В начале декабря 2022-г Латвия выпиздила российских либеральных оппозиционеров и оппозиционерок с телеканала «Дождь» на мороз. Я бы, если честно, отнёсся к этому как к очередному, одному из многих скандалов этой инцестуозной тусовки чистоплюев. Но рассуждения о «наших мальчиках» и как с ними быть застряли в мозгу, хотелось додумать, но не получалось. Тем более сходные позиции были слышны совсем недавно и на продуктах полураспада «Эха Москвы».
Может быть, всё намного проще, чем кажется поначалу. Просто начнём и посмотрим, куда эти рассуждения нас приведут. Мышление — это work in progress. Готовых и завершённых истин или ежедневной актуальной аналитики я вам никогда не обещал, да они никому в данной ситуации не помогут. Помогут пожертвования ЗСУ или аффилированным либертарным подразделениям и организациям, занимающимся гуманитарной деятельностью в Украине или в украинской диаспоре за рубежом. Так как there is no other business like charity business, будьте разборчивы и внимательны.
Почему только теперь, спустя больше года после начала полномасштабного вторжения РФ в Украину? Не считал нужным или даже возможным объяснять что-либо российской (кому до сих пор что-то не понятно, тому объяснять придётся не словами), а там более украинской публике (там, по-моему, понимание ситуации и так яснее некуда). Liberadiо было основано в 2010/11-м году для отправки бутылочной почты неясному адресату, с тех пор многое изменилось, но, в общем и целом, принцип этот сохранился.
Объяснения и пинки под зад были нужны немецкоязычной публике больше, чем я и занимался, причём с 2014-г года. За что «друзья» было прозвали меня «украинским анархо-фашистом» и любителем теорий заговора. В иных кругах меня называли ещё и «национистом», так что мне не привыкать.
Ну так, обратимся к заблудшим «нашим мальчикам». Любимый ход ищущих хоть какое-то объяснение происходящему в российском обществе — это историческое сравнение или историческая аналогия. Ход оправданный, т.к. поначалу ничего другого и не остаётся, кроме как сравнить новый феномен с уже известными феноменами прошлого. Путина сравнивают с Гитлером, российское общество с германским обществом времён национал-социализма, как это происходит в примечательном фильме «Необыкновенный фашизм» из двух частей того же «Дождя». Параллели проводятся один в один, сходится всё чуть ли хронологически: Путин — это вылитый Гитлер, только без специфических усиков. Правда, недавно кто-то из либеральных «экспертов» уже авторитетно объявил правление Рамзана Кадырова в Чечне сталинизмом. То, что большевики и социалистическая революция пугают их больше, скажем, Пиночета, известно уже давно. (А почему российским либералам, недавно открывшим для себя антифашизм, куда приятней и понятней юнкер-монархист граф фон Штауффенберг, чем работяга-нищеброд Георг Эльзер, я подробно объясню как-нибудь в следующий раз, если не забуду. Как и в случае с соболезнованиями по поводу убитой Дарьи Дугиной, классовое, сословное чутьё не подводит их и тут). Как известно, буржуа Гитлер, как никто иной понял всю ложь либерализма, но недооценил силы стоящие за ним, при которых ему суждено было быть лишь ефрейтором-барабащиком. (Т. В. Адорно, «Minima moralia») Так и росссийские либералы, отказываясь говорить о политической экономии, могут предложить только полнейшее смешение понятий. Куда это их приведёт, мы ещё увидим. Пока же осталось только столь же «экспертно» объявить и германский наци-фашизм сталинизмом («всё, конечно, по-другому, но если приглядеться, то всё точно так же») и будет российским либералам счастье.
В «Необыкновенном фашизме» есть, конечно, и вполне верные мысли и аналогии. Суть (классического) национал-социализма — в сплачивании рассыпающегося, антагонистического общества в борьбе против, якобы, внутреннего и внешнего врага. Классики Критической теории это, опять же, называли бесклассовым классовым обществом. Вот только «Единая Россия» – очевидно, не NSDAP, а общество заезжено пропагандой и мобилизацией почти что до летаргического состояния, блины с лопаты — едва ли мероприятия «Kraft durch Freude».
Если посчитать на пальцах, то национал-социалистический режим пробыл у власти всего двенадцать лет. Двенадцать лет, чтобы охмурить и подкупить подавляющую часть населения, развязать мировую войну, превратить пол-континента, включая саму Германию, в тлеющие руины и вывести европейское еврейство на корню. Но послевоенную Германию, потрёпанную репарациями, политическими распрями и мировым экономическим кризисом, накрыло в 1930-е гг. «жестяным барабаном» не на пустом месте. Стоит кое-что припомнить: неудавшуюся социалистическую революцию 1919/20-х гг., разбитую армией и правоэкстремистскими фрайкорами — кузницей кадров грядущего национал-социализма, предательство социал-демократов, удушающую консервативную атмосферу общественной жизни и т.д. Между нами, «золотых двадцатых» в Германии никогда не было, это — миф, позаимствованный после Второй мировой из культурной жизни США. (Отошлю всех, опять же, к T. W. Adorno, Those Twenties, in: Interventions, Nine critical Models, 2005)
Создатели «Необыкновенного фашизма», судя по всему, обещают себе — по аналогии с послевоенной Германией — и Нюрнбергские процессы, и послевоенное экономическое процветание и сопутствующие ему либеральные одёжки для государства. Вот тогда-то заживём, короче. Ни тебе плана Моргентау, ни специфической ситуации холодной войны, в которой оказалось выгоднее прибрать (западных) немцев к рукам и срочно превратить в оплот антикоммунизма. А для этого была нужна денациофикация, т.е. массовое перевоспитание населения, которое в 1945-м ещё реагировало на войска союзника либо заискиванием и нападками, либо самоубийствами. А для этого и были нужны оккупация страны и разделение её на четыре военно-административных зоны, где каждая страна-союзник занималась наказанием и перевоспитанием вверенных ей немцев по-своему. Особо ярых и активных наказали вплоть до высшей меры, кого-то прикрыли просто надолго. Менее отмороженных и не запятнавших себя преступлениями выше среднего интегрировали в новое государство — полиции, разведке, администрации и образованию нужны были специалисты. Повседневные антисемиты и любители твёрдой руки никуда не делись, но под постоянной угрозой получить по жопе союзным тапком привыкли больше не говорить о своих политических симпатиях и своём прошлом на публике. И молчали бы и дальше, если бы новое поколение не напомнило в 1968-м. Отсюда, с позиции угнетающей силы, например, у вернувшегося в Германию Адорно столько эссе и лекций о педагогике и социальной психологии; отсюда и сотрудничество Маркузе с Разведывательным сообществом США (IC), для которого он писал исследование о «немецком характере». (Вместе с этим не стоит забывать, что большая часть исследований об авторитарном характере, конформизме и действенности фашистской агитации писалась в США, зачастую на «исконно демократическом» американском материале). Так кто будет разделять и насильно интегрировать российское общество обратно в так называемую цивилизацию после краха путинского режима? Это вопрос о политическом насилии, о котором ФБК, «Дождевики» и прочие ютубные «эксперты» говорить не любят. Российские правосеки из «Азова» и «РДК»? Я думаю, мы ещё увидим настоящий русский фашизм, который придёт на смену бледному постмодернистскому авторитаризму.
Своими «достижениями», кстати, немцы гордятся до сих пор, путь и в негативной, публично отрицающей форме. У официальных лиц иногда нет-нет, да вырвется гордое замечание, де, мы, немецкий народ — «Erinnerungsweltmeister», чемпионы мира по трауру. А для Александра Гауланда из партии «Альтернатива для Германии» – это «Vogelschiss der Geschichte», кучка птичьего помёта в славной тысячелетней истории Германии, не достойная даже упоминания. Антидемократический и антиамериканский рессентимент, отрицатели Холокоста вроде Тиса Кристиансена и Урсулы Хавербек, которые, де, видели всё своими глазами, но ничего дурного не заметили — всё это устойчивый репертуар политического цирка постнацистской Германии. А уж левый антисионизм с участием «Революционных ячеек» в захвате израильского самолёта, поджогами синагог и т.п. – это песня отдельная, Цветков вам про такое не расскажет. Да, это — тоже способ похлопать себя по плечу, сдуть пыль с бюстов Шиллера, Гёте и Бетховена и как-то жить с этим дальше.
Нынешние немецкие гуманисты-пацифисты, которые против всего плохого и за всё хорошее, хотели бы торговаться с агрессором поверх головы украинской жертвы тем, что им не принадлежит. Это роднит их с агрессором и только вновь демонстрирует неизжитый имперский комплекс (Gerd Koenen: Der Russland-Komplex, 2005): взяли бы и сами, если бы могли, но пока приходится только откупаться кровью «неисторических народов» на краях крупных империй, как писал некогда украинский марксист Роман Роздольский. Либо: у нас тут и у самих и инфляция и газ дешёвый кончился, дайте Путину уже то, чего он хочет, лишь бы не было войны (у нас). До сих пор не могу решить, какую из позиций я считаю более низкой.
Позволю себе процитировать всё того же Фёдора Визегрундовича, уважаемого, из уже упоминавшейся «Minima moralia. Размышления из повреждённой жизни», которая вышла впервые на русском языке в 2022-м. Наиболее подходящая и одновременно наименее подходящая для 2022/23 и последующих годов книга, рядом с «Постом» Дмитрия Глуховского.
«То, что совершили немцы, недоступно пониманию, ибо ужаснейшие преступления действительно кажутся совершёнными скорее как планомерно-слепые и отчуждённые террористические меры, нежели спонтанно, ради удовлетворения. По свидетельствам очевидцев, пытали бесстрастно и убивали бесстрастно, и именно поэтому, возможно, сверх всякой меры. Всё же наше сознание, пытаясь противостоять неописуемому, постоянно вынуждено возвращаться к попытке понять всё это, если не хочет субъективно впасть в объективно господствующее безумие. Напрашивается мысль, что ужасные преступления немцев суть нечто вроде превентивной мести. (…) Никто из тех, кто в 1933 году в Берлине был свидетелем первых месяцев национал-социалистического господства, не мог не заметить проявлений смертельной печали, полуосознанного вверения себя злонамеренности, сопровождавшей раззадоренность, факельные шествия и барабанную дробь. (…) Ожидаемое со дня на день спасение отечества с самого начала имело вид катастрофы, которую репетировали в концлагерях, покуда ликование на улицах заглушало её предчувствие. Такое предчувствие даже не нужно объяснять коллективным бессознательным, которое, правда, можно счесть достаточно внятно подавшим голос. Положение Германии в соперничестве между империалистическими державами, если мерить имеющимся в наличии сырьём и промышленным потенциалом, было отчаянным как в мирное, так и в военное время. Этого не замечал никто — и знали все. Ввязаться в конкурентную борьбу и идти в ней до конца означало прыгнуть в бездну, но прежде в неё столкнули других, веря, что так могут спастись сами. Шансы национал-социалистического предприятия преодолеть отставание по общему объёму производства за счёт максимального террора и временного преимущества были ничтожны. Скорее, в них верили другие, но не сами немцы, которые не радовались даже завоеванию Парижа. Обретая всё, они одновременно впадали в бешенство, точно те, кому нечего терять. (…) Если нет иного выхода, то жажде уничтожения совершенно безразлично то, чего она и так никогда полностью не различала: направлена ли она на других или же на собственный субъект».
Критическая теория опиралась, при всём своём презрении к социологическому позитивизму, на результаты социологических исследований. Для полноценного диагноза у нас, конечно, систематических данных пока нет, да наёдутся люди, которые смогут обобщить их лучше меня, лентяя и неуча. Но хорошо, на мой взгляд, описывает рефлекторно содрогающуюся между черенком швабры и кувалдой загадочную русскую душу опрос «Левады» от ноября 2022-го года на тему «Конфликт с Украиной», особенно вопрос «Какие чувства у вас вызывают военные действия России в Украине?» Едва ли это пересекающиеся множества, которые ответили гордость» и «ужас», но кто знает, то ли ещё будет?
В виде иллюстрирующего материала, прости Господи, возьмём несколько материалов с «Радио Свобода». Другого, как я сказал, пока что нет.
Но это всё-таки немножко показная, лукавая идентичность с государством, потому что согласие на солидарность с властью означает уход от контроля государства над частной жизнью. Это такой псевдодоговор: если я буду поддакивать, то власть не будет лезть в мою частную жизнь, тем самым это обеспечит моё самосохранение и возможность заниматься моими частными делами. Это не освобождает обычного человека от участия в преступлениях государства, но обеспечивает такую игру в смысле социальных связей, отсутствие или, точнее, даже подавление любых универсальных норм и регуляций, прежде всего, морали. Это дробление и такая лукавость подавляет сознание совести, ответственности, с одной стороны, а с другой стороны, права, потому что право возникает из договора и из солидарности по общественным основаниям. (…)
Что действительно изменилось при Путине – произошёл сильный рост массового цинизма. В каком-то смысле это ресентимент, мстительная, завистливая реакция по отношению к самим себе. Мы поверили, что можем жить, как в нормальных странах, но это не получилось, и скрытое сознание этой неудачи чрезвычайно важно, оно порождает мстительно агрессивное отношение в том числе и к самим себе. (…)
Ключевым моментом этого государства является негативная идентичность, противостояние Западу. Жить, как в нормальных странах – это был чрезвычайно важный мотив в перестройку и в первой половине 90-х годов. Все хотели жить, как в Европе: свобода, социальная защищенность, благополучие, чистая, здоровая страна. Остатки этого мы до сих пор фиксируем, когда получаем ответы на вопрос: в какой стране вы хотели бы жить – в большой, мощной, которую все боялись бы, или в уютной, комфортной, с высоким уровнем достатка? В последние годы примерно 40% хотели бы жить в сильной и мощной стране, которую все боялись бы, а 50 с небольшим всё-таки в тайне мечтают жить нормальной человеческой жизнью. Это образует такое двойное сознание и сохраняет ненависть к себе за неудачи. Путинский режим – это реакция на неудачу строительства демократического, правового общества, нормальной страны. Отсюда и злобность, агрессия, апелляция к великому прошлому, как к компенсаторному мифу. (…)
Во-первых, власть немножко подготовилась к этому, демпфировала негативные последствия, пообещав выплаты, еще что-то, во-вторых, успокоила людей, что всё-таки это не перекинется на территорию России, от экспансии НАТО (а это одна из главных угроз) российская армия сумеет защитить. Через эту демагогию – “спецоперация”, которая локальна по времени или по территории, – произошло некоторое успокоение людей. Это не совсем поддержка – это отсутствие морального человеческого сочувствия и сопротивления войне.
Насилие очень важно для массового сознания – это структурирующий код социальности, идентификация с властью, от власти только и ждут использования насилия, и оно не породило того возмущения, той сильной реакции, которой я ждал. В первый момент мы действительно зафиксировали шок, отчаяние, депрессию – и одновременно почти такое же чувство удовлетворения и гордости за действия армии. Дальше, особенно под влиянием пропаганды, которая предлагала очень удобные клише для успокоения, психологического вытеснения неприятных обстоятельств этой войны, произошло усиление равнодушия, индифферентности, отстранения от всего, что происходит там. И прежде всего, как ни странно, это произошло у тех групп населения, от которых, собственно, я и ждал иной реакции: это молодые, более обеспеченные, более образованные группы. Они как раз быстрее сломались, стали демонстрировать наибольшее равнодушие и притерпелость к войне. https://www.svoboda.org/a/chelovek-obizhennyy-zlobnyy-mstiteljnyy-lev-gudkov-o-homo-putinus-/31983907.htmlОни – пассивные соучастники. Так же мы, наверное, относимся к немецкому обывателю, который продолжал радоваться жизни, размахивал флажками со свастикой в то время, как происходили чудовищные преступления режима, просто потому, что он не очень хотел вдаваться в подробности, куда делись его еврейские соседи. Это добровольная слепота, за это придётся отвечать, это минус в карму, скажем так. Это как будто бы можно объяснить, и с этой точки зрения, безусловно, они жертвы, потому что последние 20 лет подвергаются массированному обстрелу из пропагандистских говномётов, у них действительно очень загажены мозги. Но, с другой стороны, существует интернет, существуют их родственники, которые пытаются донести какую-то правду, по крайней мере, другую точку зрения. Нет, они категорически не хотят её слышать, стоят на своём.
С одной стороны, да, они жертвы, с другой стороны, история с них спросит – это неизбежно. Так же, как она спросила в своё время с немцев, с немцами долгое время все было довольно грустно, им пришлось пережить национальную катастрофу. Я подозреваю, что что-то похожее ждёт Россию, я просто не понимаю, как может быть иначе. Я не понимаю, как из этой искусственно раздутой конструкции под названием “путинская Россия”, которая якобы за что-то борется, но на самом деле это все полнейшие химеры, может вырасти что-то жизнеутверждающее и жизнеспособное, что прорастёт в жизнеспособную новую цивилизацию или новую страну, за которую они якобы сражаются, отправляя сыновей на смерть. (…)Тут люди, хотя они не эмоциональны, их глаза не говорят, чувствуют в глубине, на самом деле они оправдываются, у них есть оправдывающаяся интонация, они не очень уверены в том, что говорят. На мои уточняющие вопросы, пытающиеся найти какую-то логику в их словах, они начинают сыпаться, собираться заново, нести уже полную пургу. По-моему, это признак того, что они не верят в эту химеру. (…) https://www.svoboda.org/a/eto-dobrovoljnaya-slepota-andrey-loshak-ob-otnoshenii-k-voyne-v-rossii-/31937023.html
Война высвободила из-под спуда и легитимировала всё то насилие, которое было внутренним клеем, смазкой механизмов российской власти, но теперь это насилие из скрытого стало явным, захватило государство и практически неизбежно опрокинет его: государство, бьющее “Искандерами” и “Градами” по украинским жилым кварталам и ТЭЦ, гарантированно получает кувалду как главный аргумент в своей внутренней жизни. Окончательная утрата властью монополии на насилие выведет его на улицы и в коридоры самой власти; скорее всего, в 2023 году Россию ждёт всплеск внутреннего насилия, невиданный с 1990-х, а то и с более ранних исторических эпох, и Пригожин будет лишь одним из участников стремительно растущего рынка силового предпринимательства, передела собственности и власти. Как учил Ленин, неудачная империалистическая война перерастает в войну гражданскую. В Россию приходит эпоха кувалды. Перефразируя Джона Донна, скажу: никогда не спрашивай, по ком бьёт молот, потому что он бьёт и по тебе. https://www.svoboda.org/a/po-kom-bjyot-kuvalda-sergey-medvedev—o-respublike-vagner-/32138302.html
Жертвой войны пал и миф о русской женщине – терпеливой страдалице, заботливой матери, преданной жене, готовой отправиться за мужем на край света. Война разрушила этот патриархальный романтический образ и предложила вместо него другой – образ циничной, прагматичной и лишённой сострадания женщины, смотрящей на мужчину как на ресурс и на способ получения благ от государства. Многочисленные свидетельства рисуют эпическую картину морального распада, равнодушия и меркантильного расчёта. Тысячи девушек спешно выходят замуж за свежемобилизованных накануне отправки на фронт. Телевидение показывает ритуалы массовых венчаний в актовых залах, где священник окропляет водой целые ряды. Подчас эти люди едва знали друг друга, были лишь одноклассниками или соседями по дому, но теперь мобилизованный превращается в ценный ресурс, потенциально приносящий выплату от трёх до семи миллионов рублей в случае ранения или гибели – огромные деньги, особенно по меркам небогатых регионов, и женихи, отправляющиеся на фронт, идут нарасхват. В сети есть скриншоты городских чатов, в которых девушки жалуются на “эгоизм” местных парней, уходящих на войну неженатыми. (…)
За двадцать с лишним путинских лет удалось вырастить и выдрессировать общество, где “национализированы” не только элиты, но практически все социальные группы: бюрократия и бизнес, бюджетники и “средний класс”, артисты и учёные. В этом же смысле произошла и трансформация женщин как бюджетного сословия, и сегодня они меняют уценённые мужские тела на выплаты, льготы и шубы на кровавой и крикливой ярмарке войны. Родина-мать оказалась Родиной-мачехой, посылающей своих сыновей на верную смерть. https://www.svoboda.org/a/rodina-macheha-sergey-medvedev-k-mifu-o-russkoy-zhenschine-/32292150.html
Так а с обещанными мальчиками что, спросит тот, кто смог дочитать до этого места. А просто всё с ними. Не надо патерналистского про «давление среды» и душещипательных историй о том, что у них, де, там в провинции чуть ли субъектность или индивидуальность, не говоря уже о критическом мышлении, не успели выработаться. Такая занимательная антропология. Мы знаем, конечно, что ни школа, ни университет, ни дом родной — это, как правило, не о воспитании в человеческой особи личности, а, скорее, наоборот. Официальное православие — тончайшая позолота на вагнеровской кувалде. (Это, кажется, прекрасно понимает церковная оппозиция на ahilla.ru, где она заинтересовалась Ханной Арендт и «теологией после Аушвица». Вероятно, потому что в отличие от политологов имеет понятие ада и осознаёт размах кровавой гекатомбы, которую ещё принесёт Путин, пытаясь захлопнуть открытый им ларец Пандоры). Ну так может и спрашивать за содеянное в Украине с «наших мальчиков» не надо, если они с юридической точки зрения невменяемы, т.е. не существуют как субъекты права?
Как бы то ни было, каждый кто в какой-либо форме или степени согласился с так называемой СВО, является активизированным погромщиком. Будем честны: ни геополитика и прочий кремлёвский оккультизм, ни высокая скрепоносность и псевдо-православный гомоэротический культ смерти среднестатистического «кузьмича», привыкшего головы по жизни особенно не поднимать и общественными процессами сильно не интересоваться и всё ещё продолжающего верить, что в этом и заключается общественный договор путинской «стабильности», не волнуют. Даже подпорченный ЗСУ Керченский мост эйфорических манифестаций у российских военкоматов за собой не повлёк. Все эти люди, которые либо на сборных пунктах или уже практически на линии фронта обижено-просительным тоном протестуют из-за недостаточных экипировки и прочего армейского обеспечения, все сохранившие в тылу хладнокровие и «Родину защищать» не стремящиеся, «но если повестка придёт, то так уж и быть, чо» – в принципе согласны с военной агрессией против Украины. Согласны, в принципе, с тем, что когда начальство даст добро, то можно взять в руки топор и зайти к соседу, убить его, изнасиловать его жену, разъебать его дом, и вынести стиральную машинку. Потому что секретом не является, что без кредита собственную машинку не купить. Это пенсионер из ставшего уже виральным интервью, где он в первом предложении жалуется на свою тяжкую пенсионерскую долю, но уже чуть ли не во втором предложении выясняется, что «бить» за это надо «укропов». Выгода от погромов, даже материальная, это понятно всем участникам, весьма сомнительна. Суть их вовсе не в наживе, а в выпуске пара и консолидации власти в обществе. Тот пенсионер прекрасно знает, что в его лифте ссыт не Обама (aka Байден), а по жизни наебали его не украинцы, не НАТО и даже не жидомасоны. Просто в стране, где за неосторожный чих в соцсетях можно уехать на 7-8 лет и п(р)очувствовать вертикаль власти в форме черенка швабры, об этом лучше не думать. Лучше не думать вообще, «сам акт мышления становится глупостью: он опасен для жизни», как писал Лео Лёвенталь.
Речь, конечно, не об антисемитизме, это, опять-таки, аналогия. Это может быть и любой другой фантазм, чем более дикий и абстрактный, тем лучше. Механизм этот хорошо описан Адорно в «Элементы антисемитизма. Границы просвещения»:
«Ариезация еврейской собственности, и без того по большей части пошедшая на пользу только верхам, едва ли принесла массам в третьем рейхе выгоду большую, чем казакам та жалкая добыча, что прихватывали они с собой из разорённых еврейских кварталов. Реальной выгодой была видимая лишь наполовину идеология. То обстоятельство, что демонстрация его экономической бесполезности скорее усиливает, чем ослабляет привлекательность этого нацистского лечебного средства, указывает на его истинную природу: оно идёт на пользу не человеку, но его склонности к уничтожению. Действительной выгодой, на которую рассчитывает нацгеноссе, оказывается тут санкционирование его бешеной злобы коллективом. Чем мизернее прочие результаты, тем более ожесточённой становится его приверженность движению вопреки рассудительности. Аргумент о недостаточной рентабельности антисемитизм не смущает. Для народа он — роскошь. (…)
Взрослые, для которых призыв к еврейской крови стал второй натурой, столь же мало способны ответить на вопрос почему, как и молодёжь, которой надлежит её пролить. Правда, высокопоставленные заказчики, которые знают ответ, не испытывают ненависти к евреям и не любят свою свиту. Но последняя, остающаяся в накладе и экономически и сексуально, ненавидит бесконечно; она не потерпит никакого послабления, ибо никакое достижение чаемого ей не ведомо. Таким образом, на практике организованных разбойников-убийц воодушевляет своего рода динамический идеализм. Они выступают для того, чтобы грабить, и создают для этого высокопарную идеологию, неся вздор о спасении семьи, отечества, человечества. Но поскольку они при этом остаются в дураках, о чём они, правда, уже догадались, полностью отпадает, в конечном итоге, и их жалкий рациональный мотив, грабёж. Тёмный инстинкт, которому с самого начала была она более родственна, чем разуму, целиком и полностью овладевает ими».
Это, конечно, не классический, возникающий полуспонтанно погром. Людей доставили в определённое место поездами и самолётами, приодели немного, организовали более-менее, даже топоры не свои, а казённые выдали и сказали: «Вот, иди теперь соседа грабь». А мобилизованная масса (кроме патологических случаев некрофили, где у некоторых бойцов встаёт от мысли, что у убитого бойца ЗСУ где-то осталась, например, жена и т.п.) пожимает плечами в ответ: «Ну, ок, чо. Если можно, то тогда ладно».
Есть в немецкой послевоенной литературе «часа ноль» («часом ноль» был бы осуществлённый план Моргентау) такая примечательная экспрессионистская пьеса «Снаружи, за дверью» (или «Там, за дверью») Вольфганга Борхерта, которой ебут мозги школоте на уроках литературы. Отправился вот некий абстрактный человек на абстрактную войну, попал в плен на несколько лет, вернулся домой, а там его никто не ждёт, даже жена, у всех всё хорошо — в особенности у зачинщиков войны и высших офицеров — кроме него, никому не нужного. Ни зачем он туда пошёл, ни были ли у него вообще другие возможности, чем он занимался на фронте, помимо выполнения приказов, ничего этого школота из душещипательной пьесы не узнаёт. А неприкаянному главному герою жалко только немецких павших, ветеранов, вдов и детей, о еврейских соседях, об Освенциме (за исключением гротескной попытки суицида при помощи бытового газа и ругани соседки за растранжиривание дорогостоящего продукта) – ни слова. Герою жалко себя, убийцы и их сообщники сливаются в его фигуре в жертву, ищущую, кому бы сбагрить свою вину.
Чёрт с ними, со сравнениями и аналогиями. Вопрос в том, как жить с ними потом на одной лестничной площадке, на одной улице, в одном городе, в одной стране или даже в соседней, с теми, для которых зайти к соседу с топором пар спустить, когда начальство разрешит — говно-вопрос, не имея собственного топора под рукой?
Это вот к вопросу «чьи» это «мальчики» и насколько мне грустно от того, что для убийства украинского населения им иногда не хватает тёплых трусов и носков.