заявил: «Проблема с определением IHRA заключается, помимо прочего, в том, что оно делает практически невозможной критическую дискуссию с государством Израиль и, соответственно, с его правительством». Это утверждение, которое повторяется уже много лет, не имеет под собой никаких оснований, поскольку IHRA утверждает обратное: «Проявления антисемитизма могут быть направлены и против государства Израиль […]. Однако критика Израиля, сопоставимая с критикой других стран, не может считаться антисемитской».
Утверждение ван Акена не становится более верным, если обратиться к одиннадцати примерам, которые призваны проиллюстрировать рабочее определение. Первые шесть примеров касаются, прежде всего, классического антисемитизма («всемирный еврейский заговор», отрицание Холокоста и т.д.), в то время как остальные пять примеров — это антисемитизм, действительно связанный с Израилем: отрицание права Израиля на существование, сравнение политики Израиля с национал-социализмом, использование двойных стандартов, перенос классических антисемитских топосов (легенда о ритуальных убийствах и т.д.) на Израиль и «коллективное обвинение евреев в действиях государства Израиль». Эти примеры хорошо подобраны и не ограничивают легитимную критику израильской политики.

Continue reading

Определение IHRA, институциональный антисемитизм и Витгенштейн

После выхода отчёта EHRC (Equality and Human Rights Commission)об антисемитизме в Лейбористской партии Великобритании в адрес определения антисемитизма, данного IHRA, было высказано множество претензий. Две основные претензии критиков заключаются в том, что, во-первых, определение не говорит нам точно и конкретно, какие люди, язык, действия и практика являются антисемитскими; и, во-вторых, что оно подавляет свободу слова. Философ Иви Гэррард объясняет, почему первое из этих возражений верно, но не имеет отношения к делу, а второе — не верно вообще.

Об определении

Дать определение антисемитизму нелегко. Его изменчивая природа гарантирует, что трудно найти определение, достаточно сложное, чтобы соответствовать его долгой и кровавой истории. Поэтому совершенно верно, что определение IHRA не даёт нам философски удовлетворительного отчёта об антисемитизме. Философская охота за необходимыми и достаточными условиями для того, чтобы объект или явление подпадали под определяемый термин, – дело, как правило, очень долгое. Кроме того, довольно часто она оказывается неудачной. (Термин «знание», столь центральный в практике философии, является, пожалуй, самым ярким и, конечно, весьма спорным примером).

Ещё в прошлом веке философ Людвиг Витгенштейн серьёзно возражал против такого подхода к определениям. Он указал, что для некоторых понятий просто не существует необходимых и достаточных условий для их использования — то есть нет существенных признаков, наличие которых гарантирует, что понятие применимо, а отсутствие — что нет. В качестве примера он привёл идею игры — термин, который все носители английского языка могут использовать правильно и без усилий. Но нет никаких необходимых и достаточных условий для его правильного использования: идея игры охватывает очень широкий спектр деятельности, но нет общей сущности, которой обладают все игры. И так происходит со многими нашими понятиями. Нет такой черты, которой обладали бы все случаи антисемитизма и которой не обладало бы ничего, что не является антисемитизмом. Но есть много черт, которыми обладают многие случаи антисемитизма, и много других черт, которыми обладают другие случаи, и между ними есть много пересечений. Мы можем привести несколько центральных случаев и использовать их для освещения более периферийных. (1) Для некоторых понятий это лучшее, что мы можем сделать с помощью определения. Вот как определение IHRA трактует антисемитизм.

Continue reading

Как антисемитизм проник в университеты, выдаёт себя за «исследования» и какое влияние он оказывает

Манускрипт Генриетты Хаас

Антисемитизм не пропагандируется открыто за пределами ультраправых кругов, а вместо этого прикрывается приемлемыми ярлыками «постколониализма», «антисионизма» и постмодернистской «теории». Замаскированный под мнимую «науку» (1), он утвердился в университетах по всему миру и подпитывает легитимизирующую ложь и пропаганду террористических принцев и автократов. Как он смог проникнуть так глубоко?

Фаустианский договор Мишеля Фуко как культового автора и вдохновителя

То, что почти никто не знает (даже историки): стратегическим умом, стоявшим за этими махинациями, был знаменитый философ и учёный психолог Мишель Фуко (1926-1984); сегодня это самый цитируемый автор в области культурологии.

Мало кто подозревал его в этом, поскольку долгое время он считался филосемитом. Увлечение культурологов его творчеством связано с его ранними требованиями прав для бесправных, низовой инициативой по освобождению мысли от строгой логики и призывом жить человеческой природой более свободно, вместо того чтобы позволять себе быть нормированными, контролируемыми и управляемыми институтами личностями. Многие видят в его принципах призыв к более демократичному участию, большему равенству и большей естественности. Для них его истории и его метод — это облегчение: никто не превосходил бы других в силу своего разума, один аргумент был бы столь же весомым, как и другой. Когда книги Фуко и его «дискурс-анализ» используются для продажи и защиты антисемитизма под прикрытием якобы научно обоснованного «постколониализма», можно подумать, что важный учёный был использован не по назначению.

Но реальность сложнее: некоторые тексты проливают свет на тёмную, более тревожную сторону Мишеля Фуко как человека, заключившего фаустовский договор. Он реализовал своё стремление к неограниченной власти в качестве демагога, начиная с 1976-го года, с помощью доктрины под названием «биополитика» и метода, разработанного в 1966-69 годах, так называемого «дискурс-анализа».

Continue reading