Во времена экономической рецессии и усиливающейся репрессивности общества индивид часто ищет убежища в тайных учениях, в эзотерических таинствах, а не в организации общественного отпора кризису. Книжные магазины наполняются соответствующей литературой. Неоднозначное философское наследие барона Юлиуса Эволы можно считать классикой жанра, хотя его учение предполагает и воздействие на внешний мир. Книги его издаются на многих языках и находят признание среди читателей нового поколения. Труды Эволы пользуются популярностью среди приверженцев антигуманистского течения антропософии, наивных адептов эзотерики и в gothic/dark-wave сцене, где зачастую (но, разумеется, не всегда) правоэкстремальные и антигуманистские послания подаются в эстетически амбициозной музыкальной и культурной форме. Был ли барон Юлиус Эвола последним и легендарным учителем вечной мудрости или его эзотерическое учение является ядом для умов? В нижеследующем мы кратко рассмотрим его жизненный путь и займёмся разбором его, безусловно, интересной, мысли.
Итак, Эвола родился в Риме в 1898 году в семье аристократов. С малолетства, по собственному свидетельству, он испытывал отвращение к окружающему его меркантильному миру, что привело его впоследствии, с одной стороны, к восточной философии, эзотерике, а с другой стороны, к кругам дадаистов. Плодами того времени являются картины, стихи и теоретические тексты о новом авангардном направлении в искусстве. Одна из его картин выставляется в Национальной галерее современного искусства в Риме. Он вращается в анархистских и нигилистских кругах. Эти два влияния оказываются впоследствии очень важны для его становления: в конце концов, Эвола вырабатывает свою доктрину “абсолютного Я”, Традиции, Консервативной революции, переняв от анархистов их нигилистское отрицалово как негативную программу, а от эзотерических учений – трансцендентальную и традиционалистскую доктрину как позитивную программу. Эвола испытывает влияние многих традиционалистских мыслителей, таких как Рене Генон, Шпенглер, Юнгер и пр., а также эго-философов Ницше и Штирнера. Однако Эвола радикально рвёт с их декадентскими заигрываниями с антимодерновой мыслью и движется дальше, к ортодоксально-неортодоксальному видению истории. Первую мировую войну Эвола переживает как офицер артиллерии. К середине двадцатых годов Эвола развивает активную деятельность, пишет книги, где занимается изучением и трактовкой древних учений, практик и легенд. Вокруг него собирается кружок последователей, Группа УР. Барон предпринимает попытки приблизиться к итальянскому и немецкому фашизмам, видя в них своих ближайших союзников: он симпатизирует их иерархичности, “фюрерскому принципу”, агрессивной и воинственной антисовременности. Надо сказать, что хотя Муссолини и симпатизировал его философской мысли, были между доктринами и разногласия, осложнявшие работу Эволы в Италии. Например, Эволе очень не нравился компромисс между фашизмом и Ватиканом: он с презрением относился к христианству как к неполноценной доктрине, а фашисты не могли отказаться от этого альянса, поэтому и отказались от вербального радикализма антихристианства. Также он критиковал чрезмерный национализм консерваторов, граничащий с биологизмом. Свою критику фашизма он изложит после окончания второй мировой войны, в книге “Критика фашизма справа”. С 1928 года он работает совместно с Ж. Боттаи над изданием журнала “Фашистская критика”, пишет прагматически обоснованные статьи для немецких эзотерических изданий, читает в Германии лекции и принимается в консервативные философские кружки, такие как “Клуб господ”. Хотя дистанция между элитарным аристократом и массовым движением фашизма остаётся, Эвола постепенно получает признание и заводит знакомства с европейскими “светилами” фашизма и традиционализма от Франции до Румынии. В СС, например, он усматривал продолжение духовного рыцарства и основание воинско-духовного возрождения Европы. Благодарное СС приглашает его ближе к концу войны поработать в венских архивах, где Эвола попадает под бомбёжку и остаётся парализованным до конца жизни. Но барон продолжает свою деятельность и продолжает писать политические и чисто теоретические книги, которые были на ура восприняты воинственными неоправыми Италии как руководство к действию.
В 1951 г. против Эволы как против апологета и вдохновителя фашизма было возбуждено уголовное дело в связи с праворадикальной террористической группировкой FAR . Он был оправдан. В 1968 г. прокатившаяся по Европе волна молодёжных бунтов против буржуазного мира вызвала снова интерес к его концепции, что и принесло ему славу “Маркузе правых”. Его труды до сих пор имеют огромное значение для так называемых “новых правых”, как, например, их вдохновителя Алена де Бенуа, для итальянских “постфашистов” Alleanza Nationale, неофашистов Forza Nueva, для германской “новой правой” газеты Junge Freiheit , для активистов праворадикального “think tank” Thule Seminar, для небезызвестного Александра Дугина.
Барон Эвола умер в 1974 г. и похоронен в итальянских Альпах. В 1998 г. dark-wave сцена Германии отпраздновала 100-летие Эволы выпуском посвящённого ему CD.
Название его главного труда, “Восстание против современного мира” (1934 г.), можно считать заглавием всей его жизни. Философская мысль со времён просвещения видит историю как прогресс, как движение вперёд, к качественно лучшему. Для барона движение происходит как раз в противоположную сторону: Просвещение, Французская революция, борьба за права женщин, свержение феодализма и демократия, разумеется, и социализм, рабочее движение – всё это для него признаки распада священного миропорядка, якобы желанного Богом иерархического устройства общества. Свой идеал Эвола видел в жёсткой кастовой системе индийского образца: с воинами-жрецами на вершине иерархии, которая, по его мнению, была хотя бы частично ещё воплощена в Священной Римской империи Германской нации. История двигалась так: началом регресса можно считать восстание жрецов против императора в незапамятные времена, затем переход власти к более низкой касте воинов, затем – к касте торговцев. Наступление так называемого “железного века”, кали-юги, Эвола видел в появлении “западного массового человека” и плебейского большевизма на Востоке, что было ему одинаково противно, потому что, якобы, грозило закончить падение мира во мрак и хаос. Мы видим детерминистскую и фаталистскую историческую философию вульгарного марксизма с присущей ему верой в прогресс, только с отрицательным знаком.
Остановимся на абсолютной ценности, приписываемой Эволой Империи. Ясно, что многие древние культуры знали этот принцип, ибо проходили в своём развитии эту стадию общества, и оправдывали его религиозно и культурно. Вопрос в следующем: стоит ли нам теперь принимать увещевания и заверения жрецов в богожеланности имперского порядка или нет. Почему Эвола определяет высшей точкой развития человечества, “золотым веком”, (на самом-то деле – “золотым веком” очень малого числа людей) эпоху империй, а не первобытно-общинный строй с его преимущественно эгалитарным порядком, как это делают, скажем, Зерзан и Хаким Бей? Не только в этом, но и во многих других трудах Эвола говорит о духовной миссии касты воинов и предлагает Европе ринуться с головой в бессмысленную войну ради сохранения солдатского духа. А повод, как он считает, можно и придумать: воины понимали жизнь как борьбу метафизических сил и шли на войну против народов, несущих черты тёмных сил. Воинско-аскетичная этика могла бы положить конец торгашескому империализму и послужить фундаментом для культурного обновления Европы (ср. J. Evola, Das Zeitalter des soldatischen Ethos, в Die Aktion, 1941). Думаю, едва ли можно рассматривать две мировые войны, развязанные преимущественно любимым Эволой прусским милитаризмом, как “обновление”, а тем более конец “торгашеского империализма”. Солдатский миф нужен “империи” для легитимации своих хищнических интересов и вербовки пушечного мяса.
Отдельно стоит рассмотреть представление Традиции об отношениях полов, которое барон описывал как в “Восстании против современного мира”, так и в “Метафизике секса”. В основе лежит архаическая, патриархальная легитимация подчинения женщины мужчине. Так как все великие культуры древности были патриархальными, индуктивным путём Эвола делает вывод о богоданности этого принципа. Мужчине приписывается твёрдое духовное начало, женщине же – переменчивый материальный принцип, в соответствии с идеалистической картиной мира проводится чёткая иерархия и определяются гендерные роли. Помимо содействия мужского и женского начал в идеале, упоминаются и присущие патриархальной культуре мифы о женщине как о “сосуде греха” и т.п. Традиция деградирует человеческое существо, случайно родившееся женщиной, до механических функций “Любовницы и Матери”, только так оправдывается её существование. Разумеется, Эвола выступает против современного феминизма, связанных с ним сексуальных крайностей: фригидности и “сексуальной революции”, сделавшей секс ещё одним товаром. Что ж, мы тоже отвергнем байки буржуазного феминизма о “женщинах-только-жертвах” и “лучшем капитализме” с женщинами на руководящих постах. Структуры власти и иерархии насилуют всех, пол их носителя не имеет для насилуемых значения. Барон критикует “половинчатых мужчин и женщин”, “третий пол”, транссексуалов и т.п., ибо это не соответствует чистоте пола, опускает человека на низший уровень. А как насчёт народов Малайзии, также “знавших” о существовании более чем двух полов? В общем-то, Эволу можно назвать “автором одной книги”, т.е. многие идеи перекочёвывают из одной книги в другую, его видение мира в сжатой или в развёрнутой форме можно найти практически во всех его текстах. Но, разумеется, внимания заслуживают и другие его труды.
Так, прагматический, по словам самого же Эволы, труд “Языческий империализм”, вышедший в 1928 г., посвящён не той самой последней стадии капитализма с фашистским мордой, о которой можно подумать, а об имперском принципе вообще и его несовместимости с христианством. Эвола рассматривает великую Римскую империю (это и есть пример языческой империи), продолжение и угасание её духа в католическом Риме. Есть и другие интересные моменты: согласно преданиям, над каждым “божественным” императором горит “огонь небесной славы”, hvareno , т.е. шансов на поражение у него нет по определению. Поскольку ось “Берлин-Рим” была надеждой Эволы на восстановление Традиции в Европе, следует, наверное, предполагать, что hvareno горел над войсками Гитлера? А зимой 1941-ого вдруг потух? Не иначе как из-за того, что над московским фронтом возили икону Казанской Божьей матери на самолёте, а? В “Языческом империализме” Эвола снисходительно отзывается о нелюбимых им, в принципе, профанических философах, в частности о Гегеле. Ну ещё бы, кто ещё так воспевал славную милитаристскую и тотальную государственность Пруссии как “моральное целое” и представительство божественной воли на земле как Гегель, чьи мысли вошли в основы европейских тоталитарных доктрин (см. об этом R. Rocker, Absolutistische Gedankengaenge im Sozialismus, 1950)? Эвола оспаривает либеральную и гуманистическую идею о “свободе и равенстве”, утверждая, что истинная свобода возможна лишь в жёсткой иерархии, когда каждый знает своё место в ней и свободен. Т.е. оправдывает отвратительную кастовую систему и падальное подчинение вышестоящим. (Здесь заметно влияние радикального индивидуализма: свобода не должна ограничиваться свободами других.) Тут нам следует для контраргументации отмежеваться и от “свободы” максимизации индивидуальных прибылей капиталистического мира, и от “большевистского” равенства государственно-административного насильственного распределения социальных шансов. Как и барон, мы не можем отрицать того, что индивиды нетождественны в своих качествах и способностях. Социальное равенство, которое представитель Критической теории Франкфуртской школы Гельмут Тилен называет справедливостью, есть соответствие социальных условий своеобразной и неповторимой личности отдельного человека. Такая справедливость является залогом личной свободы, и наоборот (ср. Helmut Thielen, Die Wueste lebt. Jenseits von Staat und Kapital , 2001). По этому же поводу поэт и анархист Эрих Мюзам дополняет: “… свободу, понимаемую как добровольность всякого действия в созвучии с обществом, можно представить только там, где есть равенство, в смысле равноправия. Равноправие всех в человеческом обществе, однако, определяет единство экономических предпосылок, с которыми люди вступают в жизнь и могут развивать свои таланты и личности для собственной выгоды и на пользу обществу. […] Тот человек свободен, кто всем остальным людям предоставляет свободу, и то общество будет свободным, которое объединит товарищески равных в свободе”. (ср. Э.Мюзам, Свобода как общественный принцип, 1930). Любопытно, как Эвола представляет себе продвижение по иерархической лестнице: когда правитель отступает от правды (что бы это ни было – прим. авт.), он теряет hvareno, и стоящий под ним может его убить и занять его пост, если чувствует в себе этот самый hvareno. Кастовое общество больше не кажется пропитанным божественной благодатью единым организмом, но даёт соблазн и возможность для заговора и переворота.
Вероятно, право на продвижение таким способом признаётся лишь за высшими кастами, плебс же лишается права на требование прав, как мы видим это в “Мистериях Грааля” (1936). Книга не является по замыслу политической и занимается анализом преданий разных народов о “центре мира”, что должно доказывать абсолютную и безвременную верность заветов Традиции… Но тем же грешил и Л. Гумилёв, и О. Шпенглер, и А. Тойнби, выбирая из множества культурных фактов те, которые подтверждали бы их излюбленную онтологию/метатеорию, а не разыскивая аномалии, пытаясь их отсутствием дать своей онтологии наилучшее и надёжнейшее подтверждение (см. Н.С. Розов, Возможность теоретической истории, в Вопросы философии, 1995 г., нр. 12). Но в ней заходит речь и о метафизической неправомерности восстаний плебеев. Пролетариат как класс, к сожалению, не может быть носителем огня hvareno… Тот же антипролетарский мотив мы встречаем в замечательнейшей статье Эволы ” Die rote Fahne” (Красное знамя, 1933), написанной для немецкого оккультного журнала Der Ring . После краткого перечисления эпох, оканчивающейся современной нам кали-югой, и символов могущества, Эвола переходит к восхвалению Гитлера и национал-социалистов. По его мнению, они отняли у марксистских демагогов (плебейское восстание!) красный императорский цвет флагов и солнечную символику, которую социалисты усиленно дискредитируют своими плакатами. Удивляет, что Эвола не знал, что Гитлер объяснял красный цвет своих флагов принадлежностью к рабочему (!) движению (см. об этом В. Райх, Психология масс и фашизм).
Заслуживает внимания обращение Эволы к проблематике расы. Это, как мы знаем, был больной вопрос при национал-социализме, да и в итальянском фашизме, чтобы его почитатели не говорили в его оправдание. Этому вопросу Эвола посвятил в конце тридцатых/начале сороковых годов много работ: “Миф крови”, “Три аспекта еврейского вопроса”, “Синтез расовой доктрины”, “О метафизическом обосновании расовой идеи” и другие. Во-первых, речь идёт о довольно мутной концепции трёх рас – расы крови, расы духа и расы тела. Он критиковал биологическую ненависть к евреям, считая их хотя и виновными в деградации (но каким образом?) Европы, но признавал и их лишь жертвами использующих их тёмных сил. А народы, хранящие “арийский облик”, не обязательно хранят “арийский дух”. Значение имеет также и то, какого пола и какой расы рождается человек: в этом метафизический смысл, который барон от нас утаивает, и кроме где-то уже слышанного вывода “Jedem das Seine” мы от него ничего по этому поводу не узнаём. Идея, конечно, аутентична, ибо перекликается с работами небезызвестных в эзотерических кругах Рерихов и Е. Блавацкой, но искать причины и оправдания страданий, к примеру, на африканском континенте в метафизической призрачности – всё равно, что искать чёрную кошку в тёмной комнате, тем более, если её там нет. Эзотерическая расовая доктрина играет на руку власть имущим и эксплуататорам. В своей автобиографии “Путь Киновари” барон заявляет: “… ни я, ни мои друзья в Германии не знали о тех эксцессах, которые совершили нацисты по отношению к евреям, а если бы мы знали об этом, то ни в коем случае не одобрили бы этого”. Верится в такую наивность барона с трудом.
Такие книги охотно воспринимаются эзотерическим мэйнстримом во всём мире. Политическая деятельность Эволы воспринимается здесь скорее как этакая ошибочка и подчёркивается безвременная ценность собранной им мысли. Так, например, его книги выходят огромными тиражами в солидных американских издательствах. Книга “Йога могущества” (1925) является, опять же, неполитическим исследованием тантрических сексуальных практик, упоминается их магическое использование ради чисто мирских целей, вроде успеха военных предприятий или успеха в торговле. Напоминает, однако, популярные книжечки для менеджеров в духе “А что бы сделал Маккиавелли на моём месте?” или “Дзен на рабочем месте”. Проникновение нью-эйдж, сайентологии и буддийских практик на верхние шефские этажи в целях увеличения продуктивности констатировано давно, что, однако, не делает наших господ добрее (см. об этом P . Bierl, Feindbild Mensch: Oekofaschismus und Esoterik, в Schwarzer Faden, 2/1993). Так и вижу руководство какого-нибудь ТНК, устраивающее сексуальную оргию ради сверхприбыли… Думаю, Традиция одобрила бы и принесение в жертву профсоюзных лидеров.
Особого внимания достойны труды из последней фазы творчества барона, где он ставит перед традиционалистским движением после поражения оси Берлин-Рим-Токио и крушения надежд на Консервативную революцию вопрос о том, как быть дальше тем, кто не смирился с политическим фиаско, в котором оказались опять же виноваты некие таинственные тёмные силы, принявшие облик союзников антигитлеровской коалиции. Это “Человек и руины”, “Оседлать тигра” и в более сжатой форме – “Ориентации”. Оседлать тигра – это намёк на восточную поговорку: оседлав тигра, не слезешь, пока не доедешь до конца. Эвола предлагает своим адептам уйти в себя, играть во внешнюю жизнь, не теряя тайного знания. Хотя это сильно напоминает призыв к “внутренней эмиграции”, эти книги были восприняты правыми экстремистами как руководство к действию. Уцелевшим носителям доктрины рекомендуется уйти в подполье и неприятие ценностей внешнего мира, стать аполитичными (концепция Apoliteа). “Это должна быть бесшумная революция, свершающаяся в глубине. В первую очередь в себе, в нескольких людях необходимо создать предпосылки порядка, который затем будет установлен вовне, в благоприятный момент молниеносно устранив разрушительные силы современного мира. Должен возобладать “стиль”, основанный на верности самому себе и идее, сосредоточенной мощи, неприятии компромиссов, тотальном усердии, проявляющемся не только в политической борьбе, но и в повседневной жизни”. Может быть, усилием мысли эти несколько собираются повернуть историю вспять своей революцией? Возникает понятие “правого анархизма”, об истоках которого смотри выше. Якобы не важно, выдвигает ли адепт свою правую конструктивную программу или нет, главное – чтобы отрицал мир. Такой анархизм. Обратимся, однако, к более коротким “Ориентациям”, этакому “манифесту после”.
“Известно где и под какими знамёнами была предпринята попытка организовать сопротивление этому безудержному скатыванию в пропасть. Первой восстала нация, которая – со времен своего объединения – задыхалась в затхлой атмосфере либерализма, демократии и конституционной монархии, но осмелилась вернуться к римскому символу, ставшему основой новой политической концепции и нового идеала мужества и достоинства. Те же силы пробуждались в нации, которая в Средние Века также сделала своим римский символ Imperium во имя возрождения принципа авторитета и возвращения к ценностям, рождённым кровью, расой, сокровенными силами своего племени. По мере того, как подобные движения появлялись и в других европейских странах, на азиатском континенте возникла третья сила – нация самураев, которая, приняв внешние формы современного мира, не отреклась от верности воинской традиции, воплотившейся в символе солнечной Империи божественного происхождения “. Можете попробовать угадать с трёх раз, о каких героях идёт речь. Стоит ли говорить о том, что далеко не все представители этих “героических” народов были фашистами и такое приписывание “особых миссий” “достойным” народам является лишь дешёвым трюком, позаимствованным у профанического философа Гегеля (см. об этом Р. Рокер, Георг Вильгельм Фридрих Гегель)? Эвола упоминает в сжатой форме многие свои идеи касательно современного мира и пунктов вражды с ним. Интересна мысль о возникновении “сорной” идеологии марксизма: она возникла не из-за социального вопроса, а из-за того, что некие демагоги убедили рабочий люд в том, что живётся ему всё же плохо. Социального вопроса нет, это вопрос дисциплины! О том, как должна выглядеть “депролетаризация”, остаётся только гадать. Автор сего представляет её себе только как действительное упразднение классовых противоречий. Эвола же предлагает типично фашистский ход: сделать вид, что противоречий нет, подменив реальное решение корпоративной системой экономики и воспитанием соответственного (чуть было не сказал “классового”, да простит меня дух Традиции) сознания – социализацией. Далее Эвола, помимо исторического материализма, объявляет войну дарвинизму, потому что не хочет происходить от обезьян и быть всего лишь животным (вынужден признать, что сравнения поведения животных и человека, как у П.А. Кропоткина, действительно просто так недопустимы, но случаи “детей-маугли” ясно показывают, насколько “тонка” наша драгоценная человечность). Эвола не принимает и психоанализ, потому что хочет остаться цельным Я и контролировать свои “тёмные стороны” (тут мы не против, лишь бы до невроза не дошло, как у пуритан и иже с ними, т.к. по словам Фрейда, Я сидит на Оно, как всадник на лошади, который не в силах ей управлять и вынужден делать вид, что так всё и задумывалось). Объявлена война и экзистенциализму, потому что оный представляет собой метания души, недостойной свободы и мучающейся ею. Логично: у кого свободы нет, тот, вероятно, и не мучается вопросом, что с ней делать. Эвола критикует и буржуазный антикоммунизм как половинчатое, трусливое явление, а также и клерикальное и светское государство. Интересно, а на какие силы он тогда рассчитывал, так отрицая всех потенциальных союзников фашизма?
Наконец, несколько слов о его поклонниках. Одной из явно привлекательных черт его доктрины является элитарность. Эволаист имеет преимущество пред массами профанов: он в курсе таинственных и незримых сражений, разворачивающихся в метаистории нашего мира. На людей, вынужденных компенсировать некие дефициты, это действует просто притягательно. Полагаю, что традиционалистская сцена, политическая или нет, полна именно такими людьми, а не рыцарями, покоящимися в себе и трансцендентности сверхчеловеками, в избытке населяющими труды Эволы.
Вынужден признать, что не могу не согласиться с его критикой современного общества в некоторых пунктах. Например, о нездоровом “активизме”, невротическом желании современного человека что-то делать и куда-то бежать, о нивелирующей бездуховности, о политических системах “свободного мира” и Восточного блока, похожих как близнецы-братья. Все эти пункты также подвергались критике со стороны Критической теории Франкфуртской школы (ср. Э. Фромм, Искусство любить, Иметь или быть; H . Thielen , 2001). Однако, я надеюсь, стало ясно, что эмансипация как отдельного индивида, так и всего общества лежит не по пути, предлагаемому бароном Юлиусом Эволой, да и эзотерическими многозначительными туманностями вообще. Отсюда, а не из глупого буржуазно-государственного антифашизма, и наше неприятие рассмотренных идей, являющихся лишь культурной “надстройкой” и легитимацией определённых общественных формаций, и их политических выражений. Напоследок предлагаю пустить все оставшиеся красные королевские мантии на флаги либо на транспаранты, устроить тантрическую оргию за успех социальной революции, и в путь к “золотому веку”, лежащему впереди!
[Достал немного старья проветрить. – liberadio]