Archives

by olladij

Оммаж Симоне Вейль: «…решиться представить себе свободу»

Считается, что она была всем понемножку: марксисткой, анархисткой, интеллектуалкой, резко критиковавшей марксизм с анархизмом, политической философиней, дочерью среднего класса, неквалифицированной фабричной рабочей, еврейкой, гностической католичкой, феминисткой, пацифисткой и воинственной антифашисткой. Вероятно, она могла всем этим быть, причём одновременно, именно потому, что не хотела быть ничем из вышеперечисленного. Ничем исключительно. На это надо решиться. Может быть, в этом и кроется причина тому, что Вейль интересна лишь немногим. Католики тянут её на свою сторону, анархисты — к себе. Одни считают, что где-то в её довольно короткой жизни можно определить некие «переломные моменты», после которых она отдалилась от социал-революционной деятельности и ушла в религиозное созерцание; другие же, наоборот, подчёркивают «последовательность»: христианская этика не противоречит активной деятельности на стороне всех угнетённых. Образованная публика периодически вспоминает о ней: уже давно считается нормальным, время от времени (само)иронично вспоминать о мёртвых революционерах и других полоумных, которые в конце 1960-х воодушевляли неспокойную молодёжь. Иногда ей пользуются как Альбером Камю, ради самоубеждения, что образованная публика, де, стоит на верной стороне баррикад, не вдаваясь в подробности, что это за баррикады и насколько это серьёзно. (1) Философский курьёз, «красная дева», этакий женский Ницше, сумасшедшая и, в конечном счёте, совершенно бесполезная. Лично меня Симона Вейль заинтересовала много лет назад, и мне кажется приемлемым поинтересоваться у столь непрактичной персоны об общественной практике и вне юбилеев и круглых дат.

Биография Вейль изучена достаточно хорошо, при достаточном интересе не составит особого труда получить относительно полную картину её жизни в историческом контексте. Поэтому я ограничусь лишь общей информацией. Симона Вейль родилась в 1909-м году в обеспеченной еврейской семье в Париже, получила отличное образование и стала, в конце концов, преподавательницей философии. Интересовалась политикой и общественными конфликтами, часто выступала с поддержкой борьбы рабочих и безработных, что и принесло ей прозвище «красной девы». Она была участницей анархистских кружков и революционно-синдикалистских профсоюзов, читала коммунистические газеты, спорила с Троцким и де Бовуар. «Опыт показывает, что революционная партия, по формуле Маркса, вполне может завладеть бюрократическим и военным аппаратом, но не может его разбить. Для того, чтобы власть действительно перешла к рабочим, они должны объединиться, но не вдоль иллюзорных линий, возникающих из собрания одинаковых мнений, а вдоль реальных связей сообщества, возникающих из функций производственного процесса», писала Вейль в начале 30-х годов, выступая против устремлений Коминтерна подчинить себе профсоюзы. В то же время она придерживалась глубоко индивидуалистской позиции: «Вспомним же, что высшую ценность мы приписываем индивиду, не коллективу. (…) Только в человеке, в индивиде, мы находим намеренность и силу воли — единственные источники эффективного действия. Но индивиды могут объединять свои действия, не теряя при этом своей независимости».

Где-то в 1933-м она отдаляется от слабеющего синдикалистского движения и становится — не в последнюю очередь после прихода к власти в Германии Гитлера при тихом содействии социал-демократов и Коминтерна – всё более скептичной, что касается политики вообще. Continue reading →

by olladij

Эрнст Нолте: «Фашистские движения 20-ого столетия. Франция»

[И ещё старья вам. Да-с, было и такое, в общеобразовательных целях. Снова с yaroslavl.antifa.net. Вот Нольте кто-то догадался заархивировать, а Штернхеля, на ту же тему французского фашизма и профсоюзого движения, нет. Пойди пойми… – liberadio]

Консервативные партии или тенденции существовали во второй половине 19-ого столетия во всех государствах Европы, и многие из них могли переплюнуть правительства конституционных или даже абсолютных монархий в энергичности их выступления за традиции и против революции. Но только во Франции могла возникнуть группа, исполненная радикальнейшей вражды к государственной форме, т.к. казалось, что эта форма государства представляла собою переворот и готовила путь для его самого радикального проявления, ибо только во Франции была демократическая республика. Эта принципиальная вражда должна была принять форму ройализма, т.к. во Франции существовала только одна традиция, не происходившая от Французской Революции, собственно монархистская. Одновременно она должна была быть нео-ройалистской, если не хотела с самого начала оказаться на стороне проигравших. Поэтому она должна была впитать элементы революционной традиции и, следовательно, понимать монархию не легитимно, но функционально, церковь – не как сакральный, а как организационно-технический инструмент. Затем она должна была, как минимум, стремиться к взаимопониманию с самой молодой общественной силой, с рабочими, и одновременно развивать такую организацию и технику нападения, которые давали бы ей шанс на успешное применение насилия. Все эти признаки подходят «Action Francaise». Эта группа была основана в 1899 Генри Важо и Морисом Пуйо в бурях дрейфусской аферы. Эта группа вскоре попала под влияние Шарля Маурра. Она развила до начала войны связную доктрину, бывшую радикально-консервативной и именно поэтому революционной. Она создала в виде «Camelots du Roi» боевые отряды, которые смогли добиться насилием победы в схватках в Латинском Квартале. Группа создала партийную школу и партийное издательство и располагала с 1908 года, ежедневной газетой, пользовавшейся самым дерзким и беспардонным языком из всех печатных органов Франции. Эта группа искала сближения с революционным синдикализмом и нашла его, увлекая одно время за собой не кого-нибудь, а самого Жоржа Сореля. Тем самым она заняла в разноплановой игре политических сил Франции позицию, которую невозможно ни с чем спутать; и если можно было сказать, что и такие явления, как бонапартизм или болангизм, объединили в себе консервативные и революционные черты, то она всё же отчётливо отличалась от них фанатизмом, с которым она обвиняла «протестантов, евреев, масонов, метеков» во всех грехах и видела в перевороте не столько путь к восстановлению, но к основанию заново освобождённой от опасностей традиции.

То, что Аксион Франсез перед первой Мировой войной предвосхитила определённым образом фашизм и не только идеологически, ничем не подтверждается лучше, как фактом, что из всех многочисленных конструкций, которые французские левые называли фашистскими, некоторые важнейшие вышли из Аксион Франсез как из матрицы, и что они могли переплюнуть своё происхождение лишь в определённых внешних проявлениях, а в реальной действенности оставались всегда позади. Это касается в первую очередь “Faisceau des combattants et des producteurs” (Союз солдат и рабочих) Жоржа Валуа, который зачастую рассматривается как «первая фашистская группировка Франции». Continue reading →

by olladij

Из «Государственность и анархия» М. А. Бакунина

(Вероятно, один из важнейших фрагментов этой книги. Остальное – ну, такое, но тоже познавательно. – liberadio)

«Философия Гегеля в истории развития человеческой мысли была в самом деле явлением значительным. Она была последним и окончательным словом того пантеистического и абстрактно-гуманитарного движения германского духа, которое началось творениями Лессинга и достигло всестороннего развития в творениях Гете; движение, создавшее мир бесконечно широкий, богатый, высокий и будто бы вполне рациональный, но остававшийся столь же чуждым земле, жизни, действительности, сколько был чужд христианскому, богословскому небу. Вследствие этого этот мир, как фата-моргана, не достигая неба и не касаясь земли, вися между небом и землею, обратил самую жизнь своих приверженцев, своих рефлектирующих и поэтизирующих обитателей в непрерывную вереницу сомнамбулических представлений и опытов, сделал их никуда не годными для жизни или, что еще хуже, осудил их делать в мире действительном совершенно противное тому, что они обожали в поэтическом или метафизическом идеале.

Таким образом объясняется изумительный и довольно общий факт, поражающий нас ещё поныне в Германии, что горячие поклонники Лессинга, Шиллера, Гете, Канта, Фихте и Гегеля могли и до сих пор могут служить покорными и даже охотными исполнителями далеко не гуманных и не либеральных мер, предписываемых им правительством. Можно даже сказать вообще, что чем возвышеннее идеальный мир немца, тем уродливее и пошлее его жизнь и его действия в живой действительности.

Окончательным завершением этого высокоидеального мира была философия Гегеля. Она вполне выразила и объяснила его своими метафизическими построениями и категориями и тем самым убила его, придя путём железной логики к окончательному сознанию его и своей собственной бесконечной несостоятельности, недействительности и, говоря проще, пустоты.

Школа Гегеля, как известно, разделилась на две противоположные партии; причём, разумеется, между ними образовалась и третья, средняя партия, о которой, впрочем, здесь говорить нечего. Одна из них, именно консервативная партия, нашла в новой философии оправдание и узаконение всего существующего, ухватившись за известное изречение Гегеля: «Все действительное разумно». Эта партия создала так называемую официальную философию прусской монархии, уже представленной самим Гегелем как идеал политического устройства. Continue reading →

by olladij

No, you won’t avoid their rage: o фильме “Отверженные” (2019)

Вот хороший французский фильм, хотите верьте, хотите – нет. В порядке исключения, не о тоскливой семье из белого среднего класса, решающей в отпуске на средиземноморском побережье свои накопившиеся сексуальные проблемы. А о наболевшeм. Вы же, нежные бляди, любите фильмы о наболевшем, правильно? Ну, то-то же.

Так вот, душевная история про ментов-решал, которые решают свои (именно свои!) повседневные проблемы на окраине Парижа. Страдают при этом, конечно. Люди, всё-таки. Но дорешались они до полнейшeй катастрофы, когда уже либо в ножки кланяйся, либо вызывай национальную гвардию на танках и дави просто всех в пизду, чтоб о твоих проёбках  больше никто и не вспомнил. Всю эту романтику гетто и нищеты я тут в академических терминах раскрывать не буду, на это есть другие талантливые авторы пустословия; просто, кто ещё не посмотрел, посмотрите. Экзотика, насилие, “чужаки”, живущие рядом с “местными” на протяжение поколений, иерархии эксплуатации в группах угнетённых и т.д. и т.п. Кто помнит фильм “Ненависть” 1995-го года, это как раз в том духе.

Я, вот, лично в кинцо успел сходить до ёбаной пандемии, пока любимый кинотеатр ещё работал.

Ну, так речь-то не обо всём об этом даже. Вот всё это восстание пролетаризированных – отлично. Обожаю, когда копы получают от детворы по еблетам. Больше этого, угентённым не хватает памяти!

Но после просмотренного у меня сформулировался не столько вопрос, сколько утверждение. Если единственный “приличный” человек во всём фильме, человек, если угодно, “с сердцем”, “со стержнем”, – это салафит из шаурмачечной на углу, то дела у революции плохи. Нет, они хуёвы. That’s all, folks.

by olladij

„…den Entschluss zu fassen, die Freiheit zu denken“

Eine Hommage an Simone Weil

von Seepferd

Angeblich war sie das alles gleichzeitig: Anarchistin, Marxistin, scharfe Kritikerin von Marxismus und Anarchismus, politische Philosophin, Mittelschichtstochter, ungelernte Arbeiterin, Jüdin, Skeptikerin, katholische Mystikerin, Feministin, Pazifistin und militante Antifaschistin. Vermutlich konnte sie das alles sein – und zwar gleichzeitig –, weil sie nichts davon sein wollte. Nichts ausschließlich. Das muss man sich trauen. Vermutlich ist das auch der Grund, warum so wenige mit ihr was anfangen können. Die KatholikInnen zerren sie auf ihre Seite, die AnarchistInnen beanspruchen sie für sich. Die einen meinen, irgendwo in ihrem recht kurzen Lebenslauf „Brüche“ ausmachen zu können, wo und aus welchen Gründen sie sich vom sozial-revolutionären Engagement in die religiöse Kontemplation zurückgezogen hätte; die anderen betonen vielmehr die „Kontinuitäten“: die Rückbesinnung auf christliche Ethik würde dem Engagement für alle Unterdrückten dieser Erde nicht widersprechen. Das Bildungsbürgertum gedenkt ihrer in periodischen Abständen: Es ist ja längst kein Tabu mehr, ein wenig (selbst)ironisch über tote Revolutionäre und andere Verrückte zu sprechen. (1) Man (ge)braucht sie, ähnlich wie Albert Camus, zur Selbstvergewisserung, ohne angeben zu können, wessen man sich eigentlich vergewissert und wie ernst es gemeint ist. (2) Eine Kuriosität also, „rote Jungfrau“, weiblicher Nietzsche, durchgeknallt und letztlich für nichts nütze. Ich persönlich trage das Interesse an der Person Weil schon lange mit mir herum, es hätte womöglich ein Vortrag in den Räumen am Josef-Stangl-Platz in Würzburg werden können, doch dazu kam es nicht. Und das ist vielleicht besser so. Nun scheint es mir abseits von runden Daten und irgendwelchen Jubiläen angebracht, bei einer dermaßen unpraktisch veranlagten Person nach gesellschaftlicher Praxis nachzufragen.

Jedes noch so dünnes Büchlein über sie bzw. von ihr ist, wie z.B. „Anmerkungen zur generellen Abschaffung der politischen Parteien“, mit einer kleinen biographischen Notiz versehen. Es ist also bei ausreichendem Interesse nicht schwer, Simone Weil historisch und ideengeschichtlich einzuordnen. In aller Kürze also, obwohl ich es nicht schaffe, das unterhaltsamer als Antje Schrupp 2009 (3) oder Heinz Abosch 1990.

Simone Weil wurde 1909 in einem guten bürgerlichen Haus in Paris geboren, hatte jüdische Wurzeln, genoss gute Ausbildung und wurde schließlich Lehrerin für Philosophie. Interessierte sich für Politik und soziale Kämpfe, zeigte sich solidarisch mit Arbeitern und Arbeitslosen, was ihr den Ruf der „roten Jungfrau“ einbrachte. Sie trat anarchistischen Zirkeln und revolutionär-syndikalistischen Gewerkschaften bei und las kommunistische Zeitungen, stritt sich mit Trotzki und de Beauvoir. „Die Erfahrung hat gezeigt, dass eine revolutionäre Partei sich wohl, nach einer Formel von Marx, des bürokratischen und militärischen Apparats bemächtigen kann, aber sie kann diesen nicht brechen. Damit die Macht wirklich an die Arbeiter übergeht, müssen diese sich vereinigen, nicht nur entlang illusionärer Verbindungen, die von einer Ansammlung gleicher Meinungen ausgehen, sondern entlang wirklicher Verbindungen einer Gemeinschaft, die auf derselben Funktion im Produktionsprozess basiert“, schreibt sie Anfang 1930er gegen die Bestrebungen des Komintern, Gewerkschaften anzuführen. (zit. nach Jacquier 2006, S. 86) Gleichzeitig aber zutiefst individualistisch: „Denken wir daran, dass wir dem Individuum, nicht dem Kollektiv den höchsten Wert beimessen. (…) Nur im Menschen als Individuum finden wir Voraussicht und Willenskraft, die einzigen Quellen einer effizienten Aktion. Aber die Individuen können ihre Anstrengungen vereinigen, ohne dabei ihre Unabhängigkeit zu verlieren“. (zit. nach Jacquier 2006, S. 104) Continue reading →

by olladij

Враги понарошку

Исламисты и новые правые следуют идеям одних и тех же мыслителей

Марк Тёрнер

 

спиздил на klarmann.blogsport.de/

Новые правые утверждают, что защищают западные ценности от политического ислама. Оба движения ссылаются на одних и тех же мыслителей. «Политический ислам — это шариат. Это — собрание законов, определяющих и обосновывающих государственные структуры, права женщин, демократическое общество, а это совершенно несовместимо с нашей системой ценностей». Каждый раз, когда Александр Гауланд (партия «Альтернатива для Германии») высказывает такие вещи, он ссылается на одного широко известного деятеля — предводителя иранской революции Хомейни. Разве тот сам не определил курс своим высказыванием: «Ислам либо политичен, либо его нет»?

В своей речи старейшина АдГ рисует мрачную картину расширяющейся религии. Страны, заранее подчинившейся и отказавшейся от себя. Её важнейшие представители всё ещё шокированы Освенцимом и не решаются защищать свои кровные интересы. Этим и пользуются мусульмане, пытаясь захватить страну. Исламисты вроде Эрдогана даже перестали скрывать, что намерены захватить Европу при помощи демократических институций. Когда речь заходит о предполагаемых причинах нарастающей популярности ислама, Гауланд следует тезисам своего любимого писателя Эрнста Юнгера, с которым он и сам частенько лично общался. Юнгер, по словам Гауланда, верно описывает закат, порождающий общество, в котором больше нет «живой духовности».

Свидетели Запада

Будь то мыслители вроде немецкого писателя и фронтовика Юнгера, философ Мартин Хайдеггер или юрист Карл Шмитт — консервативные авторы 1920-1930 годов снова пользуются большой популярностью у новых правых. И не только в Германии. Накануне последних французских выборов на конференции, посвящённой образованию, педагоги, близкие правонациональной кандидатке Марин Ле Пен, предупреждали об «исламизации» в школах и университетах. В качестве средства для выживания Франции они предлагали концепцию элитизма, создания новой меритократии, ориентированной на идеи Алексиса Карреля, умершего в 1944 году французского медика, популяризатора науки и сторонника коллаборационистского режима Виши. Continue reading →

by olladij

Aus: Simone Weil, “Die Verwurzelung. Vorspiel zu einer Erklärung der Pflichten dem Menschen gegenüber”, 2011 Zürich

(Ich hab’s endlich hingekriegt, was ich seit Jahren vorhatte und mich nicht so richtig rangetraut habe: über Simone Weil geschrieben. Es hat sich da so einiges in den Notizen angesammelt, vieles davon habe ich schließlich nicht verwendet. Es ist auch nicht einfach, Weil zu lesen, deswegen haue ich das ganze Geroll raus – vielleicht stolpert jemand darüber und lässt sich doch noch zur Lektüre inspirieren oder hat nach dem Zitat gesucht und weiß nicht mehr, wo es war. Hier, übrigens, waren die Exerpte aus ihrem Fabriktagebuch. Wie auch immer, enjoy! – liberadio)

„Die Pflicht besteht nur zwischen einzelnen Menschen“. (S.8.)

„Diese Pflicht beruht auf keiner Übereinkunft. Denn all Übereinkünfte können nach dem Willen der Vertragspartner geändert werden, während an dieser Pflicht keinerlei Änderung eines menschen Willens auch nur irgendwas ändern könnte. Diese Pflicht ist ewig. Sie entspricht dem ewigen Geschick des Menschen. Nur der Mensch hat ein ewiges Geschick. Die Gemeinwesen haben es nicht. Auch bestehen ihnen gegenüber keine direkten Verpflichtungen, die ewig wären. Einzig und allein ewig ist die Pflicht dem Menschen als solchen gegenüber. Diese Pflicht ist nicht an Bedingungen geknüpft. Wenn sie auf etwas gegründet ist, gehört dieses Etwas nicht unserer Welt an. In unserer Welt ist sie auf nichts gegründet. Dies ist die einzige Pflicht, die sich auf die menschlichen Dinge bezieht, aber keiner Bedingung unterworfen ist“. (S. 9)

„Die französische Arbeiterbewegung, die aus der Revolution hervorging, war im Wesentlichen ein Schrei, nicht der Revolte, sondern des Protests gegen die erbarmungslose Härte des Schicksals aller Unterdrückten. (…) Sie endete 1914; seitdem ist nur noch ein Nachhall geblieben (…) Das konkrete Verzeichnis der Schmerzen der Arbeiter liefert die Liste der Dinge, die geändert werden müssen“. (S. 53) „Nur die JOC (Jeunesse Ouvrière Chrétienne) hat sich mit dem Leid der jungen Arbeiter befasst; dass es diese Organisation gibt, ist vielleicht das einzige sichere Zeichen dafür, dass das Christentum bei uns noch nicht ganz gestorben ist“. (S. 62)

„Auf jeden Fall wäre eine solche soziale Lebensweise weder kapitalistisch noch sozialistisch. Der Proletarierstand würde abgeschafft, anstatt auf alle Menschen ausgedehnt zu werden, wozu der sogenannte Sozialismus tendiert“. (S. 74)

„Er wird keine gesunde Arbeiterbewegung geben, wenn sie nicht über eine Lehre verfügt, die dem Begriff des Vaterlands einen bestimmten Platz zuweist, das heißt einen beschränkten Platz“. (S. 97) Continue reading →

by olladij

Бог – истина кривды

 

Любитель пригрозить западному рассаднику либерализма и мужеложства термоядерной расправой, а русскому народу-богоносцу за просмотр легкомысленных фильмов — так и вообще Апокалипсисом, преподобный отец Всеволод Чаплин написал книгу с очень интересным названием. Она должна называться «Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата» и расставить все точки над i в вопросах отношений с иными конфессиями. В глаза бросается неудачное дизайнерское решение на обложке, которое, с позволения сказать, вызывает совсем иные ассоциации.

Посмотрев на название книги, написанное без знаков препинания, поневоле задаёшься вопросом: что это вдруг с отцом Всеволодом, неужто взялся за ум? Отец Всеволод, конечно, как был, так и остался тем ультраправым мракобесом, каким мы его знаем и любим. Свинью ему подложил дизайнер издательства, который, наверное, и сам не ведает, насколько он прав, столь бесцеремонно обращаясь к нам и потенциальной чаплинской публике: «Бог — истина кривды». Но отставим в сторону этого Чаплина с его книгой и попробуем немного приблизиться к пониманию, почему же для социальной критики и атеизма бог — действительно истина кривды.

У часто цитируемого высказывания Маркса, что религия-де является опиумом народа, своеобразным обезболивающим, помогающим переносить земные лишения, взваленные на него земными же властями, есть ещё и социально-революционный контекст, часто и охотно забываемый вульгарными атеистами и материалистами.

«…религия, — пишет Маркс в знаменитом вступлении к «Критике Гегелевской философии права», — есть самосознание и самочувствование человека, который или ещё не обрёл себя, или уже снова себя потерял. Но человек — не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек — это мир человека, государство, общество. Это государство, это общество порождают религию, превратное мировоззрение, ибо сами они — превратный мир. Религия есть общая теория этого мира, его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический point d’honneur [вопрос чести], его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания. Она претворяет в фантастическую действительность человеческую сущность, потому что человеческая сущность не обладает истинной действительностью. Следовательно, борьба против религии есть косвенно борьба против того мира, духовной усладой которого является религия. Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. (…) Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своём положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия. (…) Задача истории, следовательно, — с тех пор как исчезла правда потустороннего мира, — утвердить правду посюстороннего мира. (…) Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики».

Похожим образом эту идею сформулировал Михаил Бакунин в трактате «Бог и государство»:

«Сведенный в интеллектуальном и моральном, равно как и в материальном, отношении к минимуму человеческого существования, заключенный в условиях своей жизни, как узник в тюрьму без горизонта, без исхода, даже без будущего, если верить экономистам, народ должен был бы иметь чрезвычайно узкую душу и плоский инстинкт буржуа, чтобы не испытывать потребности выйти из этого положения. Но для этого у него есть лишь три средства, из коих два мнимых и одно действительное. Два первых — это кабак и церковь, разврат тела или разврат души. Третье — социальная революция».

Бог, религия вообще, таким образом, есть выражение бесчеловечности, неуютности этого общества. Это социальный иероглиф, выражающий не оправдываемую естественными причинами власть человека над человеком. Это выражение того состояния, когда общество предстаёт перед людьии как чуждая и репрессивная инстанция. Continue reading →

by olladij

Вся Земля – Ашура, каждый день — Кербела, ёпт!

Между тем, в Иране снова протесты. Если точнее, то они продолжались всё это время, прошедшее с зимних протестов. Напомним: новая волна социальных протестов началась в конце декабря 2017 г. довольно консервативной местности Мешхед, где шиитские мракобесы раскачивали народ против актуального режима, против всяческих богопротивных послаблений и либерализаций. Видение проблемы клириками, конечно интересное: Рухани — это приветливое лицо бесчеловечной клерикальной деспотии, количество казней в стране выросло по сравнению с периодом правления Ахмадинеджада, зато во внешней политике Рухани не так яро борется с сионистско-американским империализмом, с ним можно и поговорить. За то и любят и чтят европейские наци Ахмадинеджада больше.

Ну так вот, клерики тогда потеряли контроль над разволновавшейся толпой, у толпы интересы были попроще: инфляция, растущие цены на продукты питания ит.п. Дальше — больше: начались претензии к властям за вот то самое бабло, которое они вымарщивают из мирового сообщества при помощи своей атомной сделки. Можно было патриотично и антиимпериалистично вложить его в родную инфраструктуру, допустим, но Исламская республика Иран предпочитает спонсировать шиитские бригады в Сирии и Ираке. Со стратегической целью, конечно, выйти к границам Израиля и таки воплотить в реальность свои эсхатологические антисемитские мечты. Да и от разработок атомного оружия Иран, кажется, на протяжение всего этого времени не отказывался, продолжая получать от мирового сообщества откупные. А зачем улучшать свою бренную жизнь, если есть шанс посредством ядерного джихада коллективно отправиться в Джаннат, где будет всё? И к израильской границе, они, можно сказать, уже подобрались…

С этой перспективы, опять же, примечательно, кто и как отреагировал на те зимние бунты, прокатившиеся практически по всей стране. Такие «рассадники терроризма на Ближнем Востоке» по экспертному мнению iran.ru, как США и Израиль, поддержали выступления иранского населения. А вот в этих наших Европах всё было куда сумрачней: никто не нашёл в себе смелости критиковать нелюбимого, но, тем не менее, весьма ценимого экономического партнёра. Маркон даже пожурил американского коллегу за поддержку антиправительственных безобразий. Меркель может позволить себе время от времени повторять мантру объединённой и похорошевшей постнацистcкой Германии о том, что безопасность Израиля является частью государственного интереса ФРГ. Но поссориться с Ираном — так кому ещё продавать в таких количествах строительные краны, посредством которых шиитские мракобесы делают особенно низменных людишек ближе вечным божественным ценностям? Вообще, в стране победивших духовных скреп категорически нельзя бухать, плясать и трахаться, т.е. хоть ловить хоть какую-то толику своего личного счастья в земной жизни — нужно только молиться, поститься и слушать радио «Тегеран».

Они даже пытались перенаправить протесты в привычное русло погромов, тому есть свидетельства. Это дело привычное и используется практически всеми арабскими деспотами и исламскими мракобесами в непонятной ситуации — практически сразу после свержения Мубарака Мусульманские братья пытались устроить старый добрый марш на Аль-Кудс (Иерусалим). Но восстания начались там же, где закончились в 2009-м, со стачек, сжигания портретов любимых аятолл, нападения на полицейские участки, проклятий в сторону не только клерикалов, но и их религии вообще (в Иране всё ещё сильны до-исламские культы, зороастризм, например).

Режим, конечно, ответил репрессиями, но ни стачки, ни более мирные протесты, ни периодическая эскалация насилия никуда не делись. Это только видимость, что протесты благополучно закончились к середине января. C 16-го мая улицы города Казерун выглядят как после военных действий. «Beware of the day we get arms»,  скандировали демонстранты. Протесты в Бане, блакада железнодорожных путей в Араке, забастовки учителей, крестьян, студентов, водителей по всей стране, лозунги «Marg bar setambar, dorud bar kargar» (Смерть угнетателю, да здравствует рабочий) во время первомайских демонстраций и т.д. и т.п.

Презрение к индивидуальной жизни, к счастью на Земле — это то, что роднит фашистов, исламистов и этатистов всей мастей. Против них, в пользу жизни совершаются революции. В том числе и в Иране, где исламская революция была лишь контрреволюцией на упреждение. А о роли иранских левых в ней ещё предстоит поговорить. «Они идут сверху вниз, от высшего к низшему, от сложного к простому. Они начинают Богом, представленным в виде личного существа или идеи, и первый же шаг, который они делают, является страшным падением из высших вершин в грязь материального мира; от абсолютного совершенства к абсолютному несовершенству; от мысли о бытии или скорее от высшего бытия к небытию. (…) материализм исходит от животности, чтобы установить человечность; идеализм исходит от божественности, чтобы установить рабство и осудить массы на безысходную животность». (Михаил Бакунин, «Бог и государство»)

Прогнозы в этом случае — дело бесполезное и безблагодатное. В худшем случае — бегство вперёд, в самое пекло сирийской войны и возможной войны с Израилем. В лучшем — определённо можно сказать только, что Россия в таком случае потеряет важного союзника в регионе и пример победивших духовных скреп. Обо всём этом вам на сайте iran.ru не расскажут, но популярно объяснят, что дни «сионистского режима» сочтены.

P.S. На всякий пожарный напомню, что термин «исламофобия» используется аятоллами для патологизации и дискриминации критики своего режима. Применялся против диссидентов иранской диаспоры зарубежом и против Салмана Рушди, в частности. Перенимается левыми с терминальной стадией постмодернистского разжижения мозга. (Вот это была патологизация, да!)

by olladij

Чёрные якобинцы

225 лет назад на Гаити началась первая пролетарская революция

Кристиан Фригс

haitip259a-1gourde-1992_f

Когда в наше время заходит речь о Гаити, мы представляем себе крошечную страну к Западу от карибского острова Испаньола, чьё десятимиллионное население считается одним из беднейших в стране. В особенности после страшного землетрясения 12-го января 2010-го года, во время которого, согласно сообщениям правительства, погибло более 300000 человек, Гаити фактически является протекторатом международных НПО, чья «помощь» совершенно не служит тому, чтобы обеспечить самостоятельное восстановление страны. В то время как накануне 100-летия российской Октябрьской революции, нам следовало бы вспомнить, что за сто лет до того единственная успешная революция, совершённая порабощёнными людьми, решительным образом изменила историю капиталистического мира. Настолько решительно, что Гаити до сих пор приходится расплачиваться за эту дерзость; самое радикальное на то время восстание против с самых своих истоков расистских структур капиталистической эксплуатации до сих пор вычёркивается из учебников истории.

В европейском нарративе революционной истории, перехода от буржуазной к пролетарской революции, 1789-й, 1848-й и 1917-й годы считаются вехами. Даже у марскистских историков вроде Эрика Хобсбаума гаитянская революция либо не упоминалась, либо упоминалась вскользь, как отметил гаитянский историк Мишель-Рольф Трулио в 1995-м году в своём исследовании «Silencing the Past» об взаимоотношениях власти и историографии. Она считалась, в лучшем случае, экзотическим отпрыском Великой Французской революции 1789-го года в Карибском море без какого-либо дальнейшего влияния на ход глобальной истории. Для современников же это было совсем по-другому, европейская и североамериканская общественность пережила травматический шок.

Саркастические песни, забастовки, нападения — революция закипает

Санто-Доминго, как Гаити называлось до провозглашения независимости в 1-го января 1804-го года, было с 1697-го французской колонией и с 1780-го не каким-нибудь крошечным пограничным постом французской колониальной империи, а одним из глобально значимых центров раннекапиталистического накопления богатства, в котором производились эксперименты с самыми современными методиками производства и эксплуатации. Тут производилась половина мирового предложения сахара и кофе — тогда они ещё не были дешёвыми продуктами потребления, но являлись дорогостоящими принадлежностями культуры Просвещения. За годы до революции Санто-Доминго переживало небывалый экономический подъём и стало основным закупщиком похищенных в Африке людей. Полмиллиона рабов, треть их них — женщины, эксплуатировались на восьми тысячах сахарных и кофейных плантаций буквально до смерти; им противостояли всего лишь 30000 белых и 28000 вольных gens de couleur. Без военной поддержки со стороны колониальной Франции это экстремальное классовое расслоение едва ли можно было сохранять стабильным. Но периодически возникали и конфликты между метрополией и белыми господами на Санто-Доминго, речь в которых заходила и о стабилизации форм жесточайшей эксплуатации. Continue reading →