Archives

by olladij

Нацификация постмодернистской левой

Шалом Лаппин

После теракта, совершенного ХАМАСом 7-го октября 2023-го года, евреи диаспоры оказались под непрерывной атакой по целому ряду фронтов со стороны большей части радикальных левых и их исламистских союзников. [1] Люди, выдающие себя за антирасистов защитников равенства, возглавляют насильственные демонстрации, восхваляя массовые убийства израильтян. Они призывают исключить всех евреев, не поддерживающих их взгляды, из общественного мэйнстрима. Как получилось, что столь значительная часть современных радикальных левых стала напоминать фашистские и нацистские группировки прошлого?

Старые и новые левые

В первой половине двадцатого века большая часть левых рассматривала классовую борьбу как двигатель диалектики истории. Пролетариат рассматривался как основной агент прогрессивных социальных изменений, а рабочие движения — как инструменты, с помощью которых он управлялся. Радикальные левые создали революционные коммунистические режимы в России и Китае. Это были страны с неразвитой экономикой, в основном аграрные. На промышленно развитом Западе социал-демократические левые добились существенных экономических реформ с помощью профсоюзов и парламентских политических процессов. Эти реформы привели к созданию государства всеобщего благосостояния, которое уменьшило бедность наёмных работников и способствовало их социальной мобильности.

К 1960-м годам радикальные левые отчаялись в том, что рабочие на Западе являются основным проводником перемен. Они считали, что слишком сильно вложились в экономические и социальные институты капитализма всеобщего благосостояния, чтобы реализовывать революционную политическую программу. Зарождающиеся новые левые обратились к национально-освободительным движениям, преодолевающим колониальное господство в «Третьем мире», как к замене рабочего класса. Борьба афроамериканцев за равноправие, а впоследствии и кампании феминисток и геев против гендерного отчуждения были включены в это движение как основные элементы переосмысленной освободительной борьбы.

Маркс не особенно интересовался колониализмом. Он посвятил ему лишь короткую 10-страничную главу в конце первого тома «Капитала». Описывая британское правление в Индии в статье для New-York Daily Tribune (25 июня 1853 г.), он представляет британский колониализм как жестокий и своекорыстный, но прогрессивный в своём разрушении традиционных социальных моделей. Он характеризует эти модели как препятствия на пути к освобождению человека. Маркс, как и классовое революционное движение, одним из лидеров которого он был, рассматривал левых как авангард западного просвещения, работающий за равенство, рациональность и свободу от произвольной тирании укоренившихся социальных и культурных порядков. Он не испытывал ни симпатии, ни ностальгии по традиционным обществам, особенно в незападных странах, считая их реакционными и деспотичными.

Когда «новые левые» сместили акцент с политики рабочего класса на антиколониализм и права маргинальных этнических и гендерных групп, они изначально рассматривали этот шаг как пересмотр классических марксистских взглядов. Это изменение было необходимо для адаптации к новым условиям послевоенной эпохи на Западе. Антиколониальные движения, стремившиеся к национальному освобождению в 1950-60-е годы, в большинстве своём были светскими и в целом соответствовали идеологическим взглядам классических западных левых. Они заявляли о своей приверженности социализму и демократии. Continue reading →

by olladij

G. Maximow: Die revolutionäre Verteidigung (1941)

Der deutsche Angriff auf Russland überraschte alle durch seine Plötzlichkeit und machte vielleicht vielleicht noch mehr Eindruck als der am 23. August 1939 geschlossene Freundschaftspakt zwischen Stalin und Hitler. Wenn der Freundschaftspakt zwischen den beiden Vertretern der jüngsten Reaktion eine „unerwartete Überraschung“ war, so ist der Krieg im Gegenteil eine „erwartete Überraschung“. Alle, mit Ausnahme der Lakaien und Papageien des Kremls, die in kommunistischen Parteien organisiert sind, betrachteten den Krieg zwischen den beiden despotischen Regimen als unvermeidlich, aber sie dachten logischerweise, dass er sofort nach Hitlers siegreichem Krieg im Westen ausbrechen würde; sie glaubten, dass Hitler einen Angriff auf Russland nicht riskieren würde, solange ihm im Westen die Hände gebunden waren. Diese Annahmen basierten erstens auf Hitlers eigener Erklärung, dass Deutschland Kaisers Fehler nicht wiederholen würde: Es würde keinen Zweifrontenkrieg führen. Zweitens würde ein Angriff auf Russland eine vollständige Blockade Deutschlands bedeuten und es der Hilfe berauben, die es von Russland erhalten hatte: Öl, Brot, Mangan usw. Drittens würde der Krieg gegen eine noch so schlechte russische Armee eine sehr große Kraftanstrengung, eine gigantische Verschwendung von Material und Personal bedeuten; außerdem, so leicht der Krieg auch zu gewinnen sein mag, würde er zu einer totalen Störung des deutschen Transportwesens, zur Zerstörung der Produktion, z.B. des Erdöls, führen und die Landwirtschaft der Ukraine in ein völliges Chaos stürzen, dessen unvermeidliche Folge eine schreckliche Hungersnot wäre. Unter solchen Bedingungen wird es bei allem organisatorischen „Genie“ der Deutschen mindestens ein oder zwei Jahre dauern, um das Zerstörte in einen Zustand wenigstens sichtbarer Ordnung zu bringen und ohne Hindernisse die notwendigen Nahrungsmittel, Mineralien, Erdöl und andere Rohstoffe zu bekommen. In der Zwischenzeit würden England und Amerika nicht tatenlos zusehen, im Gegenteil, die britische Luftwaffe, die auf keinen soliden Widerstand stößt, würde die industriellen und strategischen Zentren Deutschlands und der eroberten Länder zerstören; die anglo-amerikanische Industrie, die die unerwartete Atempause nutzt, würde eine rasende Produktion von Flugzeugen, Panzern, Geschützen und allen anderen militärischen Ausrüstungsgegenständen entwickeln, was unweigerlich zur Niederlage Deutschlands ungeachtet seiner Erfolge im Osten führen würde.

Die elementare menschliche Logik verlangte, dass Hitler und seine Generäle die Eroberungen konsolidierten, die ruinierte Wirtschaft Europas in Ordnung brachten, eine neue Wirtschaftsordnung errichteten und die Politik der Zugeständnisse an Stalin und seine von den Großmachtfantasien besessene Oprichnina fortsetzten und von Russland alles erhielten, was unter den gegebenen Bedingungen möglich war. Aber die Logik der Diktatoren ist keine einfache menschliche Logik. Die Wege der diktatorischen Logik sind unergründlich, sie ist kapriziös und irrational: Der Angriff auf Russland ist nun eine vollendete Tatsache. Die grandiosen Schlachten von Menschen und Maschinen finden an einer zweitausend Meilen langen Front statt, Hitler siegt bis jetzt, aber dieser Sieg trägt in sich alle Zeichen eines Pyrrhussieges: Jeder Sieg Hitlers, sofern die russische Armee erhalten bleibt, bringt ihn der unvermeidlichen Niederlage näher, wenn nicht im Osten, so doch im Westen. Hitlers Angriff hat alle Pläne Stalins, dieses genialen Mannes mit dem Herzen eines Tigers, dem Hirn eines Huhns und den Gewohnheiten eines Schakals, zunichte gemacht und die Verbrecherhaftigkeit seiner Außenpolitik offenbart.

Seine Außenpolitik war unendlich naiv und daher lange Zeit ein Rätsel, denn niemand hätte einem großen Staatsoberhaupt eine solche Naivität zugestehen können. Nachdem er sich jahrelang in den Außenministerien des anglo-französischen Imperialismus herumgetrieben und sich erniedrigen lassen hatte, was im Spanischen Bürgerkrieg seinen Höhepunkt erreichte, änderte Stalin abrupt den Kurs seiner Außenpolitik: Er wandte sich dem schlimmsten Feind der Freiheit, des Sozialismus und der Arbeiterklasse, Hitler zu. Diese Wendung beruhte auf dem Wunsch, Europa und Asien zu beherrschen, der Stärkste zu sein.

Stalins Berechnungen waren sehr einfach. Sie liefen darauf hinaus, nicht nur eine oder zwei Fliegen mit einer Klappe schlagen, sondern ein Dutzend auf einmal. Der Pakt vom 23. August 1939 war der Akt des Abdrückens, gefolgt von einem wundersamen Schuss, der ein Dutzend fette Kaninchen auf einmal töten sollte – ein europäischer Krieg, der nach und nach zu einem weltweiten Krieg wurde. Stalin triumphierte und rieb sich genüsslich die Hände: „Ich habe sie gut hereingelegt!“

In der Tat ist alles so gelaufen, wie geplant, als wäre es nach Noten gespielt worden, und mit einem gewissen Maß an politischer Kurzsichtigkeit könnte man sich hämisch freuen, triumphieren und sich für Peter den Großen und den Supergroßen halten. Continue reading →

by olladij

Прогрессивный погром: О Шани Лук, Жане Амери и антисионистских левых

Джек Омер-Джекман

Кронштадт

У каждого радикального поколения есть свой Кронштадт, говорит американский социолог Дэниел Белл, то есть тот момент откровения, когда, по крайней мере для некоторых, интеллектуальные уклонения и моральные извращения партийной линии становятся одновременно неизбежными и несостоятельными. Белл был достаточно взрослым, чтобы его Кронштадт был Кронштадтом. Для других это были Московский процесс, пакт Молотова-Риббентропа, Венгрия, Чехословакия, Польша и т.д. и т.п. Ещё большее число людей отказались признать кронштадтский момент и сошли в могилу, отказавшись признать, что в великом освобождении был хоть какой-то изъян, не говоря уже о зле.

Мой собственный Кронштадт — из эпохи, когда на смену несостоявшемуся советскому богу пришло новое божество в виде деколонизации, — был не столько событием, сколько идеей, или, скорее, разоблачением догмы, выдававшей себя за идею. Я помню это с кристальной ясностью: момент, когда я прочитал требование Джудит Батлер понимать «Хамас/Хезболлу как социальные движения, которые являются прогрессивными, которые находятся слева, которые являются частью глобальных левых».

В тот момент я понял две вещи. Во-первых, что деколонизация и кампании за глобальную справедливость сами по себе не были делегитимизированы подобным безумием, в той же мере, в какой ужасы Советского Союза делегитимизировали социализм. Во-вторых, что, хотя, как и Жан Амери, я всегда буду левым, отныне я не могу играть никакой роли среди тех левых, которые согласны с Батлер, и что остаток моей жизни так или иначе пройдёт в язвительном диалоге с ним. (1)

Все, что я ещё могу дать, с этого момента будет в значительной степени посвящено тому, чтобы «вот как выглядит освобождение» в ответ на 7-е октября стало Кронштадтом этого поколения.

***

В гротескно подходящее время я общался с великим Жаном Амери — хотя и из-за завесы — когда пришло известие об обнаружении тела Шани Лук в одной из византийских туннельных сетей Газы. Мы с Амери размышляли о корнях морального вырождения антисионистских левых с помощью превосходного сборника Амери «Эссе об антисемитизме, антисионизме и левых», изданного в 2022 году Марлене Гальнер.

Несмотря на то, что за последние восемь месяцев было написано множество статей, осуждающих многочисленные псевдореволюционные убийства этой левой — и многие из них очень хороши, — я обращался к Амери больше, чем к кому-либо другому за это время. И это несмотря на то, что великий человек покончил с собой в зальцбургской квартире в 1978-м году. Самое последнее из эссе написано в том же году, но Амери предвидел все это, причём с большей проницательностью и ясностью, чем те, кто действительно пережил последние 45 лет. Как пишет Элвин Розенфельд в предисловии к сборнику, «будущее левых, да и само их существование, оказались под угрозой из-за двух событий конца 1960-х годов: тенденции… к объединению с крайними группами, склонными к насилию, и фиксации на диалектике и социальной теории как абсолюте».

Амери не дожил до того момента, когда из периферии переместился на центральную сцену, а фиксация переросла в одержимость: ради него я скорее рад этому, хотя остальные многое потеряли из-за его отсутствия. Шани Лук, как мы знаем с конца прошлого года, не прожила долго после осады Хамасом музыкального фестиваля «Нова» 7-го октября; скорее всего, её не было в живых, когда камера Али Махмуда запечатлела на вечные времена её безжизненное, полураздетое тело на заднем сиденье ХАМАСовского джипа. В конце ноября её семье, которая на протяжении всего времени вела себя с нечеловеческим изяществом и достоинством, сообщили, что найден фрагмент черепа Лук, часть черепной коробки, повреждение которой делает выживание невозможным. В течение шести месяцев, которые, должно быть, длились бесконечно долго, им не давали знать о её теле.

Унижения, которым подверглась Лук после смерти, меркнут перед кардинальным грехом — угасанием её жестоко сократившейся и, по общему мнению, наполеннной и нежной жизни. Тем не менее они глубоки.

Непристойно навязчивая камера Махмуда сначала лишила её возможности уединиться после смерти, на которую имеют право все умершие (и, конечно же, умножила муки её семьи). Возможность сделать такой «культовый», призовой и, вероятно, прибыльный снимок Махмуду предоставили два бандита из ХАМАС, которые разделили с её трупом открытую заднюю часть джипа на обратном пути в Газу: один ублюдок сжимал один из её дредов в качестве уродливого трофея, другой держал гранатомет, поставив ботинок ей на спину, —самое вопиющее проявление человеческого презрения, которое я, кажется, когда-либо видел. (2)

Вот вам и деградация личности Шани. Деградация памяти о ней началась почти сразу после того, как это изображение стало вирусным, и в западном контексте почти исключительно со стороны «левых», чьи заветные теории либо отказывались допустить, что её убийство сопровождалось какой-либо трагедией, либо что на самом деле все было довольно замечательно.

Что видел Амери

Поскольку я иногда виновен в том, что разбавляю возмущение иронией, давайте будем предельно ясны в том, что произошло и что продолжает происходить. Многие левые оправдывали или, наоборот, открыто праздновали произошедшие как нечто сродни действиям айнзацгруппы.

Да, левые — мой дом, дом Амери и, по общему мнению, дом Лук; и той части политического спектра, в которой, по словам венского критика Альфреда Полгара, «бьётся сердце человечества». Пусть их высокопарная постколониальная риторика не скрывает уродливую реальность: они превозносили массовые убийства и изнасилования. Continue reading →

by olladij

Единый антизападный фронт: общее и разъединяющее в оси Китай-Россия-Иран

Йахади Эбади и Мориц Пичевски-Фраймут, 18.2.24

Бряцание саблями

Иранские беспилотники используются в российском вторжении в Украину, а Китай играет при этом роль молчаливого соучастника. Роль Исламской Республики как организатора покушения на Израиль 7-го октября 2023 г. неоспорима. ХАМАС – суннитское пушечное мясо мулл, а «Хезболла» – их длинная рука в Ливане. Через две недели после «чёрной субботы» Москва приняла делегацию ХАМАС. Не только российское, но и высококачественное китайское оборудование находится в руках ХАМАС. До сих пор китайская компартия не выступила с чётким осуждением этой кровавой бойни. Вместо этого в Китае процветает антисемитская пропаганда. Через несколько дней после нападения ХАМАСа в Пекине был зарезан израильтянин.

В конце октября 2023–го года в российской республике Дагестан радикально-исламская толпа охотилась на евреев. В рамках «Оси сопротивления» ополченцы Хути из Йемена постоянно нападают на Израиль и западные торговые суда. Недавно иранские приспешники убили трёх американских солдат в Иордании. Теперь США открывают огонь по проиранским ополченцам в Ираке и Сирии. Даже если Путин и Си Цзиньпин выставляют себя защитниками Палестины, последние эскалации могут оказаться слишком «дурными» на первый взгляд. Россия обеспокоена тем, что исламисты приобретают влияние на её федеральной территории, а Китай призывает к умеренности в борьбе с хути в Красном море. Пока муллы заключают новое военное соглашение с Москвой, две диктатуры одновременно оспаривают претензии ОАЭ на три мини-острова в Персидском заливе.

Как возникло это адское трио, которое ведёт войны по доверенности друг с другом, а также имеет достаточные силы для осуществления серьёзных конфронтаций? Ответ на этот вопрос даёт взгляд на Запад.

Добровольная капитуляция

Слишком много лет люди думали, что они в безопасности. Холодная война была окончена, а Запад преувеличивал свою уверенность в себе до степени высокомерия: с одной стороны, он полагался на «изменения через торговлю» в отношении российских и иранских автократий, а с другой — тривиализировал своих оппонентов и переоценивал собственную демократическую привлекательность. Провал США и НАТО в Ираке и Афганистане лишил иллюзий Запад как проигравшего, которым долгое время считали его антилиберальные глобальные игроки.

Путин не случайно выбрал время для военных действий на Украине. Западная Европа находилась в глубокой стадии постковидного восстановления. Гражданские свободы переживали серьёзные изменения, а Германия обрекала себя на провал, заигрывая с китайской моделью каратина. Способный к обороне Бундесвер считался устаревшим, а в наивности евразийцев не было места для мысли о том, что наша зависимость от российского поставщика энергоресурсов может в какой-то момент дать обратный эффект.

Сущность Запада казалась скорее хрупкой, чем беззащитным. К «высокомерию» добавилась «ненависть к себе». В качестве искупления вины за колониализм и нацистскую эпоху, которая неверно истолковывалась как расистская диктатура, Запад и, в частности, Германия погрузились в «борьбу культур». Это была «mea culpa», которая привела к развитию постколониализма: миграция воспринималась исключительно позитивно, а сохранение цивилизационных достижений — в корне негативно. В результате менталитет «no border» в сочетании с мультикультурной убеждённостью, что «anything goes», превратились в проблему для внутренней безопасности. Политический ислам проник в институты общества и доминирует на улицах во многих странах Европы. Последовательные действия против антисемитской террористической апологии у себя дома кажутся невозможными, потому что мы не хотим отпугнуть её дирижёров из Тегерана, Дохи, Анкары и Эр-Рияда.

Восточные правители знают, как этим воспользоваться. В результате мигранты направляются на Запад в качестве манёвренной массы, как это недавно сделали Путин и Лукашенко, с целью дестабилизации. В качестве сопутствующего ущерба от нелегальной иммиграции западное общество раскалывается на левых идентитаристов, правых популистов и исламистов. В конечном итоге автократам выгоден демонтаж демократии: «Смотрите, они там говорят о свободе самовыражения и индивидуализме. Но их жизнь становится все более небезопасной, а границы того, что можно сказать, все более узкими».

Если Запад не способен отстаивать свои ценности внутри страны, то и во внешней политике они не стоят усилий.

It’s a match! Continue reading →

by olladij

История и беспомощность: мобилизация масс и современные формы антикапитализма

Моше Постоун, 2006

Как известно, период с начала 1970-х годов стал периодом масштабных исторических структурных трансформаций мирового порядка, которые часто называют переходом от фордизма к постфордизму (или, лучше сказать, от фордизма к постфордизму и неолиберальному глобальному капитализму). Эта трансформация социальной, экономической и культурной жизни, повлёкшая за собой подрыв государственно-центричного порядка середины 20-го века, была столь же фундаментальной, как и более ранний переход от либерального капитализма 19-го века к государственно-интервенционистским, бюрократическим формам 20-го века.

Эти процессы повлекли за собой далеко идущие изменения не только в западных капиталистических, но и в коммунистических странах, привели к краху Советского Союза и европейского коммунизма, а также к фундаментальным преобразованиям в Китае. Соответственно, они были истолкованы как означающие конец марксизма и теоретической актуальности критической теории Маркса. Однако эти процессы исторической трансформации также подтвердили центральное значение исторической динамики и масштабных структурных изменений. Эта проблема, лежащая в основе критической теории Маркса, как раз и ускользает от понимания основных теорий непосредственно постфордистской эпохи – Мишеля Фуко, Жака Деррида и Юргена Хабермаса. Недавние трансформации показали, что эти теории были ретроспективны, критически ориентированы на фордистскую эпоху, но больше не адекватны современному постфордистскому миру.

Подчёркивание проблематики исторической динамики и трансформаций бросает иной свет на ряд важных вопросов. В этом эссе я начинаю рассматривать общие вопросы интернационализма и политической мобилизации сегодня в связи с масштабными историческими изменениями последних трёх десятилетий. Однако прежде я кратко коснусь нескольких других важных вопросов, которые приобретают иной оттенок, если рассматривать их на фоне недавних всеобъемлющих исторических трансформаций: вопрос об отношении демократии к капитализму и его возможном историческом отрицании – в более общем смысле, об отношении исторической случайности (и, следовательно, политики) к необходимости – и вопрос об историческом характере советского коммунизма.

Структурные преобразования последних десятилетий привели к изменению на противоположное, как казалось, логики растущего государствоцентризма. Тем самым они ставят под сомнение линейные представления об историческом развитии – будь то марксистские или веберианские. Тем не менее масштабные исторические закономерности «долгого двадцатого века», такие как подъём фордизма из кризиса либерального капитализма 19-го века и более поздний крах фордистского синтеза, позволяют предположить, что в капитализме действительно существует всеобъемлющая модель исторического развития. Это, в свою очередь, подразумевает, что рамки исторической случайности ограничены данной формой социальной жизни. Одна лишь политика, например различия между консервативными и социал-демократическими правительствами, не может объяснить, почему, например, режимы на Западе, независимо от партии власти, углубляли и расширяли институты государства всеобщего благосостояния в 1950-е, 1960-е и начале 1970-х годов, а в последующие десятилетия лишь сокращали такие программы и структуры. Конечно, между политикой различных правительств были различия, но это были различия скорее по степени, чем по характеру.

Я бы утверждал, что такие масштабные исторические закономерности в конечном счёте коренятся в динамике капитала и в значительной степени упускаются из виду в дискуссиях о демократии, а также в спорах о преимуществах социальной координации, осуществляемой посредством планирования, по сравнению с координацией, осуществляемой рынками. Эти исторические закономерности подразумевают определённую степень ограниченности, исторической необходимости. Однако, пытаясь разобраться с такого рода необходимостью, не нужно её овеществлять. Одним из важных вкладов Маркса было исторически конкретное обоснование такой необходимости, то есть крупномасштабных моделей капиталистического развития, в детерминированных формах социальной практики, выраженных такими категориями, как товар и капитал. При этом Маркс понимал эти закономерности как выражение исторически конкретных форм гетерономии, ограничивающих сферу политических решений и, следовательно, демократии. Из его анализа следует, что преодоление капитала подразумевает не только преодоление ограничений демократической политики, вытекающих из системно обоснованной эксплуатации и неравенства; оно также подразумевает преодоление детерминированных структурных ограничений действия, тем самым расширяя сферу исторической случайности и, соответственно, горизонт политики.

В той мере, в какой мы решаем использовать «неопределённость» в качестве критической социальной категории, она должна быть целью социального и политического действия, а не онтологической характеристикой социальной жизни. (Именно так она обычно представляется в постструктуралистской мысли, которую можно рассматривать как овеществленный ответ на овеществлённое понимание исторической необходимости). Позиции, онтологизирующие историческую неопределённость, подчёркивают, что свобода и случайность взаимосвязаны. Однако они упускают из виду ограничения случайности, накладываемые капиталом как структурирующей формой общественной жизни, и по этой причине в конечном счёте неадекватны в качестве критических теорий современности. В рамках представленной мною концепции понятие исторической неопределённости может быть переосмыслено как то, что становится возможным при преодолении ограничений, налагаемых капиталом. Социал-демократия в этом случае будет означать попытки смягчить неравенство в рамках необходимости, структурно навязанной капиталом. Посткапиталистическая общественная форма жизни, будучи неопределённой, может возникнуть только как исторически детерминированная возможность, порождённая внутренним напряжением капитала, а не как «тигриный прыжок» из истории. Continue reading →

by olladij

Нарратив деколонизации опасен и ошибочен

[В принципе, в основном — по делу, но либеральненько так. Укажу только на два пункта: антисемитизм — не расизм, а кое-что другое; к перспективе создания отдельного палестинского государства отношусь куда более скептически, чем автор-демократ. Хотелось бы сначала узнать на какой политико-экономической основе оно будет строить свою суверенность, кроме вымарщивания деняк из ООН и постоянной гражданской войны между исламскими мафиозными структурами. Оно же будет современным, не халифатом каким-нибудь, да ведь? «Левиафаном», а не «Бегемотом», правда же? Друг-анархист один интересуется, не для себя спрашиваю. Или будет уже сразу квирным анархо-коммунизмом по фану, как считают псевдолевые wokies в университетских кампусах? Нет ответов. – liberadio]

 

Саймон Себаг-Монтефиорe, 27.10.23

Мир в израильско-палестинском конфликте был труднодостижим ещё до варварской атаки ХАМАСа 7-го октября и военного ответа Израиля. Теперь же он кажется почти невозможным, но его суть ясна как никогда: В конечном счёте, речь идёт о переговорах по созданию безопасного Израиля рядом с безопасным палестинским государством.

Какими бы ни были огромные сложности и проблемы, связанные с созданием такого будущего, для порядочных людей должна быть очевидна одна истина: убийство 1400 человек и похищение более 200, включая десятки мирных жителей, было глубоко ошибочным. Атака ХАМАС напоминала средневековый монгольский набег с целью резни и добычи человеческих трофеев – за исключением того, что она была записана в режиме реального времени и опубликована в социальных сетях. Однако с 7-го октября западные учёные, студенты, художники и активисты отрицают, оправдывают или даже празднуют убийства, совершенные террористической сектой, провозгласившей программу антиеврейского геноцида. Что-то из этого происходит открыто, что-то — под маской гуманизма и справедливости, а кое-что — под шифром, наиболее известным из которых является «from the river to the sea» – леденящая душу фраза, неявно одобряющая убийство или депортацию 9-и миллионов израильтян. Кажется странным, что приходится говорить: Убийство мирных жителей, стариков, даже младенцев – это всегда неправильно. Но сегодня сказать это необходимо.

Как образованные люди могут оправдывать такое бессердечие и принимать такую бесчеловечность? Здесь играет роль множество вещей, но большая часть оправдания убийств мирных жителей основана на модной идеологии «деколонизации», которая, если принять её за чистую монету, исключает переговоры о создании двух государств — единственное реальное решение этого векового конфликта — и является столь же опасной, сколь и ложной.

Я всегда удивлялся левым интеллектуалам, которые поддерживали Сталина, и тем аристократическим симпатизантам и борцам за мир, которые оправдывали Гитлера. Сегодняшние апологеты ХАМАСа и отрицатели зверств с их механическими обличениями «поселенческого колониализма» принадлежат к той же традиции, только ещё хуже: у них есть множество доказательств убийства стариков, подростков и детей, но в отличие от тех глупцов 1930-х годов, которые постепенно приходили к истине, они ни на йоту не изменили своих взглядов. Отсутствие порядочности и уважения к человеческой жизни просто поражает: почти сразу же после атаки ХАМАСа объявился легион людей, которые преуменьшают значение этой бойни или отрицают, что зверства вообще имели место, как будто ХАМАС просто провёл обычную военную операцию против солдат. Отрицатели 7-го октября, как и отрицатели Холокоста, существуют в особенно тёмном месте.

Нарратив деколонизации обесчеловечил израильтян до такой степени, что рационально мыслящие люди оправдывают, отрицают или поддерживают варварство. Он утверждает, что Израиль – это «империалистическо-колониальная» сила, что израильтяне – «поселенцы-колониалисты» и что палестинцы имеют право уничтожить своих угнетателей. (7-го октября все мы узнали, что это значит). В нём израильтяне рассматриваются как «белые» или «примыкающие к белым», а палестинцы — как «цветные».

Эта идеология, влиятельная в академических кругах, но давно нуждающаяся в серьёзном вызове, представляет собой токсичную, исторически бессмысленную смесь марксистской теории, советской пропаганды и традиционного антисемитизма Средних веков и 19-го века. Но его нынешним двигателем является новый анализ идентичности, который рассматривает историю через концепцию расы, основанную на американском опыте. Аргумент заключается в том, что «угнетённым» практически невозможно быть расистами, так же как и «угнетателю» невозможно быть объектом расизма. Евреи не могут страдать от расизма, поскольку считаются «белыми» и «привилегированными»; хотя они не могут быть жертвами, они эксплуатируют других, менее привилегированных людей — на Западе через грехи «эксплуататорского капитализма», а на Ближнем Востоке — через «колониализм». Continue reading →

by olladij

Фантом империализма

Эрнст Лохофф

Современные конфликты между авторитарными и западными государствами не могут быть объяснены при помощи концепции империализма. Они являются частью глобальной гражданской войны, в которой стирается грань между внешней и внутренней политикой.


За последние 100 лет никогда ещё не происходило столько разговоров об империализме, как сегодня, причём во всех политических лагерях. Противники одностороннего мирового порядка, такие как Владимир Путин, Си Цзиньпин и их интеллектуальные выразители оказались в авангарде этого инфляционного использования. Когда Запад, разочарованный результатами войн мирового порядка в Ираке и Афганистане, тихо распрощался с иллюзиями о мире и процветании под знаменем буржуазной демократии и тотального рынка, авторитарные режимы почувствовали свежий ветер. Они стали проводить все более агрессивную политику, как внутри своих стран, так и за их пределами, узаконивая её как защиту от империализма США и их союзников.

Самое позднее с началом агрессивной войны России против Украины Запад последовал этому примеру. Председатель ХДС Фридрих Мерц призвал «поставить бундесвер в центр общества» и обосновал это «растущим империализмом» таких держав, как Россия, Китай и Северная Корея. Канцлер Олаф Шольц (СДПГ) в своём выступлении на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре также не преминул осудить «российский империализм».

С тех пор как в начале 20-го века левые открыли для себя понятие империализма, оно обрело негативную коннотацию. Тем не менее на протяжении многих десятилетий оно всегда имело аналитическое содержание. Существовали настоящие теории империализма и соответствующие дискуссии, а также попытки соотнести это явление с той стадией развития, на которой находится капитализм в целом. Однако в современной дискуссии слово «империализм» служит лишь для различения друзей и врагов, причём не только в мейнстриме, но и в спорах внутри левых сил.

Понятие империализма заводит в тупик

Одной из основных характеристик капиталистической мировой системы было и остаётся развитие огромного дисбаланса не только экономической, но и политической и военной мощи между различными государствами и союзами государств. Империализм – это общий термин, обозначающий практику использования преимущественного положения для отстаивания мнимых или реальных интересов за счёт периферийных регионов мира. Continue reading →

by olladij

Почему палестинцы остаются париями в арабском мире?

Джейсон Швили

Бедственное положение палестинцев уже давно стало поводом для гордости прогрессивных левых, а кровавый погром, учинённый ХАМАСом на юге Израиля, придал ему ещё большую значимость. Парадоксально, но в то время как многие левые на Западе так яростно поддерживают палестинцев, правители арабских стран, видевшие их вблизи и вложившие в них миллиарды, считают их незадачливым, неисправимым народом.

Арабские государства всегда на словах поддерживали палестинцев – в основном из уважения к глубоко антисемитской “арабской улице”, последовательно осуждая Израиль за неспособность палестинцев продвинуть свой проект. Однако все чаще арабские государства смотрят на палестинцев с нетерпением и без симпатии. В лучшем случае арабские страны рассматривают палестинцев как обузу. В худшем случае они считают их просто создателями проблем.

Устав от коррупции, междоусобиц и неуступчивости палестинцев, некоторые арабские государства решили заключить мир с Израилем, не дожидаясь разрешения израильско-палестинского конфликта, который выглядит все более недостижимым. Неизбежно, что их примеру последует ещё большее число арабских государств, когда они поймут, что палестинцев больше не стоит поддерживать ни финансово, ни морально.

Исторически сложилось так, что арабские государства заботились о палестинцах в первую очередь для того, чтобы использовать их в качестве козыря, с помощью которого можно было бы опозорить Израиль и изолировать его в международном сообществе. Именно поэтому 1,5 млн. палестинцев до сих пор живут в лагерях беженцев, созданных во время и после войны 1948 года. Арабские государства поддерживают эти лагеря и убогие условия жизни в них для того, чтобы оказать давление на Израиль с целью предоставления ему “права на возвращение”, в результате которого миллионы палестинцев наводнят еврейское государство, сводя на нет его еврейское большинство, а значит, и его существование.

В 1952 году бывший глава UNRWA сэр Александр Галлоуэй так охарактеризовал политику арабских государств в отношении палестинских беженцев: “Арабские государства не хотят решать проблему беженцев. Они хотят сохранить её как открытую болячку… как оружие против Израиля. Арабским лидерам наплевать, будут ли беженцы жить или умрут”.

Если арабские режимы не могут удержать палестинцев в лагерях, то у них есть другие способы сделать так, чтобы они не интегрировались в их общество. Например, в Ливане палестинцам запрещено работать по 39 специальностям, включая медицину, стоматологию, фармацевтику и юриспруденцию. В большинстве арабских государств палестинцы считаются иностранцами, им отказано в гражданстве и основных правах.

Арабские государства считают палестинцев отъявленными негодяями, которые создают нестабильность и даже угрожают режимам, в которых они живут. Действительно, палестинцы также имеют опыт насилия в арабских странах. Например, в Иордании в 1970-1971 гг. во время восстания “Чёрный сентябрь” палестинцы пытались свергнуть иорданское правительство. В ответ иорданцы уничтожили около 15 тыс. палестинцев и изгнали из страны Организацию освобождения Палестины (PLO), которая затем перебралась в Ливан. Continue reading →

by olladij

Ирак: Свержение одной диктатуры

Томас фон дер Остен-Закен (23.3.23)

г. Сулеймания, иракский Курдистан

Двадцать лет назад в Ирак вступили первые части ведомых США и Великобританией Международных коалиционных сил, чтобы, как было официально заявлено, уничтожить оружие массового поражения Саддама и ослабить аль-Каиду. Оружие это так и не было найдено, а аль-Каида вследствие интервенции, скорее, даже среднесрочно укрепила свои позиции. Третьей целью было вызвать в Ираке смену режима.

Что касается первых двух целей, то дать им сегодня оценку представляется довольно простым делом: Даже если бы Саддам, останься он у власти и возобнови он свою программу по производству оружия массового поражения, если бы у него была такая возможность, война эта была бы полным фиаско. Остаётся лишь третья цель, которая не стояла на самом верху в списке приоритетов внешней политики США, но привёдшая к довольно необычному по тем временам союзу между американскими неоконсерваторами и горстью левых вроде Пола Бермана или Кристофера Хитченса. Все они приветствовали свержение одного из самых жестоких из всех диктаторов современности и надеялись на демократизацию Ирака.

Если бы сейчас был 2005- год, а не 2023-й, т.е. вторая, а не двадцатая годовщина начала войны, то можно было бы со спокойной совестью заявить, что трансформация Ирака после свержения Саддама прошла, в целом, по плану. Даже если остались коррупция, непотизм и нищета, а соседние страны, прежде всего Иран, обладали огромным влиянием, то институты и конституция показали себя на удивление стабильными. Ни одна из партий больше не ставили демократическую систему страны под сомнение, Иракский Курдистан был признан федеральным округом и, по крайней мере, в сравнении с почти всеми странами-соседями в Ираке существовала довольно обширная свобода прессы и мнения. Армия подчинялась парламентскому контролю и больше не угрожала другим государствам, в то время как избираемые правительства приходили и уходили.

В сегодняшнем Ираке больше не является редкостью, что молодые женщины сидят в кафе и курят кальян. Жизнь при диктатуре Саддама они знают только по рассказам, в 2003-м году они были ещё детьми. Для них то, что было горькой реальностью для их родителей, должно казаться невозможным: ежедневный террор иракских спецслужб и постоянный страх, который в 1989-м году заставил Канана Макия назвать своё исследование о баасизме «Republic of fear». Хотя они наверняка знают о сотнях тысяч убитых, которых режим закапывал в братских могилах и которые на сегодня были эксгумированы лишь отчасти. Наверняка они слышали и о газовых атаках на курдские города, но всё это едва ли играет какую-то роль для нового поколения. Короче, многое из того, но что надеялись в 2003-м году, сегодня достигнуто.

Но можно было бы наполнить целые библиотеки исследованиями о том, что пошло не так после 2003-го года: как могло дойти до вооружения восстания в «суннитском треугольнике», как чуть не дошло до гражданской войны между шиитскими группами и суннитами и как потом из одного объединения старых баасистов и аль-Каиды могло возникнуть «Исламское государство» (ИГ) и совершать свои неописуемые преступления во имя Аллаха.

Под впечатлением от происходившего после 2003-го года легко забывается то ликование, царившее поначалу в большей части Ирака, пока войска коалиции всё более приближались в Багдаду, почти не встречая сопротивления на своём пути. Тогда один член центрального комитета Иракской коммунистической партии сказал в интервью газете jungle world: «Мы все были счастливы, что Саддам Хусейн, против которого мы так долго боролись, был наконец-то свергнут и нам представился шанс для нового начала». ИКП до этого, в отличие от большинства других оппозиционных партий, отвергала войну. После свержения Саддама повсюду в иракском Курдистане висели портреты Джорджа В. Буша и Тони Блэра. Continue reading →

by olladij

Иран: Не меньше, чем свобода

Оливер М. Пиха, 6.10.2022

С середины сентября Исламская республика Иран в очередной раз демонстрирует миру, в каком плачевном состоянии она находится. После смерти юной курдки Жины Махсы Амини от рук полиции нравов в Иране не утихают протесты. По оценке норвежской НПО Iran Human Rights, в их ходе до конца сентября были убиты 133 человека. Режим отвечает так же, как он всегда отвечал на протесты: он угрожает, стреляет и арестовывает, интернет большей частью блокируется — но некоторым «реформистам» разрешено делать критические замечания. В конце концов, заявление сделал и верховный Вождь Али Хаменей — он не слишком оригинально обвинил в происходящем Израиль и США. Из-за его молчания его уже посчитали, в который раз, мёртвым. Хаменей, всё-таки, уже 83 года.

Протестующие мужчины и, прежде всего, женщины в Иране, напротив, очень молоды. Протестом в этот раз верховодят женщины, которые размахивают в воздухе сорванными с голов платками как трофеями, сжигают их или даже передвигаются по улицам с непокрытой головой. Некоторые на публике обстригают свои длинные волосы. Это мощные символы, которые снова возвращают Исламскую республику Иран к её истокам.

Введение обязательного ношения платка было не просто пропагандистским шагом времён прихода к власти Хомейни и клерикалов в 1979-м году, сокрытие женского было и остаётся до сих пор центральным символом Исламской республики. Более того, постоянная и производящая впечатление невроза фиксация на женских головых уборах является фундаментальной для политического ислама. Волна протестов в Иране, таким образом, ставит существование режима по вопрос.

У Исламской республики нет на это ответа. Система целиком уже много лет назад вступила в процесс разложения, кажущийся неизбежным. Только в одной области Исламская республика была динамичной и отчасти даже успешной: в своём стремлении к власти на Ближнем Востоке. Стражи Революции несут этот империализм и давно уже служат ядром режима. Было бы логичным предположить, что до фундаментальной смены режима или даже до революции дело дойдёт сначала до военной хунты этих Стражей Революции.

Накопленные за десятилетия властные инструменты этого военно-экономического конгломерата огромны. И они будут применены с целью сохранения власти. Традиционная армия, как это показывают отдельные видео солдат, предупреждающих Стражей от неоправданного насилия против протестующих, занимает в отношении Стражей неоднозначную позицию. Это могло бы быть будущим пунктом слома системы.

Родившаяся в 1979-м году из революции против шаха Исламская республика была, в своём духе, проектом поколения, равно как и актуальный протест против неё, который при помощи символической мощи непокрытой женской головы постулирует совершенно иное понимание мира, чем то, которым обладали приверженцы Хомейни, мужчины и женщины. Идеологически и экономически Исламской республике давно уже нечего предложить большей части населения. Чувство, что все надежды на реформы напрасны, возникло ещё в конце девяностых годов во время президентства Мохаммеда Хатами. «Зелёная революция», волна протестов после выборов 2009-го года, была явным переломом. Тогда стало очевидным, что исламистский режим потерял связь с молодёжью страны. Continue reading →