Феликс Ридель
«Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня», – такими словами Суламифь в библейской «Песне песней» оправдывается перед своим окружением. Её самоуверенное обращение: «Черна я, но красива…», очевидно, оказало своё воздействие: эта фраза украшала в эпоху романтизма в искусстве многочисленные изображения «чёрных мадонн» и доказывает, что «black is beautiful» по протяжение столетий было частью европейской культуры. Римская империя и Средневековье создали множество мозаик, скульптур, геральдики и картин, позитивно изображающих людей с тёмной кожей. Расизм не является исторической судьбой. Но тем не менее, защитная речь Суламифь служит и свидетельством античного расизма.
Но многие исследования по теме начинают где-то в 15-м веке. Они рассматривают расизм и антисемитизм как феномены Современности. Исторический материал опровергает этот миф. Так, например, Беньямин Исаак в своей книге «The Invention of Racism in Classical Antiquity» показывает, насколько распространены были элементы расизма в Античности. Уже античные общества знали этноцентристский супрематизм «цивилизованных» в противопоставлении «варварским народам», верили в предполагаемое влияние ландшафта и климата на человеческий характер и объединяли людей по их внешним признакам или происхождению в коллективы. Тёмная кожа, например, ассоциировалась с фекалиями и смертью. Примером в этом контексте может служить утверждение Аристотеля, что рабы и побеждённые народы рождены для рабства.
Оправдание власти
Ядро расизма можно показать и в аристократических фантазиях: они объявляют власть передаваемой по наследству и эстетически превозносят её. В этой связи, об античных и средневековых текстах часто говорят как о «проторасизме». Подобные высказывания в наше время мы бы расценили как расистские.
Речь тогда шла, как и сегодня, об оправдании иерархий и власти. Так, раннехристианский учёный Ориген ещё в третьем столетии отвечает на вопрос, почему Бог заставляет людей жить в нищете языческого «варварства», следующим образом: перерождение людей в «низших» обществах обосновано их собственной виной в предшествующей жизни. Возникающий из этого миф о, якобы, любимых Богом властителях в отличие от справедливо наказанных подданных позднее обнаруживается в кальвинизме и буржуазной идеологии. Для христианства это было довольно простым шагом — перейти от «печати Каина» в Библии к целым «отмеченным» и «наказанным» Господом плохими условиями жизни обществам, которые заслуживали своего порабощения.
Вне Европы также обнаруживаются древние формы проявления расизма. Индуизм, например, своей кастовой системой обесценивает тёмную кожу. Исследовательница саскрита Уэнди Донигер пишет в своей книге «The Hindus»: «Британский расизм (…) мог водрузиться на уже существующие индуистские идеи о тёмной и светлой коже. (…) Индийская культура создала свой расизм, прежде чем британцы обратили его против Индии». А в исламе африканские рабы и рабыни привлекались к более тяжёлым работам. Их восстания «занджи» подавлялись в Месопотамии и были задокументированны ещё в 689-м году н.э. Ругательные обозначения для чёрных «занджи» и «абид» до сих пор свидетельствуют о расистской дискриминации в исламе.
Виноваты жертвы
Расизм был успешен как модель легитимации власти, ибо он обращается к психологическим схемам, возникающим вне зависимости от культуры в раннем детстве: патологическая проекция, преследующая невинность, фантазии инцеста и кастрации, а также злокачественный нарциссизм. Из этого подпитывается внеисторическая стабильность охоты на ведьм, антисемитизма и расизма. Расизм позволяет беспринципность без эмпатии, власть без угрызений совести. Чувство вины задевает нарциссические структуры и проецируется на жертвы: их единственной виной было подчинение, а насилие служит их справедливым наказанием. Расист видит себя как великодушного благодетеля. Необходимость этой рационализации указывает на то, что расизм является осознанной ложью — а не просто невежеством или чистой властью.
К преследующей невинности относится проекция чужой превосходящей силы. В 13-м веке Вальтер фон дер Фогельвейде называет в своих полемиках Папу Иннокентия Третьего слугой «адского негра» и производит тем самым такую же демонизацию как и в антисемитизме. В Испании за Реконкистой последовало насильственное крещение людей иудейской и исламской веры. Но крещение как демонстрация силы не смогла упразднить сомнения в лояльности новообращённых. Так, «limpieza de sangre» (установка чистоты крови), в сущности, следовала заговорщицкому мышлению, которое видело угрозу в крещённых: кто не был «чистой крови», т.е. не мог доказать своё христианское происхождение, не мог занимать определённые должности.
Быть христианкой или христианином, не придерживаться иудаизма и быть белым составляли единство. С этим связаны образы, речь и телесные техники, при помощи которых должны подчиняться люди с другим цветом кожи. И вскоре возникает полный набор стереотипов. Например, в Шейкспировском «Отелло»: враги Отелло называют его «похотливым негром», «вещью» с «запачканными сажей руками», злым волшебником и кем-то, кто «тут и повсюду чужак», над которым «все смеются». Сексуальные страхи, магия, обесчеловечивание, грязь, чуждость и насмешки — параллели с другими идеологиями неравенства очевидны. Суды над ведьмами, антисемитизм, антицыганизм и расизм в отношении темнокожих в Европе на протяжение веков играю роль «спектакля иных» (Стюарт Холл).
Это — час рождения научного расизма. Как последствие Просвещения это новое обоснование расизма выполняло функцию легитимации: Как фактическое неравенство между людьми может быть оправдано, когда, на самом деле, должны царить «свобода, равенство и братство»? Утверждаемая неполноценность чернокожих оправдывала то, что их продолжали насильственно исключать.
По словам историка Джорджа Л. Мосса происходит постоянная «подмена науки эстетикой». Эмпиризм, пиетизм и классические идеалы красоты стремятся к эстетическому расчленению общества. По примеру природоведения были созданы каталоги признаков, которые использовались для классификации предполагаемых «рас», а также для определения «преступлений». Эти расовые теории доходили до абсурда и некоторые исследователи отказались от своих гипотиз ввиду постоянно неудающихся доказательств. В конце концов, даже расовый антисемитизм в национал-социализме не мог больше полагаться на фиктивную литературу «расологии». Вместо неё нацисты вернулись к средству тысячелетней давности, чтобы сделать видимыми выдуманные различия: к жёлтой нашивке, которую было приказано носить евреям и еврейкам ещё при халифе Умаре Третьем в 717-м и ещё раз христианами на четвёртом Латеранском синоде в 1215-м году.
Антисемитские блуждания
Конец рабства ни в коем случае не означает уменьшения роли этого «научного расизма», наоборот — он становится более радикальным: в США возникает террористическая культура из Ку-клукс-клана, линчевания и учреждений вроде полиции и правосудия. В своей речи «Black Power» американский борец за гражданские права Стокли Кармайкл обличает переход от индивидуального к институциональному расизму.
К сожалению, Кармайкл также служит хорошим примером для другой вызывающей беспокойство тенденции. В своих путанных речах он сравнивает сионизм с национал-социализмом и становится первым представителем «антирасистского» антисемитизма. Сегодня этот «антирасистский» антисемитизм можно найти в университетах англоязычных стран. Основание государства Израиль тут интерпретируется в белый, расистский «колониализм поселенцев». Это искажение истории отказывает евреям и еврейкам в эмпатии и подрывает солидарность. В то время как после Второй мировой войны взаимосвязь между расизмом и антисемитизмом освещалась более подробно (к примеру, Эрнстом Зиммелем, Францем Фаноном, Леоном Поляковым), сегодня из неё возникли две различные, иногда конкурирующие друг с другом дисциплины.
При этом защитные стратегии расистов и антисемитов весьма схожи: расизм тоже считается старинным преступлением, совершённым давно умершими преступниками. Сегодня существуют лишь предполагаемые либералы, которые не хотят, чтобы кто-то вмешивался в их право высказываться. Можно вполне говорить не только о «вторичном антисемитизме», но и о «вторичном расизме»: расизме отрицания вины. Постоянно высказываемые в фельетонах сомнения в «актуальности» расизма отворачивается от жертв и обращает подозрения против них: не выдумывают ли они этот расизм?
Другим элементом этой защитной стратегии является объявление антирасистской критики культуры и языка всепожирающим сводом бюрократических правил. Cultural appropriation, white innocence, silencing, privilege, whitewashing, oversmiling, credentialing — кто вообще знает, что ещё выдумает элита сверхчувствительных академиков? То, что антирасистская критика должна была ускоренно собрать всё те стратегии и клише, которые расизм произвёл за тысячу лет, остаётся при этом незамеченным. Эта антирасистская критика ошибочно возмущённо воспринимается белыми как закон и насмешливо обсуждается на правых форумах: в американских университетах белому больше нельзя есть тако или носить дреды. При этом критика не требует ничего кроме осмысления собственного ситуативного поведения и микроагрессивных реакций белых антирасистов и антирасисток, пытающихся доказать чёрным, что они на правильной стороне. Похожим образом в ФРГ обесценивается критика зашифрованного и антиизраильского антисемитизма как «слишком чувствительная», «контрпродуктивная» и «манипулятивная». И как и многие евреи и еврейки, многие чернокожие активистки и активисты сегодня отказываются от попыток просветить расистов и расисток.
Травма остаётся
Тот, кто сегодня занимается расизмом, натыкается на свалки анртефактов, нагромождения образов и общественных практик усвоенного расизма у людей с тёмной кожей. В США ежегодно продаётся на 40 миллиардов долларов продуктов для осветления тёмной кожи. В судах некоторых африканских государств судьи светлые парики, чтобы подчеркнуть свой авторитет. Парики на африканских рынках должны, по крайней мере, скрывать настоящие волосы. Там, где расизм настолько глубоко внедряется в человеческую психику, что заставляет людей причинять себе вред, он показывает всё своё манипулятивное насилие. Критика расизма означает для многих активистов и активисток поэтому попытку излечиться, чтобы ответить на всю негативность исторического насилия позитивными чувствами. Это принципиально отличается от эзотерического характера семинаров «осознанности» для страдающих от стресса менеджеров. Последние должны устроиться поудобнее на своих властных позициях — угнетённые же пытаются избавиться от своих травм. Это необходимо ещё и потому, что расизм сегодня ввиду размаха исторического насилия нуждается лишь в шифре, намёке, отдалённой угрозе, чтобы актуализировать травмы.
Поэтому особенно важно защищать не-белых детей от расизма в детской литературе. Нисколько не сомневаясь, Пеппи Длинныйчулок мечтает обладать ребёнком с тёмной кожей, который бы натирал ей кожу сапожным кремом, чтобы она тоже становилась тёмной. Белая женщина поучает Джима Баттона, как мыться. Марсупилами побеждает африканских воинов, а пигмеи танцуют, как наивные дети, вокруг обожествляемых булых Спиру и Фантазио. Маленькое привидение проклинает своё отражение в зеркале, которое в своей черноте выглядит «страшно» и как «чудовище», рыдает и мечтает о средстве, чтобы снова наконец-то стать белым.
Эти укоренившиеся в культуре образы чернокожих оправдывают и воспроизводят существующие механизмы угнетения. Иметь тёмную кожу означает практически во всех странах мира отставание в доходах, проблемы на рынке жилья и труда, а также криминализацию полицией. Только потому, что «страх перед чёрным человеком» глубоко укоренён в общественном сознании, расистски мотивированный, смертельный выстрел может быть юридически оправдан как «самооборона». Это открытое полицейское насилие в 2020-м году послужило стартом для движения Black Lives Matter. Когда в 2013-м, после гибели чёрного подростка Трейвона Мартина и оправдательного приговора для его убийцы, хэштег blacklivesmatter впервые получил распространение, это было лишь частью вековой борьбы. «Я не могу дышать» уже становилось лозунгом в 2014-м году, когда Эрик Гэрнер был задушен полицейским. New York Times опубликовала истории семидесяти людей, которые умерли в полицейских отделениях с этими словами на устах. Мученическая смерть Джорджа Флойда была, таким образом, коллективным опытом. Расизм не даёт людям дышать. Удушающие цепи на шее. Рабские маски. Вонь рабских фортов и галер. Вешание Ку-клукс-кланом. Удушение под коленом полицейского.
Приготовления правых экстремистов к геноцидальной «расовой войне» в ходе климатического кризиса и ожидаемого массовой миграции посему нельзя недооценивать — к тому же европейская буржуазия форсирует политику закрытия границ, хладнокровно считающуюся со смертью миллионов людей по ту сторону границы. Этот убийственный расизм не является «более важным», чем культурный или институциональный, это — следствие умерщвления эмпатии расистской культурой. BLM поняло это и воспринимает полицейское насилие как часть повседневной расистской повседневности, прежде всего памятников, прославляющих насилие против темнокожих людей. Единственно легитимный вопрос, возникающий при свержении памятников, это: почему белые не сделали это уже давно сами?
Перевод с немецкого:
https://www.iz3w.org/zeitschrift/ausgaben/388_rassismus/riedel