Лео Кофлер
Со времён Маркса в социалистическом лагере стало традиционным брать за основу социологических и политических суждений дихотомию «гражданин – буржуа». В частности, в «Еврейском вопросе» Маркс остроумно проанализировал «разложение человека на гражданина и частного гражданина», которое возникает из-за «конфликта между общим и частным интересом». Маркс показывает, как общественный интерес порождает гражданина, заинтересованного в общественном благе, citoyen, а частный интерес одновременно и в одном и том же лице порождает эгоистичного частного гражданина, буржуа. Диалектическое напряжение между «citoyen» и буржуа в груди современного члена общества, однако, как учит нас самый современный опыт, приводит к различным формам поведения в зависимости от конкретных исторических и социальных ситуаций, которые всегда должны быть проанализированы заново. Если в период подъёма буржуазии буржуа так же часто побеждал горожанина (например, в вопросе о предоставлении избирательного права рабочим), как горожанин побеждал буржуа (например, в борьбе с феодализмом), то после победы буржуазии многое изменилось.
Несмотря на неразрешимое внутреннее противоречие в природе гражданина, поскольку оно основано на классовом делении общества, Маркс признает исторический прогресс, связанный с буржуазным обществом. Поэтому он может сказать: «Политическая эмансипация, конечно, представляет собой большой прогресс; она, правда, не является последней формой человеческой эмансипации вообще, но она является последней формой человеческой эмансипации в пределах существовавшего до сих пор миропорядка», а именно разделённого на классы.
Но с завершением этой политической, т.е. формально-демократической эмансипации, которая, таким образом, достигает стадии, на которой появляются первые признаки того, что она должна уступить место другой, более высокой, т.е. общественной эмансипации, выходящей за рамки формальной, буржуазия теряет интерес к эмансипации человека в целом. В период буржуазного прогресса и борьбы всегда оставался руководящим принципом идеал экономического строя, основанного на свободе, при котором каждый должен не только обладать достаточной собственностью, но и иметь возможность развивать свои силы, таланты и дарования до высоты того истинно человеческого существования, которое проистекает из гармоничной личности, упражняющейся в сбалансированном использовании своих умственных и духовных сил. Эта цель была поставлена сегодня социализмом, который признал, что она может быть (относительно) реализована только в бесклассовом обществе, потому что в классовом обществе гуманизация — очеловечивание — человека должна оставаться вечным противоречием в себе.
Враждебность к прогрессу
Лучшим доказательством правильности этой точки зрения является поведение самой буржуазии. Смиряясь, отказываясь от своих первоначальных идеалов и бросаясь в объятия пессимизма и враждебности к прогрессу, она невольно признает, что реализация гуманистических целей в рамках буржуазного строя невозможна. «Скромное» отречение обнажает суетливое и требовательное поведение. Для буржуазии мир только «полезен», выгоден, иначе он становится пустым и бессмысленным. Оставшаяся «свобода» — это уже не свобода воплощать идеалы и возвышать людей — любой, кто всё ещё хочет этого, вызывает подозрение! — а свобода конкуренции, свобода джунглей. В принципе, все достигнуто, история была, но в будущем её не будет. Проблема общественного блага, которая стояла перед глазами горожанина, очищается от всех гуманистических и оптимистических сущностей; она становится чисто технической проблемой, которую нужно «решить» ради «порядка», как, например, нужно решить проблему канализации. «Решение» в конечном итоге означает разрядку и «категоризацию», то есть порабощение людей. Устремления старого либерализма высмеиваются как вульгарные (Рёпке, Вайншток и др.), а свобода достаётся тем, кто на неё способен (экзистенциализм). В этом обществе, однако, на неё способны только сильные — как в джунглях. Если спросить, для чего и для кого должна быть эта свобода, то философски бесстыдно признается: для эго сильных. Это означает, что вся демократия открыто предаётся, потому что демократия по своей природе — это постоянно растущая возможность свободы для всех.
Таким образом, в рамках противоречия между гражданином и буржуа последний торжествует над первым. Презрение, которое сильный буржуа испытывает к мечтательному гражданину, подкрепляется новейшим развитием событий, в котором некогда буржуазно-демократический гражданин оказывается профсоюзным и социалистическим деятелем. Он поселился среди трудящихся и страдающих — страдающих экономически и человечески. Глубокая пропасть, разверзшаяся в нашем веке между горожанином и буржуа, не может не отразиться на обоих. Я подробно описал как положительное, поскольку оно гуманистическое, так и отрицательное, поскольку оно ведёт к буржуазным размывающим иллюзиям, воздействие на представителей гражданского сознания в профсоюзном и социалистическом движении в моем эссе «Марксистский или этический социализм?» Влияние на буржуа ещё предстоит проанализировать. Главный вопрос здесь — тип буржуа, который Маркс в своё время имел в виду лишь частично, лишь в незначительной степени, буржуа, который был полностью «очищен» от гражданских черт, законченный эгоист, ставший доминирующим сегодня.
Уютное отвращение
Прежде чем мы опишем его, следует отметить, что правящая буржуазия с эпохи Возрождения и до наших дней (за единственным исключением кальвинистской буржуазии, для чего есть вполне понятные причины) всегда была безбожной. Но сегодняшнее буржуазное безбожие стало чем-то иным. Либеральный прогрессист 19-го века оставил веру простому народу; как научно и философски образованный и оптимистически ориентированный на земную жизнь буржуа, он не интересовался метафизическим и духовным, даже если иногда ходил в церковь, чтобы сохранить видимость и религию для народа. Современный пессимист, лишённый идеалов, безбожен — независимо от того, мимикрирует он под христианство или нет, — потому что он больше не признает никакого смысла в мире, в этом мире для него больше нет Бога. Разорванные отношения между эго и Богом позволяют первому приспособиться к этому миру, лишённому смысла, так же как дьяволу — наслаждаться жизнью в аду. У безбожия есть и другие корни: в противовес прежнему научному оптимизму — сегодняшний декадентский нигилизм. Если вместе с Марксом правильно сказать, что «религия — это вздох угнетённого существа», то в этом вздохе не нуждается ни господствующий оптимист-либерал прошлого, ни господствующий нигилистический пессимист сегодняшнего дня.
Состояние, в котором сейчас находится буржуа, оторванный от гражданина, — это состояние уютного, приятного отвращения, характерное для всякого декаданса, то есть состояние одновременного отрицания мира и приспособления к нему. Но отношения с миром, опосредованные исключительно отвращением, в долгосрочной перспективе невыносимы. Ведь конечным следствием этого будет самоубийство. Не случайно экзистенциалисты много философствуют о самоубийстве (например, Камю в «Сизифе»). Поэтому именно в верхних слоях нашего общества, в буржуазной элите, наиболее близкой к отвращению, происходит своеобразное бегство в форме возвращения к внутреннему: приятное приспособление к миру, ставшему пустым и бессмысленным, к миру полезного болота, превращается в определённый момент, при условии крайнего буржуазного индивидуализма, в «искусство» индивидуальной самореализации, которое должно дать сознание возвышения собственной личности и превосходства над другими, над «массовым человеком». Форма этого совершенствования — «утончение» индивидуального стиля жизни на основе противопоставления себя бессмысленному миру и культивирования внутренней способности к переживанию опыта. «Обращённость вовнутрь» преображается в Бога, а её метафизическая тренировка постоянно повышает ценность Я.
Но именно потому, что в результате этого противостояния миру перед эго не ставится никаких реальных задач, культивирование обращённости вовнутрь вырождается в пустой экстаз, который ходит по кругу и никогда не достигает настоящего удовлетворения. Таким образом, отвращение лишь усиливается, в лучшем случае подавляется в бессознательном, чтобы сохранить видимость полёта фантазии. Мёртвый гражданин симулирует жизнь.
Иррационализм
Этот противоречивый процесс затрагивает всю личность и происходит следующим образом. На почве устремлённого вовнутрь рафинированного образа жизни декадентской буржуазии пустая, экстатическая занятость чувств, призванная симулировать «глубину души» (в отличие от интеллектуальной поверхностности), продвигается всё больше и больше и оказывается под полным господством иррационализма. В результате возникает своего рода религиозный экстаз без христианства; религиозная вера уступает место вере во «внутренние ценности», которые в своей неопределённости означают одновременно все и ничего. В сугубо частной сфере внутреннего, так сказать, иррационализм все больше закрывает функцию рационального разума. Однако, с другой стороны, в силу одновременного сохранения экономической роли этих классов — ведь жить-то надо — рациональное мышление не исчезает вовсе, а лишь отделяется от сферы «культуры» и ограничивается «внешней», профанной деятельностью, заботой о сохранении материальной основы жизни, бизнесом. Но именно благодаря такому резкому разделению внутреннего и внешнего мира, культуры и бизнеса, в сфере последнего можно довести до крайности искусство обращения с рациональным разумом, изолировать его от всех влияний эмоций, окружить ледяным холодом и позволить ему преследовать свои цели с нечеловеческой жёсткостью. Это становится тем, что в буржуазном обществе называется «сообразительностью». Разумеется, «философское» презрение к историческому и социальному миру (блестяще отражённое в мышлении Хайдеггера), нигилизм, в свою очередь, способствует этой крайней рационализации и «обезбоживанию».
Таким образом, среди многих представителей буржуазного класса, особенно его элиты, наблюдается разрыв между безжалостным самообольщением капиталистически-эгоистического индивидуализма, беспринципной адаптацией к презираемому всеми миру материалистической полезности, с одной стороны, и миром чувствительности и эмоционального энтузиазма, отгороженным от внешнего мира высокими ментальными заборами, с другой. Подобно тому, как взаимное отчуждение этих двух сторон в жизни современного буржуа позволяет предельно рационализировать повседневную практику, тот же идеологический процесс имеет одновременное следствие: из-за столь же предельного акцента на иррациональной внутренности и её ценностях мир практического разума оценивается как подчинённый с точки зрения ценности, служащий лишь техническим целям (прибыли) и в конечном итоге бессмысленный и хаотичный; отвращение к этому миру получает своё идеологическое обоснование. Результатом, как уже отмечалось, является одновременное отрицание и утверждение этого мира: нигилистическое отрицание в пользу обращённости вовнутрь, чтобы оградить его от влияния прогрессивно-оптимистических сил, и наслаждающееся утверждение, чтобы доминировать и эксплуатировать его. Буржуа достиг наивысшего совершенства как антипод горожанина, о котором он больше не хочет ничего знать.
Перевод с немецкого. Опубликовано в «Die Andere Zeitung», 21.6.1956.