[Достал немного старья проветрить. – liberadio]
- Во времена экономической рецессии и усиливающейся репрессивности общества индивид часто ищет убежища в тайных учениях, в эзотерических таинствах, а не в организации общественного отпора кризису. Книжные магазины наполняются соответствующей литературой. Неоднозначное философское наследие барона Юлиуса Эволы можно считать классикой жанра, хотя его учение предполагает и воздействие на внешний мир. Книги его издаются на многих языках и находят признание среди читателей нового поколения. Труды Эволы пользуются популярностью среди приверженцев антигуманистского течения антропософии, наивных адептов эзотерики и в gothic/dark-wave сцене, где зачастую (но, разумеется, не всегда) правоэкстремальные и антигуманистские послания подаются в эстетически амбициозной музыкальной и культурной форме. Был ли барон Юлиус Эвола последним и легендарным учителем вечной мудрости или его эзотерическое учение является ядом для умов? В нижеследующем мы кратко рассмотрим его жизненный путь и займёмся разбором его, безусловно, интересной, мысли.
- Итак, Эвола родился в Риме в 1898 году в семье аристократов. С малолетства, по собственному свидетельству, он испытывал отвращение к окружающему его меркантильному миру, что привело его впоследствии, с одной стороны, к восточной философии, эзотерике, а с другой стороны, к кругам дадаистов. Плодами того времени являются картины, стихи и теоретические тексты о новом авангардном направлении в искусстве. Одна из его картин выставляется в Национальной галерее современного искусства в Риме. Он вращается в анархистских и нигилистских кругах. Эти два влияния оказываются впоследствии очень важны для его становления: в конце концов, Эвола вырабатывает свою доктрину “абсолютного Я”, Традиции, Консервативной революции, переняв от анархистов их нигилистское отрицалово как негативную программу, а от эзотерических учений – трансцендентальную и традиционалистскую доктрину как позитивную программу. Эвола испытывает влияние многих традиционалистских мыслителей, таких как Рене Генон, Шпенглер, Юнгер и пр., а также эго-философов Ницше и Штирнера. Однако Эвола радикально рвёт с их декадентскими заигрываниями с антимодерновой мыслью и движется дальше, к ортодоксально-неортодоксальному видению истории. Первую мировую войну Эвола переживает как офицер артиллерии. К середине двадцатых годов Эвола развивает активную деятельность, пишет книги, где занимается изучением и трактовкой древних учений, практик и легенд. Вокруг него собирается кружок последователей, Группа УР. Барон предпринимает попытки приблизиться к итальянскому и немецкому фашизмам, видя в них своих ближайших союзников: он симпатизирует их иерархичности, “фюрерскому принципу”, агрессивной и воинственной антисовременности. Надо сказать, что хотя Муссолини и симпатизировал его философской мысли, были между доктринами и разногласия, осложнявшие работу Эволы в Италии. Например, Эволе очень не нравился компромисс между фашизмом и Ватиканом: он с презрением относился к христианству как к неполноценной доктрине, а фашисты не могли отказаться от этого альянса, поэтому и отказались от вербального радикализма антихристианства. Также он критиковал чрезмерный национализм консерваторов, граничащий с биологизмом. Свою критику фашизма он изложит после окончания второй мировой войны, в книге “Критика фашизма справа”. С 1928 года он работает совместно с Ж. Боттаи над изданием журнала “Фашистская критика”, пишет прагматически обоснованные статьи для немецких эзотерических изданий, читает в Германии лекции и принимается в консервативные философские кружки, такие как “Клуб господ”. Хотя дистанция между элитарным аристократом и массовым движением фашизма остаётся, Эвола постепенно получает признание и заводит знакомства с европейскими “светилами” фашизма и традиционализма от Франции до Румынии. В СС, например, он усматривал продолжение духовного рыцарства и основание воинско-духовного возрождения Европы. Благодарное СС приглашает его ближе к концу войны поработать в венских архивах, где Эвола попадает под бомбёжку и остаётся парализованным до конца жизни. Но барон продолжает свою деятельность и продолжает писать политические и чисто теоретические книги, которые были на ура восприняты воинственными неоправыми Италии как руководство к действию.
- В 1951 г. против Эволы как против апологета и вдохновителя фашизма было возбуждено уголовное дело в связи с праворадикальной террористической группировкой FAR . Он был оправдан. В 1968 г. прокатившаяся по Европе волна молодёжных бунтов против буржуазного мира вызвала снова интерес к его концепции, что и принесло ему славу “Маркузе правых”. Его труды до сих пор имеют огромное значение для так называемых “новых правых”, как, например, их вдохновителя Алена де Бенуа, для итальянских “постфашистов” Alleanza Nationale, неофашистов Forza Nueva, для германской “новой правой” газеты Junge Freiheit , для активистов праворадикального “think tank” Thule Seminar, для небезызвестного Александра Дугина.
Tag: italy
Оммаж Симоне Вейль: «…решиться представить себе свободу»
Считается, что она была всем понемножку: марксисткой, анархисткой, интеллектуалкой, резко критиковавшей марксизм с анархизмом, политической философиней, дочерью среднего класса, неквалифицированной фабричной рабочей, еврейкой, гностической католичкой, феминисткой, пацифисткой и воинственной антифашисткой. Вероятно, она могла всем этим быть, причём одновременно, именно потому, что не хотела быть ничем из вышеперечисленного. Ничем исключительно. На это надо решиться. Может быть, в этом и кроется причина тому, что Вейль интересна лишь немногим. Католики тянут её на свою сторону, анархисты — к себе. Одни считают, что где-то в её довольно короткой жизни можно определить некие «переломные моменты», после которых она отдалилась от социал-революционной деятельности и ушла в религиозное созерцание; другие же, наоборот, подчёркивают «последовательность»: христианская этика не противоречит активной деятельности на стороне всех угнетённых. Образованная публика периодически вспоминает о ней: уже давно считается нормальным, время от времени (само)иронично вспоминать о мёртвых революционерах и других полоумных, которые в конце 1960-х воодушевляли неспокойную молодёжь. Иногда ей пользуются как Альбером Камю, ради самоубеждения, что образованная публика, де, стоит на верной стороне баррикад, не вдаваясь в подробности, что это за баррикады и насколько это серьёзно. (1) Философский курьёз, «красная дева», этакий женский Ницше, сумасшедшая и, в конечном счёте, совершенно бесполезная. Лично меня Симона Вейль заинтересовала много лет назад, и мне кажется приемлемым поинтересоваться у столь непрактичной персоны об общественной практике и вне юбилеев и круглых дат.
Биография Вейль изучена достаточно хорошо, при достаточном интересе не составит особого труда получить относительно полную картину её жизни в историческом контексте. Поэтому я ограничусь лишь общей информацией. Симона Вейль родилась в 1909-м году в обеспеченной еврейской семье в Париже, получила отличное образование и стала, в конце концов, преподавательницей философии. Интересовалась политикой и общественными конфликтами, часто выступала с поддержкой борьбы рабочих и безработных, что и принесло ей прозвище «красной девы». Она была участницей анархистских кружков и революционно-синдикалистских профсоюзов, читала коммунистические газеты, спорила с Троцким и де Бовуар. «Опыт показывает, что революционная партия, по формуле Маркса, вполне может завладеть бюрократическим и военным аппаратом, но не может его разбить. Для того, чтобы власть действительно перешла к рабочим, они должны объединиться, но не вдоль иллюзорных линий, возникающих из собрания одинаковых мнений, а вдоль реальных связей сообщества, возникающих из функций производственного процесса», писала Вейль в начале 30-х годов, выступая против устремлений Коминтерна подчинить себе профсоюзы. В то же время она придерживалась глубоко индивидуалистской позиции: «Вспомним же, что высшую ценность мы приписываем индивиду, не коллективу. (…) Только в человеке, в индивиде, мы находим намеренность и силу воли — единственные источники эффективного действия. Но индивиды могут объединять свои действия, не теряя при этом своей независимости».
Где-то в 1933-м она отдаляется от слабеющего синдикалистского движения и становится — не в последнюю очередь после прихода к власти в Германии Гитлера при тихом содействии социал-демократов и Коминтерна – всё более скептичной, что касается политики вообще. Continue reading “Оммаж Симоне Вейль: «…решиться представить себе свободу»”
Эрнст Нолте: «Фашистские движения 20-ого столетия. Франция»
[И ещё старья вам. Да-с, было и такое, в общеобразовательных целях. Снова с yaroslavl.antifa.net. Вот Нольте кто-то догадался заархивировать, а Штернхеля, на ту же тему французского фашизма и профсоюзого движения, нет. Пойди пойми… – liberadio]
Консервативные партии или тенденции существовали во второй половине 19-ого столетия во всех государствах Европы, и многие из них могли переплюнуть правительства конституционных или даже абсолютных монархий в энергичности их выступления за традиции и против революции. Но только во Франции могла возникнуть группа, исполненная радикальнейшей вражды к государственной форме, т.к. казалось, что эта форма государства представляла собою переворот и готовила путь для его самого радикального проявления, ибо только во Франции была демократическая республика. Эта принципиальная вражда должна была принять форму ройализма, т.к. во Франции существовала только одна традиция, не происходившая от Французской Революции, собственно монархистская. Одновременно она должна была быть нео-ройалистской, если не хотела с самого начала оказаться на стороне проигравших. Поэтому она должна была впитать элементы революционной традиции и, следовательно, понимать монархию не легитимно, но функционально, церковь – не как сакральный, а как организационно-технический инструмент. Затем она должна была, как минимум, стремиться к взаимопониманию с самой молодой общественной силой, с рабочими, и одновременно развивать такую организацию и технику нападения, которые давали бы ей шанс на успешное применение насилия. Все эти признаки подходят «Action Francaise». Эта группа была основана в 1899 Генри Важо и Морисом Пуйо в бурях дрейфусской аферы. Эта группа вскоре попала под влияние Шарля Маурра. Она развила до начала войны связную доктрину, бывшую радикально-консервативной и именно поэтому революционной. Она создала в виде «Camelots du Roi» боевые отряды, которые смогли добиться насилием победы в схватках в Латинском Квартале. Группа создала партийную школу и партийное издательство и располагала с 1908 года, ежедневной газетой, пользовавшейся самым дерзким и беспардонным языком из всех печатных органов Франции. Эта группа искала сближения с революционным синдикализмом и нашла его, увлекая одно время за собой не кого-нибудь, а самого Жоржа Сореля. Тем самым она заняла в разноплановой игре политических сил Франции позицию, которую невозможно ни с чем спутать; и если можно было сказать, что и такие явления, как бонапартизм или болангизм, объединили в себе консервативные и революционные черты, то она всё же отчётливо отличалась от них фанатизмом, с которым она обвиняла «протестантов, евреев, масонов, метеков» во всех грехах и видела в перевороте не столько путь к восстановлению, но к основанию заново освобождённой от опасностей традиции.
То, что Аксион Франсез перед первой Мировой войной предвосхитила определённым образом фашизм и не только идеологически, ничем не подтверждается лучше, как фактом, что из всех многочисленных конструкций, которые французские левые называли фашистскими, некоторые важнейшие вышли из Аксион Франсез как из матрицы, и что они могли переплюнуть своё происхождение лишь в определённых внешних проявлениях, а в реальной действенности оставались всегда позади. Это касается в первую очередь “Faisceau des combattants et des producteurs” (Союз солдат и рабочих) Жоржа Валуа, который зачастую рассматривается как «первая фашистская группировка Франции». Continue reading “Эрнст Нолте: «Фашистские движения 20-ого столетия. Франция»”
Характер фашизма и история с точки зрения буржуазии
[Искал вообще-то свой старинный перевод такого кошерного исследователя фашизма как Цеев Штерхель, ибо умер дяденька на днях. Текста о феерическом французском фашизме не нашёл, зато на заархивированном сайте yaroslavl.antifa.net нашёл вот это. Не согласен с попытками приуменьшить роль антисемитизма у нацистов, но бордигисты такие бордигисты, что с них взять? – liberadio]
«Социальный вопрос – это проблема не тарифных договоров, но проблема воспитания
и муштры», Лей, председатель Германского трудового фронта;
«Столь выгодной и замечательной возможности для
развития настоящего предпринимательства непредставлялось
за все последние десятилетия», национал-социалистский
министр экономики Вальтер Функ в феврале 1938 г.
Характер фашизма, который умело связал капиталистческо-индустриальную современность с реакционным мракобесием идеологии «крови и почвы», также укорачивается и лишается своего действительного классового характера в буржуазном представлении, как и многие другие события. Фашистский миф о нации, сплотившейся за Гитлером и располагавшей лишь немногими мужчинами, пытавшимися организовать «восстание совести», должен, также ввиду отсутствия альтернатив, примирять с буржуазной политикой, которая сегодня решительней, чем когда-либо, делает вид, что прошлое нацистской диктатуры было для неё уроком. Тоталитаризм экстремистской середины, уравнивающий фашизм и социализм, должен поучать нас, что «свободная рыночная экономика» и «буржуазная демократия» представляют собой наилучшую систему, которая только возможна, и что «нам» ещё никогда не было так хорошо. То, что так же и демократический капитализм означает эксплуатацию, отчуждение, контроль, войну, репрессию и демонтаж социальной системы, это мы, однако, переживаем ежедневно. Но демократический тоталитаризм, несущий чушь о «конце истории», пытается продемонстрировать нам безальтернативность капитализма и должен по логике наименьшего зла сделать демократический капитализм приемлемым.
Поэтому так важно, наперекор всей исторической лжи буржуазии, выявить настоящий (классовый) характер фашизма. Буржуазные историки и политики имеют обыкновение представлять нам фашизм и его преступления как нечто «необъяснимое» и «иррациональное», что было порождено мозгами нескольких несчастных «глупцов» вроде Гитлера. Это представляется так, будто Германия была использована «сумасшедшим вождём» собственных целях. Вместо того, чтобы говорить о германском империализме, буржуазный историк рассуждает о «Гитлере» или о «немцах». При этом Гитлер – лишь один из представителей германского империализма, вторая мировая война и антисемитизм всё же не были порождениями его мозга. Так же зачастую речь ведётся о фашистской, а не об империалистской агрессии. После 1946 года политика союзников была отмечена тем, что на немецкий народ была взвалена коллективная виновность в фашизме. Он (народ) должен был быть наказан за «своего» диктатора, а не немецкие концерны, оказывавшие NSDAP широкомасштабную поддержку и наживавшиеся на её политике (тут не могут обмануть даже роспуск IG Farben и обвинение некоторых фабрикантов в нюрнбергских процессах).
Такие схемы объяснения как «один народ, одна империя, один сумасшедший» не помогают нам и ничего не объясняют. Они сводят всё к персоне Гитлера и сохраняют, таким образом, миф нацистов о «великом вожде». А что неизвестно, того ни объяснить, ни бороться с ним нельзя. По нашему мнению, для нас должно быть важно не понимание Аушвица (Освенцима), но понимание того, как это могло случиться. Только это понимание поможет нам предотвратить подобные преступления в будущем. Continue reading “Характер фашизма и история с точки зрения буржуазии”
Государства, банды и коронавирус
Пандемия covid-19 создаёт прибыльные рынки защитой одежды и медикаментов. Во многих странах это сопровождается обманом, коррупцией и нарастающим влиянием организованной преступности.
Торстен Фуксхубер
Когда начинают течь средства ЕС для помощи в борьбе с пандемией, не особенно законопослушные тоже хотят нагреть на этом руки. Так, по крайней мере, считает Европейская комиссия и основала не в последнюю очередь по этой причине в начале июня Европейский центр по борьбе с финансовой и экономической преступностью (European Financial and Economic Crime Centre, EFECC). Он относится к европейской полицейской службы Европол и должен бороться с отмыванием денег, мошенничеством и коррупцией. Преступлениями, прирост которых ожидается в следствие «коронакризиса».
«Возникновение коронавирусной пандемии ослабило нашу экономику и создало новые бреши, в которых может зародиться преступность», заявила директор Европола Катрин Де Болл в служебном отчёте, сопровождавшем основание EFECC. Томас Гремингер, генеральный секретарь Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (OSCE), считает, что в ближайшие месяцы коррупция будет процветать.
Сразу после начала кризиса, когда многие государства закупали по всему миру маски, защитные костюмы, аппараты искусственного дыхания и прочий медицинский материал, практически каждый день сообщалось о случаях мошенничества или соответствующих попытках. Маски использовались повторно или проглаживались, сертификаты качества подделывались, обычные маски для защиты рта и носа объявлялись высококачественными средствами защиты. Правительства ЕС демонстративно уверяли друг друга в солидарности. В действительности же царила беспощадная межгосударственная конкуренция, которая и сделала то, что последовало за этим, возможным. «Рынок средств медицинской защиты, в сущности, претерпел коллапс и на нём отчасти царят манеры как на Диком Западе и криминальные действия», заявил министр здравоохранения Нордрейн-Вестфалии Карл-Йозеф Лауман в начале апреля агентству новостей dpa. В середине мая Европейское министерство по борьбе с мошенничеством (Office européen de lutte antifraude, OLAF) выявило уже 340 продавцов и перекупщиков поддельных и некачественных санитарных товаров.
К мошенничеству присоединяется коррупция. «Каждый сегодня держит ладонь открытой — даже советчики, только подсказывающие, кто мог бы что-то продать», сообщил один крупный торговец медикаментами Süddeutsche Zeitung в конце марта. «Почти во всех случаях тяжких и организованных преступлений задействована коррупция, от обычных взяток до политической коррупции на самом высоком уровне», говорится в уже упоминавшемся отчёте Европола. Тем не менее, эта категория остаётся «систематически игнорируемой» при уголовном преследовании. Continue reading “Государства, банды и коронавирус”
Ещё раз о теориях заговора, just for the lulz
Ещё раз об избитой теме — теориях заговора и самых разных иррациональных идеологиях, пышным цветом расцветающих во время кризисных ситуаций. Над темой кто только не потешался, причём не единожды. Но самое важное, кажется, так и осталось за кадром. Это — их общественная необходимость и действительность.
Теории заговора, в их числе и классический антисемитизм, служат своеобразной карикатурой на просвещенческую максиму, согласно которой каждый сам должен «иметь мужество пользоваться собственным умом», как писал Кант, и быть ответственным за свои поступки. Но при капиталистическом способе производства общественные отношения скрыты от своих участников, а товары и деньги, кажется, обретают самостоятельность и вершат судьбы людей, ими пользующихся.
У Бухарина в «Азбуке коммунизма» есть намеренно наивное и забавное описание этих пронизывающих всё фетишистских общественных отношений: «Тут рыночная толчея скрывает от людей, что они, в сущности, работают друг на друга и друг без друга не могут жить». Сравнение с рыночной толчеёй применимо и к глобальной экономике: человечество давно воспроизводит себя сообща, хотя на первый взгляд так не кажется.
Из-за присущего капитализму стремления к спекуляциям и наращиванию прибыли, а также отсутствия общественного контроля над производством — словом, из-за противоречивости капиталистического способа хозяйствования человечество время от времени переживает кризисы. Закрытие производств, страх, деморализация, материальные лишения, войны, упадок культуры, разрушенные судьбы, смерть — так можно в общих чертах описать общественные последствия экономических кризисов.
В повседневном сознании при этом возникает довольно парадоксальная картина: все вели себя и действовали так, как от них и ожидалось, все работали, потребляли, наращивали прибыли, обменивались в глобальном масштабе товарами, а в итоге всё пошло насмарку и закончилось провалом. Поскольку «в толчее рынка» противоречивость самих отношений их участникам не заметна, значит — кто-то за это ответственен лично, кто-то играл не по правилам или только делал вид, что играет по правилам.
Или, выражаясь уже не столь наивными метафорами как Бухарин, а согласно Моше Постоуну:
«Эти размышления приводят нас к Марксовой концепции фетиша, стратегической целью которой было предоставить общественную и историческую теорию, основанную на различиях между сущностью капиталистических общественных отношений и формами их проявления. В основании концепции фетишизма лежит Марксов анализ стоимости, денег и капитала не столько как экономических отношений, но скорее как особенных общественных отношений, сущностно характеризующих капитализм. […]
Понятие фетишизма отсылает к формам мышления, основанных на восприятии, привязанных к формам проявления капиталистических отношений. Если мы обратимся к специфическим характеристикам власти, приписываемым евреям современным антисемитизмом (абстракция, неуловимость, универсализм, подвижность), в глаза бросается, что все они являются характеристиками стоимости в описанных Марксом общественных формах». Continue reading “Ещё раз о теориях заговора, just for the lulz”
Режим коронавируса в революционной рабочей перспективе в семи тезисах
[«Британская левая организация, занятая решением вопросов, связанных со слабозащищенными слоями населения с низкооплачиваемой работой», как представила редакция Нигилиста авторский коллектив. Тот неловкий момент, когда ты незаметно сам стал левым интеллектуалом-журналистом, что боишься зафаршмачиться, называя вещи своими именами. Либо — никогда и не имел представления о материалистической критике классового общества. Это вроде «Соціального руха», не нашедшего в себе сил, назваться «социалистическим». Вот из той же оперы. Ну, да и хер-то с ним. Представил себе благотворительную организацию социальных работников и педагогов, «занятую решением вопросов, связанных со слабозащищенными слоями населения с низкооплачиваемой работой», под вывеской Angry workers of the world. Посмеялся. Посмейтесь и вы – liberadio]
Angry workers of the world
1. «Научная дискуссия»
Важно разобраться, является ли вирус на самом деле новым, насколько он на самом деле опасен и т.д., чтобы оценить ситуацию и судить о реакции государства. В то же время «знание того, что такое коронавирус» не является предпосылкой для обсуждения актуальных тенденций. Мы должны признать, что, когда речь заходит об информационной монополии, текущий кризис обнажает неравное соотношение сил: государство и «класс научных экспертов» оторваны от повседневной жизни простых работников, и при нехватке тестов на вирус и возникновении непредвиденных ситуаций для пожилых людей, низкооплачиваемых и самозанятых работников и работниц это может иметь фатальные последствия.
Дискуссия о материальном характере эпидемии нужна, чтобы от поверхностной критики типа «государство не предпринимает необходимых мер» и «система здравоохранения недофинансируется» дойти до понимания того, что капиталистический способ производства (концентрация населения в городах и бедность, индустриализованное сельское хозяйство и животноводство и т.п.) служит благоприятной средой для вируса.
2. Реакция государства Continue reading “Режим коронавируса в революционной рабочей перспективе в семи тезисах”
„…den Entschluss zu fassen, die Freiheit zu denken“
Eine Hommage an Simone Weil
von Seepferd
Angeblich war sie das alles gleichzeitig: Anarchistin, Marxistin, scharfe Kritikerin von Marxismus und Anarchismus, politische Philosophin, Mittelschichtstochter, ungelernte Arbeiterin, Jüdin, Skeptikerin, katholische Mystikerin, Feministin, Pazifistin und militante Antifaschistin. Vermutlich konnte sie das alles sein – und zwar gleichzeitig –, weil sie nichts davon sein wollte. Nichts ausschließlich. Das muss man sich trauen. Vermutlich ist das auch der Grund, warum so wenige mit ihr was anfangen können. Die KatholikInnen zerren sie auf ihre Seite, die AnarchistInnen beanspruchen sie für sich. Die einen meinen, irgendwo in ihrem recht kurzen Lebenslauf „Brüche“ ausmachen zu können, wo und aus welchen Gründen sie sich vom sozial-revolutionären Engagement in die religiöse Kontemplation zurückgezogen hätte; die anderen betonen vielmehr die „Kontinuitäten“: die Rückbesinnung auf christliche Ethik würde dem Engagement für alle Unterdrückten dieser Erde nicht widersprechen. Das Bildungsbürgertum gedenkt ihrer in periodischen Abständen: Es ist ja längst kein Tabu mehr, ein wenig (selbst)ironisch über tote Revolutionäre und andere Verrückte zu sprechen. (1) Man (ge)braucht sie, ähnlich wie Albert Camus, zur Selbstvergewisserung, ohne angeben zu können, wessen man sich eigentlich vergewissert und wie ernst es gemeint ist. (2) Eine Kuriosität also, „rote Jungfrau“, weiblicher Nietzsche, durchgeknallt und letztlich für nichts nütze. Ich persönlich trage das Interesse an der Person Weil schon lange mit mir herum, es hätte womöglich ein Vortrag in den Räumen am Josef-Stangl-Platz in Würzburg werden können, doch dazu kam es nicht. Und das ist vielleicht besser so. Nun scheint es mir abseits von runden Daten und irgendwelchen Jubiläen angebracht, bei einer dermaßen unpraktisch veranlagten Person nach gesellschaftlicher Praxis nachzufragen.
Jedes noch so dünnes Büchlein über sie bzw. von ihr ist, wie z.B. „Anmerkungen zur generellen Abschaffung der politischen Parteien“, mit einer kleinen biographischen Notiz versehen. Es ist also bei ausreichendem Interesse nicht schwer, Simone Weil historisch und ideengeschichtlich einzuordnen. In aller Kürze also, obwohl ich es nicht schaffe, das unterhaltsamer als Antje Schrupp 2009 (3) oder Heinz Abosch 1990.
Simone Weil wurde 1909 in einem guten bürgerlichen Haus in Paris geboren, hatte jüdische Wurzeln, genoss gute Ausbildung und wurde schließlich Lehrerin für Philosophie. Interessierte sich für Politik und soziale Kämpfe, zeigte sich solidarisch mit Arbeitern und Arbeitslosen, was ihr den Ruf der „roten Jungfrau“ einbrachte. Sie trat anarchistischen Zirkeln und revolutionär-syndikalistischen Gewerkschaften bei und las kommunistische Zeitungen, stritt sich mit Trotzki und de Beauvoir. „Die Erfahrung hat gezeigt, dass eine revolutionäre Partei sich wohl, nach einer Formel von Marx, des bürokratischen und militärischen Apparats bemächtigen kann, aber sie kann diesen nicht brechen. Damit die Macht wirklich an die Arbeiter übergeht, müssen diese sich vereinigen, nicht nur entlang illusionärer Verbindungen, die von einer Ansammlung gleicher Meinungen ausgehen, sondern entlang wirklicher Verbindungen einer Gemeinschaft, die auf derselben Funktion im Produktionsprozess basiert“, schreibt sie Anfang 1930er gegen die Bestrebungen des Komintern, Gewerkschaften anzuführen. (zit. nach Jacquier 2006, S. 86) Gleichzeitig aber zutiefst individualistisch: „Denken wir daran, dass wir dem Individuum, nicht dem Kollektiv den höchsten Wert beimessen. (…) Nur im Menschen als Individuum finden wir Voraussicht und Willenskraft, die einzigen Quellen einer effizienten Aktion. Aber die Individuen können ihre Anstrengungen vereinigen, ohne dabei ihre Unabhängigkeit zu verlieren“. (zit. nach Jacquier 2006, S. 104) Continue reading “„…den Entschluss zu fassen, die Freiheit zu denken“”
Р. Рокер: «Реформация и новое государство»
Глава VI из книги «Национализм и культура»
Реформация и социальные народные движения Средневековья. Церковный раскол и княжеские интересы. Отношение Лютера к государству. Протестантство как помощник княжеского абсолютизма. Религия и государственные интересы. Дословность и внутреннее порабощение. Крестьянское восстание. Уиклиф и реформация в Англии. Движение гусситов, каликситов и таборитов. Война как источник деспотизма. Хельчицкий, противник церкви и государства. Протестантство в Швеции. Экспроприация церкви. Кальвинизм. Учение о предначертании. Террористический режим в Женеве. Протестантство и наука.
В реформационном движении стран Севера, отличающемся уже своим религиозным содержанием от Ренессанса латинских народов с его явным языческим окрасом, необходимо чётко различать две тенденции: народную революцию крестьян и низших слоёв городского населения и так называемый протестантизм, который как в Богемии, так и в Англии, как в Германии, так и в скандинавских странах стремился лишь к отделению церкви от государства и, прежде всего, к концентрации всей власти в руках государственных учреждений. Память о народной революции, утопленной в крови зарождавшимся протестантизмом и его княжескими и церковными представителями, была позже оклеветана и унижена победителями, как оно обычно и происходит; и поскольку в общепринятой историографии издавна успех и крах какого-либо дела служили важнейшими критериями, то не могло и быть иначе, чем в позднее в реформации не видели ничего, кроме движения самого протестантизма.
Революционные устремления масс были направлены не только против римского папизма, но и в куда большей мере – против общественного неравенства и привилегий богачей и власть имущих. Протагонисты народного движения воспринимали эти различия как насмешку над чистым учением Христа, основанном на равенстве всех людей. Даже когда церковь достигла наивысшего пика своего могущества, заветы народной церкви с её общинным образом жизни и духом братства ещё не совсем угасли в народе. Они продолжали существовать у гностиков и манихейцев первых столетий и в еретических сектах Средневековья, достигавших поразительного количества. Да и происхождение монастырей восходит к этим тенденциям. Из этого духа родился хилиазм, вера в грядущее тысячелетнее царство мира, свободы и общественного владения собственностью, нашедшая своё отражения в учениях Иоахима Флорского и Амальриха Бенского.
Эти традиции были живы у богомилов в Болгарии, Боснии и Сербии, а также у катарцев в латинских странах. Они разжигали мужество веры в вальденсах и еретических сектах Лангедока и наполняли гумилиатов и апостольских братьев Северной Италии внутренним светом. Мы обнаруживаем их у бегинь и бегардов во Фландрии, у анабаптистов Голландии и Швейцарии, у лоллардов в Англии. Они жили в революционных движениях Богемии и в заговорах немецких крестьян, объединившихся под символами крестьянского башмака и «Бедного Конрада» с целью преодолеть феодальный гнёт. И это был дух тех же традиций, который снизошёл на «цвиккауских пророков» и придал столь мощный импульс революционным действиям Томаса Мюнцера.
Против некоторых из этих движений церковь при помощи мирских властителей организовывала целые крестовые походы, как, например, против богомилов и альбигойцев, из-за чего целые страны наполнялись на столетия пожарами и убийствами, погибали многие тысячи людей. Но эти жестокие преследования привели лишь к тому, что эти движения обосновались в других странах. Тысячи беженцев шли из страны в страну и разносили свои учения. То, что большинство еретических сект Средневековья поддерживали отношения через границы, было безупречно подтверждено научными исследованиями. Такие отношения можно обнаружить между богомилами и некоторыми сектами в России и Северной Италии, между вальденсами и сектантами в Германии и Богемии, между анабаптистами Голландии, Англии, Германии и Швейцарии. Continue reading “Р. Рокер: «Реформация и новое государство»”
Критика религии и ресентимент
О совершенно неразумном изгнании трансцендентности
Лео Эльзер
«Мысль, умерщвляющую желание, своего родителя, постигнет
месть глупости». (Т. В. Адорно, Minima Moralia)
Пока папа Римский пребывал с государственным визитом в Великобритании, эта неизбежно слащавая массовая постановка сопровождалась странным ворчанием в немецких газетах. Это, якобы, особенно непростой визит – заявляли все они в унисон, но в чём заключается эта особенная сложность, объяснять читателям и читательницам не стали. Выглядело это так, будто все ожидали громкого скандала, но в конце концов победу одержала фотография с едущим среди ликующих масс папамобилем, да и официальные источники подчеркнули, что визит Папы был полным успехом. Теракта не произошло, как и прочих ожидаемых со страхом и тайным предвкушением скандалов.
Enemy of the Children
Разумеется, почти пятнадцать тысяч противников Папы – куда больше, чем ожидали организаторы – были темой, о которой можно было рассказать в новостях и в Германии; пятнадцать тысяч, которые, как обычно при такой массовой организации, присоединились к центральной демонстрации против Папы по самым разнообразным причинам: спектр присутствующих простирался от типичных мелких буржуа, жаловавшихся на высокие бюджетные затраты на подобные официозные встречи, «презервативных» активистов и активисток (1) до организованных атеисток и атеистов и, разумеется, до желающих казаться радикальными левых. На сайте кампании «Protest the Pope» посетительниц и посетителей встречают фотографией с демонстрации, на котором тут же в глаза бросается самый большой транспарант с изображением скелета в горящей сутане, с перевёрнутым крестом на митре, епископским посохом в правой руке с огромной золочёной свастикой, в его левой руке три шнура, к которым привязаны дети. Папа в виде антихриста, нациста и растлитель малолетних – такому монстру его противники намеревались отказать в «почести» государственного визита. Когда читаешь FAQ н а указанном сайте, становится понятно, что центральным пунктом, вокруг которого группируется протест «антипаповцев», является «state visit». Помимо государственного фетиша противников Папы тут находит своё выражение надежда на такой же успех кампании, как и у британских антисионистов, которые из-за войны в Газе грозили Ципи Ливни арестом при въезде в Великобританию и заставили её изменить планы визита. Известные как предводители так называемых «новых атеистов» писатели Ричард Докинз и Кристофер Хитченс, собирались арестовать при помощи британской полиции и Папу Рацингера и засудить его за преступления против человечности. В отличие от Ливни Папу пригласила королева, т.е. это был государственный визит и визитёр находился, таким образом, в стране под защитой иммунитета. Альянс «Protest the Pope» объявил в своём заявлении Ватикан «искусственным государством», а британский адвокат Джефри Робертсон, собиравшийся по заданию Докинза и Хитченса предать Папу суду, поставил именно этот пункт в центр своей аргументации в своём «обвинительном заявлении» в газете The Guardian. (2) Но какой проступок совершил Папа, чтобы сажать его на ту скамью подсудимых, что и осуждённых в Нюрнберге нацистов и чилийского диктатора Пиночета? Покрывал ли он намеренно растление детей в католической церкви? Когда история по поводу растления детей достигла своего пика весной 2010-го года New York Times наконец-то нашла документ, который долго в отчаянии разыскивали все крупные газеты: документ, который, якобы, указывает на связь между Папой и скандалами вокруг малолетних (09.04.2010). В начале 1980-х Рацингер подписал письмо, которое отсрочило увольнение одного калифорнийского священника, обвинявшегося в растлении. Для принятия решения, может ли обвиняемый Стефан Кисл оставаться на посту священника, он просил больше времени и указывал на то, нужно считаться с «благополучием всемирной церкви». Это письмо служит для Докинза, Робетсена и прочих доказательством, что Райингер был замешан в «систематическое растление малолетних», что делает возможным обвинение в преступлениях против человечности. Очевидное стремление выше обозначенных сконструировать обвинение против Папы и католической церкви заставляет «антипаповцев» предстать в абсурдном свете, что становится тем более явным, если принять во внимание то, что Докинз в своём бестселлере «Божественное безумие» не может удержаться от того, чтобы пред лицом истерии не задаться вопросом: «а не демонизировалась ли католическая церковь в связи с этой темой, в особенности в Ирландии и США, несправедливым образом». Эта кажущаяся «защита» церкви, конечно же, является чисто тактической: непосредственно после риторического вопроса Докинз утверждает, что «вызванный растлением долгосрочный психический вред признан менее существенным, чем вред вызываемый католическим воспитанием». Если нежелание ставить поведение отдельных католических священников в центр критики тут ещё служило тому, чтобы заклеймить католическое воспитание как ещё более опасное, на демонстрации против Папы Докинз воспользовался разгоревшейся истерией вокруг скандалов с растлением, дабы воззвать к альянсу: «He [т.е. Папа] is an enemy of children, whose bodies he has allowed to be raped and whose minds he has encouraged to be infected with guilt». Continue reading “Критика религии и ресентимент”