Archives

by olladij

G. Maximow: Die revolutionäre Verteidigung (1941)

Der deutsche Angriff auf Russland überraschte alle durch seine Plötzlichkeit und machte vielleicht vielleicht noch mehr Eindruck als der am 23. August 1939 geschlossene Freundschaftspakt zwischen Stalin und Hitler. Wenn der Freundschaftspakt zwischen den beiden Vertretern der jüngsten Reaktion eine „unerwartete Überraschung“ war, so ist der Krieg im Gegenteil eine „erwartete Überraschung“. Alle, mit Ausnahme der Lakaien und Papageien des Kremls, die in kommunistischen Parteien organisiert sind, betrachteten den Krieg zwischen den beiden despotischen Regimen als unvermeidlich, aber sie dachten logischerweise, dass er sofort nach Hitlers siegreichem Krieg im Westen ausbrechen würde; sie glaubten, dass Hitler einen Angriff auf Russland nicht riskieren würde, solange ihm im Westen die Hände gebunden waren. Diese Annahmen basierten erstens auf Hitlers eigener Erklärung, dass Deutschland Kaisers Fehler nicht wiederholen würde: Es würde keinen Zweifrontenkrieg führen. Zweitens würde ein Angriff auf Russland eine vollständige Blockade Deutschlands bedeuten und es der Hilfe berauben, die es von Russland erhalten hatte: Öl, Brot, Mangan usw. Drittens würde der Krieg gegen eine noch so schlechte russische Armee eine sehr große Kraftanstrengung, eine gigantische Verschwendung von Material und Personal bedeuten; außerdem, so leicht der Krieg auch zu gewinnen sein mag, würde er zu einer totalen Störung des deutschen Transportwesens, zur Zerstörung der Produktion, z.B. des Erdöls, führen und die Landwirtschaft der Ukraine in ein völliges Chaos stürzen, dessen unvermeidliche Folge eine schreckliche Hungersnot wäre. Unter solchen Bedingungen wird es bei allem organisatorischen „Genie“ der Deutschen mindestens ein oder zwei Jahre dauern, um das Zerstörte in einen Zustand wenigstens sichtbarer Ordnung zu bringen und ohne Hindernisse die notwendigen Nahrungsmittel, Mineralien, Erdöl und andere Rohstoffe zu bekommen. In der Zwischenzeit würden England und Amerika nicht tatenlos zusehen, im Gegenteil, die britische Luftwaffe, die auf keinen soliden Widerstand stößt, würde die industriellen und strategischen Zentren Deutschlands und der eroberten Länder zerstören; die anglo-amerikanische Industrie, die die unerwartete Atempause nutzt, würde eine rasende Produktion von Flugzeugen, Panzern, Geschützen und allen anderen militärischen Ausrüstungsgegenständen entwickeln, was unweigerlich zur Niederlage Deutschlands ungeachtet seiner Erfolge im Osten führen würde.

Die elementare menschliche Logik verlangte, dass Hitler und seine Generäle die Eroberungen konsolidierten, die ruinierte Wirtschaft Europas in Ordnung brachten, eine neue Wirtschaftsordnung errichteten und die Politik der Zugeständnisse an Stalin und seine von den Großmachtfantasien besessene Oprichnina fortsetzten und von Russland alles erhielten, was unter den gegebenen Bedingungen möglich war. Aber die Logik der Diktatoren ist keine einfache menschliche Logik. Die Wege der diktatorischen Logik sind unergründlich, sie ist kapriziös und irrational: Der Angriff auf Russland ist nun eine vollendete Tatsache. Die grandiosen Schlachten von Menschen und Maschinen finden an einer zweitausend Meilen langen Front statt, Hitler siegt bis jetzt, aber dieser Sieg trägt in sich alle Zeichen eines Pyrrhussieges: Jeder Sieg Hitlers, sofern die russische Armee erhalten bleibt, bringt ihn der unvermeidlichen Niederlage näher, wenn nicht im Osten, so doch im Westen. Hitlers Angriff hat alle Pläne Stalins, dieses genialen Mannes mit dem Herzen eines Tigers, dem Hirn eines Huhns und den Gewohnheiten eines Schakals, zunichte gemacht und die Verbrecherhaftigkeit seiner Außenpolitik offenbart.

Seine Außenpolitik war unendlich naiv und daher lange Zeit ein Rätsel, denn niemand hätte einem großen Staatsoberhaupt eine solche Naivität zugestehen können. Nachdem er sich jahrelang in den Außenministerien des anglo-französischen Imperialismus herumgetrieben und sich erniedrigen lassen hatte, was im Spanischen Bürgerkrieg seinen Höhepunkt erreichte, änderte Stalin abrupt den Kurs seiner Außenpolitik: Er wandte sich dem schlimmsten Feind der Freiheit, des Sozialismus und der Arbeiterklasse, Hitler zu. Diese Wendung beruhte auf dem Wunsch, Europa und Asien zu beherrschen, der Stärkste zu sein.

Stalins Berechnungen waren sehr einfach. Sie liefen darauf hinaus, nicht nur eine oder zwei Fliegen mit einer Klappe schlagen, sondern ein Dutzend auf einmal. Der Pakt vom 23. August 1939 war der Akt des Abdrückens, gefolgt von einem wundersamen Schuss, der ein Dutzend fette Kaninchen auf einmal töten sollte – ein europäischer Krieg, der nach und nach zu einem weltweiten Krieg wurde. Stalin triumphierte und rieb sich genüsslich die Hände: „Ich habe sie gut hereingelegt!“

In der Tat ist alles so gelaufen, wie geplant, als wäre es nach Noten gespielt worden, und mit einem gewissen Maß an politischer Kurzsichtigkeit könnte man sich hämisch freuen, triumphieren und sich für Peter den Großen und den Supergroßen halten. Continue reading →

by olladij

G. Maximow: Die Außenpolitik der russischen Bürokratie. Ein Revue (1940)

Die Außenpolitik der UdSSR beruht allein auf den Klasseninteressen, aber nicht auf den der russischen Arbeiter und Bauern, sondern nur der Bürokratie. Die Politik der Bürokratie ist nach innen reaktionär, und sie muss zwangsläufig auch nach außen so sein. Die Richtung der Außenpolitik, nicht ihr Wesen, änderte sich schlagartig am 23. August 1939, als mit Hitler ein Vertrag über Freundschaft und gegenseitige Unterstützung unterzeichnet wurde. Seit einem Jahr stützt sich die Außenpolitik der russischen Bürokratie auf diesen Vertrag. Am Jahrestag der Unterzeichnung dieses Vertrages mit dem Nationalsozialismus erklärte die Zeitung „Iswestija“, dass die russische Regierung mit „unerschütterlicher Entschlossenheit“ weiterhin alle Versuche abwehrt, dieses Bündnis zu brechen, die „bis zum heutigen Tag“ andauern. Der Aufmacher der „Iswestija“ bestätigt diese „Festigkeit“ dadurch, dass Russland im Laufe des Jahres Deutschland “Rohstoffe lieferte, die es dank der von Großbritannien organisierten Blockade zunächst gegen Deutschland und dann gegen ganz Europa besonders benötigte“. Die „Iswestija“ versichert Hitler und seiner Clique, dass alle provokativen Versuche, Zwietracht und gegenseitiges Misstrauen zwischen der UdSSR und Deutschland zu säen, zum völligen Scheitern verurteilt sind.

In ihrer Bewertung des Paktes mit Hitler kommt die „Iswestija“ zu dem Schluss, dass es sich um einen „echten Wendepunkt in der Geschichte von ganz Europa“ handelt. Diese Einschätzung ist zweifelsohne richtig. Und vielleicht, von allen bolschewistischen Entscheidungen, die sie als historisch bezeichnen, ist der Pakt zweifellos eine der wenigen Entscheidungen, die man mit Fug und Recht als als eine historische Entscheidung von außerordentlicher Bedeutung qualifizieren kann. Er muss so bezeichnet werden, nicht nur weil er einen Wendepunkt in der Geschichte Europas bedeutet, was zweifellos zutrifft, sondern vor allem, weil sie eine prägnante Formulierung des Wesens der zweiundzwanzigjährigen Entwicklung des Bolschewismus, der Schlussakkord der Entartung der russischen Revolution und der Epilog der größten Tragödie der größten Nation und in hohem Maße der Tragödie des internationalen Proletariats und der internationalen Befreiungsbewegung.

Der Eindruck vom Pakt war gleichbedeutend mit einer plötzlichen Explosion. Das Echo davon schallte um die ganze Welt. Und auch jetzt, ein Jahr später, trotz der Klagen der Besiegten und des Siegesjubels der Sieger, hallt das Echo dieser Explosion noch immer sehr deutlich. Dieses Echo wird auch nach dem Fall des Bolschewismus nicht verstummen. Warum das? Weil die Bedeutung des Paktes und seine Tragweite nicht nur für Russland und Europa, sondern für die ganze Welt groß sind.

Was ist der Sinn und die Bedeutung des Paktes?

Um diese Frage zu beantworten, müssen wir, zumindest in aller Kürze, alles analysieren, was dem Pakt vorausging, und seinen organischen Zusammenhang mit der gesamten bisherigen Entwicklung des Bolschewismus bzw. seiner Politik im In- und Ausland herstellen. Diese Analyse wird die Bedeutung des Paktes offenbaren und den Charakter der Außenpolitik der russischen herrschenden Klasse bestimmen.

Der Bolschewismus ist einer der Zweige des Marxismus, eine Fraktion der Sozialdemokratie. Der Marxismus glaubt bekanntlich an die befreiende Kraft des Staates, wenn er in die Hände von Sozialisten, von „wahren und wissenschaftlichen Sozialisten“, d.h. Marxisten gerät. Dieser Staat muss die Diktatur des Proletariats sein, die das Privateigentum vernichtet und und es durch Staatseigentum ersetzt. Alles muss dem Staat gehören, kontrolliert und von ihm und nur von ihm verwaltet werden. Unter solchen Bedingungen, sagen unsere marxistischen Vulgärutopisten, zwangsläufig die notwendigen Bedingungen für das allmähliche Aussterben des des Staates. Der Staat stirbt schließlich ab und fällt herunter, wie eine reife Frucht. Die „wissenschaftlichen Sozialisten“ heben ihn auf und bringen ihn in ein ‚Museum der Altertümer‘, wo der von freien, herrschaftslosen kommunistischen Völkern beäugt wird.

Die ganze Schwierigkeit für Marxisten besteht darin, die politische Macht zu ergreifen, den Staatsapparat zu übernehmen. Indem er diese Schwierigkeit überwindet, demontiert der Marxist leicht die alte Ordnung. Und die Marxisten richteten und richten weiterhin ihre ganze Energie und all ihre Fähigkeiten auf die Übernahme des Staatsapparates – die einen mit friedlichen Mitteln, die anderen mit revolutionären Mitteln.

Im Jahr 1917 begünstigten die Umstände die Machtergreifung der Marxisten in Russland. Also ergriff eine der entschlossensten Fraktionen des Marxismus, die Bolschewiki, die Macht und und began, auf der Grundlage von Marx-Engels’schen Plan einer Diktatur des Proletariats die alte kapitalistische Ordnung zu zerstören und die Bedingungen für den Tod des Staates vorzubereiten. Was geschah dann?

Schauen wir mal. Der Staat hat wirklich alles selbst in die Hand genommen. Wir wissen das, und die ganze Welt weiß es. Aber was dabei herausgekommen ist, das weiß nicht jeder, und viele wollen es auch bewusst nicht wissen. Aber es ist immens wichtig, das zu wissen.

Nicht jedem ist es voll bewusst, wenn er sagt: der Staat. Was ist ein Staat: ein Gebiet, ein Volk? Weder noch. Ein Staat ist eine hierarchische politische Organisation eines Volkes oder einer Gruppe von Menschen auf einem bestimmten Territorium, die durch Zwang und Gewalt Ordnung schafft. Folglich muss es im Staat zwei Kategorien von Menschen geben: die Herrschenden aller Ränge und die Beherrschten. Der Staat ist also von Natur aus eine Klassenorganisation. Wo es keine Klasse der Herrschenden und keine Klasse der Beherrschten gibt, gibt es auch keinen Staat.

Die herrschende Klasse muss über die Mittel der Regierung verfügen; dieses Mittel ist in erster Linie die Gewalt; der Ausdruck dieser Gewalt ist die Armee und die Polizei, die den Gehorsam gegenüber den von der herrschenden Klasse erlassenen Gesetzen erzwingen; dann gibt es das Gericht, das darüber urteilt, inwieweit das Gesetz gebrochen wurde und welche Strafe der Übertreter verdient, dann das Gefängnis, in dem der Verbrecher festgehalten wird, und der Henker, der den Übertreter physisch vernichtet. Continue reading →

by olladij

G. Maximow: Das erste Kriegsjahr (1940)

Der Krieg ist in sein zweites Jahr gegangen. Wie viele Veränderungen, die unerwartetsten, schwindelerregenden Veränderungen gab es in einem Jahr! Die Landkarte Europas ist umgestaltet worden und nicht mehr wiederzuerkennen. Ein Land nach dem anderen hatte seine Unabhängigkeit verloren. Menschen zogen zu Hunderttausenden wie Vieh von den Orten, an denen sie seit Jahrhunderten gelebt hatten, an neue, unbekannte Orte. Zerstörte Städte, zerstörte Industrien, Gespenster der Hungersnot. Zerbrochene Illusionen, zerstörte Hoffnungen, ideologische Ruinen, Bankrotte – staatlich, militärisch, klassenmäßig, moralisch. In der letzten Ausgabe haben wir gezeigt und, wie wir hoffen, bewiesen, dass der Krieg aus der Plünderung entstanden ist und weiterhin Plünderung ist. Raub ist unter allen Gesichtspunkten und nach allen Gesetzen ein Verbrechen. Der Krieg ist also auch ein Verbrechen. Ja, er ist ein Verbrechen, aber er ist ein besonderes, ehrenvolles Verbrechen – er ist ein legalisiertes, verherrlichtes, von der Kirche abgesegnetes und von Dichtern besungenes Verbrechen. Der Krieg ist ein legalisierter Massenraub und Plünderung mit Massenmord und Gewalt, mit Bränden und Zerstörung. Er ist noch schlimmer als Raub, weil er rücksichtsloser ist und alle Raubzüge der Welt zusammengenommen übertrifft.

Alle bisherigen Versuche, den Krieg zu beseitigen, sind völlig gescheitert: Das Haager Tribunal und der Völkerbund waren völlig machtlos. Warum waren sie machtlos? Stellen Sie sich vor, eine Großstadt – London, New York, Chicago, Paris, Berlin oder Moskau – ist durch Räuberbanden in Bezirke unterteilt. Eine dieser Banden wird stärker und dringt in den Bezirk der anderen ein. Diese Invasion führt zu einem Krieg zwischen den Banden. Die besiegten Banden bitten um Frieden. Die Sieger gewähren Frieden, die Stadt wird gemäß einem Vertrag neu aufgeteilt, der von den Siegern diktiert wird. Um weitere Zusammenstöße zu vermeiden und um den Status quo zu erhalten, wird ein Koordinationsrat eingesetzt. Und wie weiter? Der Krieg zwischen den Banden geht bald mit größerer Wucht weiter. Und so geht es weiter und weiter bis die Banden gestoppt werden.

Dasselbe gilt für die internationale Arena, dieselben Beziehungen zwischen den Staaten, die gleichen Motivationen und Beweggründe, die gleiche Moral und die gleichen Prinzipien. Prinzipien. Der Völkerbund war ein hervorragendes Beispiel dafür. Denken Sie an die Mandschurei, Abessinien, China, Spanien, Albanien, Österreich, Tschechoslowakei, Polen, Finnland. So wie der gewöhnliche Raub das Ergebnis wirtschaftlicher Ungleichheit ist, auf der das moderne kapitalistische System beruht, so ist auch der Krieg – der Raub eines Landes durch ein anderes – das Ergebnis der gleichen wirtschaftlichen Ungleichheit, aber nicht mehr von Einzelpersonen, sondern von ganzen Ländern. Die gleichmäßige Verteilung des natürlichen Reichtums unter allen Ländern der Welt und die Organisation der Weltproduktion auf der Grundlage der Bedürfnisbefriedigung und nicht des Profits könnte Kriege, d.h. Raubzüge mit Massenmord, Zerstörung und Bränden, abschaffen. Dies bedeutet aber nicht mehr und nicht weniger als die Abschaffung des modernen staatskapitalistischen Systems, daher werden Kriege nur mit dem Verschwinden des Kapitalismus, ob privat oder staatlich, und des Staates als politische Organisationsform der Gesellschaft verschwinden. Weder die Haager Gerichtshöfe, noch die Völkerbünde, noch die Vereinigten Staaten von Europa, von denen dank der unerwarteten Siege Hitlers nicht mehr die Rede ist, können die Kriege beseitigen, denn sie beseitigen nicht ihre grundlegenden Ursachen: Ungleichheit und Ausbeutung. Aus den gleichen Gründen können weder der Kommunismus Stalins noch der Sozialismus Hitlers noch der Sozialismus Mussolinis die Kriege beseitigen.

Der Aufstieg des bolschewistischen Militarismus und Imperialismus ist ein wichtiger Faktor für den Wandel in der britischen Außenpolitik. Der bolschewistische Militarismus stellt eine doppelte Gefahr für die herrschende Klasse des britischen Empire dar: Eine imperialistische und eine Klassengefahr. Um diese Gefahr zu beseitigen, ist die britische herrschende Klasse bestrebt, eine starke Barriere an der Westgrenze der UdSSR und eine eine ständige militärische Bedrohung im Osten zu errichten. Mit der Präsenz eines starken und aggressiven japanischen Reiches im Osten stellt die Schaffung dieser militärischen Bedrohung keine Schwierigkeit dar. Im Westen war die Situation anders. Polen stellte keine Bedrohung für den bolschewistischen Imperialismus dar, noch war es eine ausreichend zuverlässige Barriere gegen diesen. Das demokratische Deutschland war für diese Rolle nicht geeignet, weder in seinem Zustand noch in seinem Charakter.

Die Machtübernahme des deutschen Nationalsozialismus löste ein schwieriges Problem. Der unerbittliche Antibolschewismus des Nationalsozialismus stößt in einflussreichen englischen Kreisen auf heiße Sympathie, die entschlossen sind, Hitler ebenso wie Mussolini zu einem Instrument ihrer Klassen- und Reichspolitik zu machen. Baldwin und dann Chamberlain, unterstützt von den Clivedens, änderten ihre Politik gegenüber Deutschland drastisch. Die neue britische Politik verfolgte ein doppeltes Ziel: ein starkes Deutschland zu schaffen, um das Vordringen des bolschewistischen Imperialismus bis tief nach Asien aufzuhalten, und den Hitlerismus als Gendarm in Europa einzusetzen. Continue reading →

by olladij

G. Maximow: Der Krieg – weshalb und weswegen? (1940)

[Grigori Maximow (1893 – 1950) – der wohl bekannteste und der letzte russische Anarchist und Syndikalist der „post-klassischen“ Generation, die nach Kropotkin und Karelin kam. Revolutionär, Emigrant, Theoretiker, Wobbly aus Chicago. Es gibt schon Gründe, warum die “anarchosyndikalistischen” „internationalistischen“ Larper von der KRAS ihn nicht so gerne zitieren, sich überhaupt an ihn erinnern. Er war nämlich nicht so „links-schlau“, wie seine heutigen Erben, die todsicher „wissen“, dass in der Nacht der Abstraktion alle Katzen schwarz seien. Wohl auch nicht so „verkopft“ wie der andere bekannte gelehrte „Syndikalist“ seiner Generation, Alexej Borowoj, der eher ein irrationalistischer Sorelianer und tendenziell auf dem Weg nach rechts war. – liberadio]

Der Krieg ist bereits eine alptraumhafte Realität. Wie abgerichtete Hunde erheben sich die Menschen auf das Kommando ihres Herrn und ziehen in einen blutigen Kampf: Sie töten sich gegenseitig, schneiden, stechen, verstümmeln, entstellen einander, verbrennen und zerstören Dörfer, Weiler und Städte, zerstören alles, was durch harte Arbeit aufgebaut wurde, um die Bedürfnisse und Anforderungen der Menschen zu erfüllen. Dieses Verhalten der Menschen des zwanzigsten Jahrhunderts ist merkwürdig. Denn dieselben Menschen, die sich gegenseitig umbringen und dabei selbst zugrunde gehen, würden vor Entsetzen und Empörung erschaudern, wenn sie sehen, dass in der friedlichen Umgebung ihrer Stadt oder ihres Dorfes vor ihren Augen Morde begangen werden. Und dieses Entsetzen und diese Empörung hätten sich unabhängig von der Nationalität des Mörders und des Opfers mit gleicher Kraft manifestiert. Und nun sind sie selbst sowohl Mörder als auch Opfer.

Wie ist diese seltsame Tatsache zu erklären? Der gewöhnliche Mörder ist motiviert durch egoistische Motive, die aus dem Privateigentum erwachsen – der Wunsch, das Gut eines anderen, das Eigentum eines anderen zu nehmen. Werden etwa die modernen Soldaten und Völker, die zu Soldatenheeren gemacht werden, von diesen Motiven geleitet? Es ist eine unbestreitbare Wahrheit, dass Krieg ein Massenraub ist, vom Massenmord begleitet. Der Krieg entstand aus der Plünderung, und die Plünderung ist nach wie vor die Grundlage der modernen Kriegsführung. Wenn in der Antike ein Stamm einen anderen Stamm angriff, wurde er von denselben Motiven geleitet, die auch die gemeinen Räuber unseres großartigen kapitalistischen Systems leiten. Jeder, der sich an dem Angriff beteiligte, riskierte sein Leben, um die Beute zu erlangen, und wenn er erfolgreich war, bekam er sie. Hier haben wir ein direktes persönliches Interesse. Wenn im Mittelalter ein Fürst oder ein König, ein Baron oder ein Herzog seine Truppen zum Plündern anführte, zahlten sie den Truppen einen Sold und gaben ihnen im Erfolgsfall Land und Macht. Und obwohl hier die gesamte Beute an den Prinzen oder den König ging der König, hatten alle Beteiligten ein Interesse an der Beute. Dann kam der Staat – die prächtigste und raffinierteste Erfindung vom Zwecke der Plünderung und der Gewalt. Er erklärte sich selbst zur Personifizierung der Nation, des Volkes, und setzte an die Stelle des Königs die Idee des Vaterlandes und und erklärte den Raub zur Verteidigung des Vaterlandes, zur Verteidigung der nationalen oder Volksinteressen. Unter dem Deckmantel der vaterländischen und nationalen Interessen forderte und zwang der Staat die gesamte Bevölkerung, sich unentgeltlich an der Ausplünderung zu beteiligen, als eine Art heilige Pflicht. Im modernen Raub, genannt Krieg, hat die breite Masse der beteiligten Millionen Menschen kein persönliches Interesse wie die Krieger, d.h. die Räuber der Antike und des Mittelalters, denn die ganze Beute geht an den Staat, an jene mächtigen kapitalistischen Gruppen, deren Interessen als nationale Interessen, als Vaterland, dargestellt werden. Der moderne Staat, dieser moderne gesichtslose Fürst, teilt nicht nur seine Beute nicht mit seinem Trupp, bezahlt sie nicht nur nicht für die Plünderung, sondern zwingt sogar seine Bürgerwehr und das Volk, die Kosten für die Plünderung zu tragen und sich um die verkrüppelten Truppenangehörige und die Familien der Erschlagenen.

Wenn moderne Soldaten kein persönliches Interesse am Raub haben, wenn sie aber trotzdem, unter Einsatz ihres eigenen Lebens andere unentgeltlich ausrauben, stellt sich die Frage, was für eine dermaßen mächtige Kraft sie dazu treibt und welches Motiv sie leitet?

Diese Kraft ist: der Kapitalismus, der Staat und die Kirche. Diese dreifache Kombination hat Hunger, Ignoranz und Angst geschaffen, organisiert und systematisiert. Der Kapitalismus – die Organisation der wirtschaftlichen Abhängigkeit des Menschen vom Menschen – schafft und bewahrt ein System des Massenhungers; der Staat, der die Angst vor Unsicherheit und Hunger ausnutzt, kreiert und erhält Disziplin und Gehorsam aufrecht; die Religion der Kirche und die Religion des Staates – die offizielle Wissenschaft – geben all dem eine moralische und wissenschaftliche Rechtfertigung, pflanzen alle möglichen für die Massen schädlichen Illusionen ein, die Tag für Tag in Schulen und Universitäten, in Kirchen, Synagogen und Moscheen, in Büchern und Zeitungen, im Radio und in den Theatern wiederholt werden – hypnotisieren die Massen. Schädliche Illusionen, falsche Wahrnehmungen und und Vorstellungen werden so zu unumstößlichen Wahrheiten, zu den Grundlagen der Gesellschaft, der Moral, der Ordnung und allgemeinen Wohlergehens, deren Verteidigung eine heilige und unentgeltliche Pflicht ist. Continue reading →

by olladij

П. Маттик: Спонтанность и организация (1977)

[Батяня Пауль Маттик в представлении не нуждается. Что? Нуждается? Нет, не нуждается. – liberadio]

I

Вопрос об организации и спонтанности рассматривался в рабочем движении как проблема классового сознания, связанная с отношениями революционного меньшинства к массе капиталистически идеологизированного пролетариата. Считалось маловероятным, что более чем меньшинство примет и, организовавшись, сохранит и применит на практике революционное сознание. Масса рабочих будет действовать как революционеры только в силу обстоятельств. Ленин принимал эту ситуацию с оптимизмом. Другие, например Роза Люксембург, думали об этом иначе. Для того чтобы осуществить диктатуру партии, Ленин прежде всего занялся вопросами организации. Роза Люксембург, чтобы избежать опасности новой диктатуры над рабочими, делала упор на спонтанность. Однако оба они считали, что как при определённых условиях буржуазия определяет идеи и деятельность трудящихся масс, так и при других условиях революционное меньшинство может сделать то же самое. В то время как Ленин видел в этом шанс на создание социалистического общества, Роза Люксембург опасалась, что любое меньшинство, поставленное в положение правящего класса, может вскоре начать думать и действовать так же, как буржуазия прежних времён.

За этими установками стояло убеждение, что экономическое развитие капитализма заставит пролетарские массы начать антикапиталистическую деятельность. Хотя Ленин рассчитывал на стихийные движения, он одновременно опасался их. Необходимость сознательного вмешательства в стихийно возникающие революции он обосновывал отсталостью масс и видел в стихийности важный разрушительный, но не конструктивный элемент. По мнению Ленина, чем сильнее стихийное движение, тем больше необходимость дополнять и направлять его организованной, плановой партийной деятельностью. Рабочих нужно было, так сказать, оградить от самих себя, иначе они по незнанию могут проиграть своё дело и, растратив свои силы, открыть дорогу контрреволюции.

Роза Люксембург думала иначе, потому что видела контрреволюцию не только таящейся в традиционных силах и организациях, но и способной развиться внутри самого революционного движения. Она надеялась, что стихийные движения ограничат влияние тех организаций, которые стремились к централизации власти в своих руках. Хотя и Люксембург, и Ленин рассматривали накопление капитала как процесс, порождающий кризисы, Люксембург представляла себе кризис как более катастрофический, чем Ленин. Чем более разрушительным будет кризис, тем более широким будет охват ожидаемых спонтанных действий, тем меньше будет необходимость в сознательном руководстве и централизованном контроле, и тем больше шансов у пролетариата научиться думать и действовать в соответствии со своими собственными потребностями. Организации, по мнению Люксембург, должны лишь способствовать высвобождению творческих сил, заложенных в массовых действиях, и интегрироваться в независимые пролетарские попытки организовать новое общество. Такой подход предполагал не ясное, понимающее революционное сознание, а высокоразвитый рабочий класс, способный собственными усилиями найти пути и средства использования производственного аппарата и собственных возможностей для построения социалистического общества. Continue reading →

by olladij

От Фуко до 7-го октября

О современном антисемитизме, реакционном антиимпериализме и тоталитарных искушениях

[К заголовку подошёл творчески: слямзил с английского перевода на Fathom. В остальном верно всё, написанному верить. Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья и любители Батлер, Фуко, Славоя Жожека и козы-дерризы будут изгнаны из левой ссаными тряпками. О «предательстве интеллектуалов» речи не идёт, они, собственно, никогда своих преференций особенно не скрывали. – liberadio]

Карл-Маркус Гаус, 27.1.2024

Когда в 1978-м году протесты в Иране превратились в массовое движение, философ Мишель Фуко решил прилететь из Парижа в Тегеран. Он хотел понять, какая сила позволила повстанцам смести вооружённый до зубов режим шаха Резы Пехлеви и лишить американских империалистов одного из их самых могущественных вассалов. За несколько лет до этого Фуко в своих влиятельных исследованиях объяснил, что европейское Просвещение проложило путь к буржуазной дисциплине, институционально испытало настоящую «тюремную систему» в тюрьмах и клиниках и в конечном итоге подчинило ей всё общество. Иранская революция восхитила его именно тем, что не была революцией по образцу западных или восточных, буржуазных или большевистских моделей, а скорее принесла в мир нечто новое. Он называл это «политической спиритуальностью» и в данном конкретном случае подразумевал единство антиимпериалистической борьбы и шиитского мученичества. Короче говоря, атеист, критик буржуазного государства и антиколониалист открыл для себя исламизм.

Фуко посвятил этой новой форме революции восторженные статьи во французской прессе и был принят на аудиенции аятоллой Хомейни, который всё ещё жил в изгнании в Париже. В результате он, видимо, не захотел и не смог применить к зарождающейся теократии свои собственные инструменты критики, которые он приобрёл при анализе буржуазного общества и использовал для его осуждения. Впоследствии он ни словом не обмолвился о том, что исламисты узурпировали революцию, преследовали любую оппозицию кровавыми судами, насаждали патриархальную принудительную власть над женщинами и объявили антисемитизм государственной доктриной.

По-настоящему он разозлился только тогда, когда феминистки Ирана в изгнании во Франции попросили его не закрывать глаза на бесправие женщин. Он дал им понять, что своей критикой они лишь разжигают предрассудки Запада в отношении ислама, иными словами, они не поняли, чего требует исторический момент: поставить свои собственные интересы выше уникальной возможности наконец освободить землю от проклятого капитализма и его европейского наследия.

И по сей день некоторым левым интеллектуалам на Западе не приходится сталкиваться в такими трудностями, как оппозиционерам в исламских странах, которые не считают права человека ложью и обманом европейского коварства, а настаивают на их универсальности и осуждают религиозный деспотизм. Их клеймят как пособников империализма, которые постоянно разжигают исламофобию.

Только подумайте: представители вчерашних колониальных держав, которые сегодня выдают себя за антиколониалистов, указывают жителям бывших колоний, как им следует вести себя в глобальном процессе деколонизации, без всякого стеснения и с неизменным высокомерием превосходства!

В постоянном поиске

Что заставляет многих самопровозглашенных «антиимпериалистов» симпатизировать реакционным деспотиям? Я думаю, это их постоянный поиск того, что они больше не могут найти в своих процветающих странах: того революционного класса, слоя или группы, которые обладают всем необходимым, чтобы освободить человечество от угнетения и отчуждения, одновременно освободив себя.

Согласно марксистскому взгляду на вещи, международный рабочий класс был призван выполнить эту задачу, но после всех экономических, социальных и технологических изменений, его фрагментации как класса и политически обусловленной десолидаризации, вряд ли кто-то ещё доверяет ему эту работу. Continue reading →

by olladij

Г. Ландауэр: Германия и её революция (1918)

[Отрывок из речи, произнесённой Ландауэром перед Временным национальным советом Народного государства Бавария, согласно стенографическому отчёту о заседании от 18-го декабря 1918-го года. Опубликован в журнале «Erkenntnis und Befreiung», № 6 и 7, 1919 г. Для коллекции, что называется. – liberadio]

Как же это следует понимать? С одной стороны, самая добродушная и гуманная революция, которая когда-либо происходила, помимо того, что она прошла совершенно без кровопролития, особенно здесь, в Баварии, это толерантное отношение к устному и письменному волеизъявлению, а также возникает впечатление, что почти на следующий день после завершения революции партии старого типа удивительно быстро оправились, можно сказать, от ужаса и удивления, и встроились в новую ситуацию.

Не знаю, чему больше удивляться: буржуазным партиям, которые – не со зла, позвольте мне употребить популярное слово — переобуваются с поистине обезьяньей быстротой, или социал-демократии, социал-демократии при власти в составе бывшего правительства, которая ведёт себя так, как будто ничего не произошло, которая не чувствует необходимости рассматривать революцию как сокрушительное потрясение, которая, в крайнем случае, кажется некоторым своим членам почти раздражённой тем, что произошло нечто, что не было предусмотрено программой и тактикой, что, кажется, не вписывается в столь надёжные партийные организации и профсоюзные организации, во всю это программное направление.

Неприятно затронуты и многие другие течения, особенно когда речь идёт о происхождении, об истоках, о духовно-ментальных истоках этой революции, о значении этой революции. Ибо нельзя говорить о происхождении этой революции, не говоря об этой войне, о происхождении этой войны и о вине этой войны. Возможно, вы ещё помните слишком грубый выпад, который давно ушедший рейхсканцлер, господин Михаэлис, вместе с господином фон Капелле сделал против некоторых членов, фактически против всей Независимой социал-демократической партии, в связи с известными восстаниями на флоте. В то время говорили, что Независимая партия виновна в государственной измене, виновна в этих действиях. Но не было даже судебного дела, не было даже следов доказательств. Но сейчас, когда мы уже не в старом режиме, когда мы размышляем, мы должны сказать: это были первые признаки для широкой публики, что среди солдат развернулось серьёзное повстанческое движение, серьёзное революционное движение, и что это революционное движение проистекало не только из недовольства начальством или какими-либо другими местными делами, и ни в коем случае не из того только, что что наши матросы и солдаты на флоте в открытом море имели столько времени для занятия духовными, историческими и другими вопросами, но что это движение было связано с небольшой группой людей, имевших совершенно особые мысли о происхождении этой войны и о вине Германии. Это была группа, ни в коем случае не просто организованная партией; это были люди, составлявшие определённое крыло, например, в «Нойес Фатерлянд» (1), которые знали то, что другие не хотели, но могли знать.

Вчера здесь было сказано, что такое может случиться только в Германии — слово, вероятно, было выбрано не совсем точное, но, вероятно, имелось в виду нечто похожее, — что человек загадил своё гнездо. Но нужно различать немецкую страну, немецкий народ, покрытое позором прошлое немецкое правительство и эту систему правления.

Англичанин не говорит: «Right or wrong, my government», он не говорит: «Правильно или неправильно — это моё правительство»; англичанин говорит: «Правильно или неправильно — это моя страна». Кто не встанет на защиту своего дома, своей страны, своего народа, даже если этот народ сам наложил на себя тяжёлую вину невежеством, трусостью, покорностью и подневольным отношением, которое ему навязали и воспитали? Что значит пассивная вина немецкого народа за попустительство, за незнание, закрывание глаз, за равнодушие, по сравнению с огромной виной тех, кто очень сознательно, очень осознанно развязал эту войну? Иначе этого и не выразить.

Вы можете сказать: «Ну, ну! Конечно, мы не единственные, кто виноват! В конце концов, эта война медленно нарастала на протяжении десятилетий, мы видели, как условия во всех странах становились все более воинственными, мы видели президента Пуанкаре, мы видели политические условия в России и т.д., мы видели то, что называется окружением Германии. У меня есть свои соображения на этот счёт. Суть в следующем: Необходимо различать возможность, более того, я допускаю, вероятность того, что война рано или поздно должна была наступить, и начало этой войны. Совершенно верно, что с 1870-71-го года ситуация постепенно ухудшалась — отчасти по вине Германии — до такой степени, что война должна была разразиться снова. Когда эпоха Бисмарка, которая была эпохой насилия, закончилась, когда призывы к разоружению и международному взаимопониманию были встречены с большим пониманием повсюду, во всех странах, вплоть до правительств, когда состоялись Гаагские конференции — и каждый, кто действительно изучал Гаагские конференции, должен признать это, — произошло то, что привело к добровольной изоляции Германии. Continue reading →

by olladij

Прогрессивный погром: О Шани Лук, Жане Амери и антисионистских левых

Джек Омер-Джекман

Кронштадт

У каждого радикального поколения есть свой Кронштадт, говорит американский социолог Дэниел Белл, то есть тот момент откровения, когда, по крайней мере для некоторых, интеллектуальные уклонения и моральные извращения партийной линии становятся одновременно неизбежными и несостоятельными. Белл был достаточно взрослым, чтобы его Кронштадт был Кронштадтом. Для других это были Московский процесс, пакт Молотова-Риббентропа, Венгрия, Чехословакия, Польша и т.д. и т.п. Ещё большее число людей отказались признать кронштадтский момент и сошли в могилу, отказавшись признать, что в великом освобождении был хоть какой-то изъян, не говоря уже о зле.

Мой собственный Кронштадт — из эпохи, когда на смену несостоявшемуся советскому богу пришло новое божество в виде деколонизации, — был не столько событием, сколько идеей, или, скорее, разоблачением догмы, выдававшей себя за идею. Я помню это с кристальной ясностью: момент, когда я прочитал требование Джудит Батлер понимать «Хамас/Хезболлу как социальные движения, которые являются прогрессивными, которые находятся слева, которые являются частью глобальных левых».

В тот момент я понял две вещи. Во-первых, что деколонизация и кампании за глобальную справедливость сами по себе не были делегитимизированы подобным безумием, в той же мере, в какой ужасы Советского Союза делегитимизировали социализм. Во-вторых, что, хотя, как и Жан Амери, я всегда буду левым, отныне я не могу играть никакой роли среди тех левых, которые согласны с Батлер, и что остаток моей жизни так или иначе пройдёт в язвительном диалоге с ним. (1)

Все, что я ещё могу дать, с этого момента будет в значительной степени посвящено тому, чтобы «вот как выглядит освобождение» в ответ на 7-е октября стало Кронштадтом этого поколения.

***

В гротескно подходящее время я общался с великим Жаном Амери — хотя и из-за завесы — когда пришло известие об обнаружении тела Шани Лук в одной из византийских туннельных сетей Газы. Мы с Амери размышляли о корнях морального вырождения антисионистских левых с помощью превосходного сборника Амери «Эссе об антисемитизме, антисионизме и левых», изданного в 2022 году Марлене Гальнер.

Несмотря на то, что за последние восемь месяцев было написано множество статей, осуждающих многочисленные псевдореволюционные убийства этой левой — и многие из них очень хороши, — я обращался к Амери больше, чем к кому-либо другому за это время. И это несмотря на то, что великий человек покончил с собой в зальцбургской квартире в 1978-м году. Самое последнее из эссе написано в том же году, но Амери предвидел все это, причём с большей проницательностью и ясностью, чем те, кто действительно пережил последние 45 лет. Как пишет Элвин Розенфельд в предисловии к сборнику, «будущее левых, да и само их существование, оказались под угрозой из-за двух событий конца 1960-х годов: тенденции… к объединению с крайними группами, склонными к насилию, и фиксации на диалектике и социальной теории как абсолюте».

Амери не дожил до того момента, когда из периферии переместился на центральную сцену, а фиксация переросла в одержимость: ради него я скорее рад этому, хотя остальные многое потеряли из-за его отсутствия. Шани Лук, как мы знаем с конца прошлого года, не прожила долго после осады Хамасом музыкального фестиваля «Нова» 7-го октября; скорее всего, её не было в живых, когда камера Али Махмуда запечатлела на вечные времена её безжизненное, полураздетое тело на заднем сиденье ХАМАСовского джипа. В конце ноября её семье, которая на протяжении всего времени вела себя с нечеловеческим изяществом и достоинством, сообщили, что найден фрагмент черепа Лук, часть черепной коробки, повреждение которой делает выживание невозможным. В течение шести месяцев, которые, должно быть, длились бесконечно долго, им не давали знать о её теле.

Унижения, которым подверглась Лук после смерти, меркнут перед кардинальным грехом — угасанием её жестоко сократившейся и, по общему мнению, наполеннной и нежной жизни. Тем не менее они глубоки.

Непристойно навязчивая камера Махмуда сначала лишила её возможности уединиться после смерти, на которую имеют право все умершие (и, конечно же, умножила муки её семьи). Возможность сделать такой «культовый», призовой и, вероятно, прибыльный снимок Махмуду предоставили два бандита из ХАМАС, которые разделили с её трупом открытую заднюю часть джипа на обратном пути в Газу: один ублюдок сжимал один из её дредов в качестве уродливого трофея, другой держал гранатомет, поставив ботинок ей на спину, —самое вопиющее проявление человеческого презрения, которое я, кажется, когда-либо видел. (2)

Вот вам и деградация личности Шани. Деградация памяти о ней началась почти сразу после того, как это изображение стало вирусным, и в западном контексте почти исключительно со стороны «левых», чьи заветные теории либо отказывались допустить, что её убийство сопровождалось какой-либо трагедией, либо что на самом деле все было довольно замечательно.

Что видел Амери

Поскольку я иногда виновен в том, что разбавляю возмущение иронией, давайте будем предельно ясны в том, что произошло и что продолжает происходить. Многие левые оправдывали или, наоборот, открыто праздновали произошедшие как нечто сродни действиям айнзацгруппы.

Да, левые — мой дом, дом Амери и, по общему мнению, дом Лук; и той части политического спектра, в которой, по словам венского критика Альфреда Полгара, «бьётся сердце человечества». Пусть их высокопарная постколониальная риторика не скрывает уродливую реальность: они превозносили массовые убийства и изнасилования. Continue reading →

by olladij

О фильме «Падение империи» (2024)

Давно в кино не был. Локдаун, все дела, совсем забросил это дело. Но вот свободного времени у меня в жизни неожиданно прибавилось (хе-хе), и я решил воспользоваться возможностью. «Civil War» Алекса Гарленда можно смотреть, как и все прочие фильмы Гарленда, просто за картинку. Раньше было кое-что, кроме картинки. На этом фильме можно расслабиться: поскольку нам легче представить конец света, чем альтернативу происходящей катастрофе статуса кво, праздной критикой общественного строя в голливудском фильме вас мучать никто не будет. Нет, так-то ничего весёлого: в США гражданская война, произвол, линчевание, насилие. «Стреляют в тебя — ты стреляешь обратно». Раз, кажется, упоминались портлендские маоисты. В остальном, о генезисе общественного конфликта известно немного: Техас и Калифорния против узурпировавшего власть Вашингтона и, по ходу, побеждают. Сюжет мог бы развиваться и на фоне других кулис, действие могло бы происходить где угодно, где люди по каким-либо причинам усложняют друг другу жизнь: в Афганистане, Сирии, Украине, Эфиопии, Йемене… Желающие узнать каким же образом Америка умудрилась так позорно развалиться, будут разочарованы. Собственно политического в фильме очень мало. В центре — работа военного журналиста. В нашем случае — военной женщины-фотографа. Суть профессии, как известно, заключается в том, что чем мерзее картинка, тем лучше. Где-то за кадром остаётся собственная, человеческая эмпатия. Вот, собственно, и всё. Вот в «Дюне» Вильнёва тоже можно было бы заморочиться глобальным космическим джихадом, который объявляет миру секта религиозных фанатиков из условного галактического «Третьего мира», но вся эта составляющая практически полностью поглощается картинкой. А картинка у Гарленда, как опять-таки известно, такая мерзкая, что становится гипнотической, настолько захватывающая, что становится мерзко. Поэтому к поделкам индустрии культуры всегда нужно относиться с таким же презрением, с которым они относятся к нам.

P.S. А к тем отродьям академических клоак, кто в рецухе на «Падение империи» будет использовать слово «оптика», нужно метаиронично и бессубъектно применять трансцендирующее революционное насилие.

by olladij

Хмммм…

Смотрим прицениваемся к анусу Геббельса и прикидываем, нет ли в оглавлении модной книжки “Анархизм в случае войны” от издательства “Напильник” знакомых нам вещей? Очень может быть, что аж целых три, верно? Преданные поклонники, а тем более поклонницы, должны знать какие.

Вот, например, в далёком 2015-м тов. Шиитман, уважаемый, снабдил статью Рамю (я не настаиваю, но настаиваю) таким предисловием: “является интересным историческим артефактом и его следует изучить, чтобы лучше понимать историческую связь между идеями анархизма и антимилитаристским движением. В то же время, история показала слабость многих тезисов, изложенных автором: революции в Российской Империи и последовавшая за ней революция в Германии показали необходимость вооруженного противостояния реакции. Поражение забастовочной тактики, когда та столкнулась с прямым военным и полицейским насилием. Трагический опыт Гуляй Поля и Каталонии. Всё это ставит под вопрос теоретические выкладки Пьера Рамю, который отрицает любое массовое организованное насилие, даже если это насилие  угнетённых направленное на самозащиту. Несовершенство его позиции становится очевидной, когда он признаёт, что от позиции христианских анархистов её отличает лишь внутренняя мотивация, но не действие. Тем не менее, есть тексты, которые следует читать даже для того, чтобы не согласиться с автором.”

Исторический артефакт был довольно легковесным ещё тогда, во время войны на Донбасе, отжатого Крыма и превращённой в мясорубку демократической революции в Сирии. На фоне полномасштабного военного вторжения России в Украину едва ли кто-то из тогдашней редакции ещё видит себя как анархиста или анархистку. Догматизмом мы в наше время не страдали и так, а наивности с тех пор знатно поубавилось у всех способных к мыслительным процессам и честности с собой. Мне же хочется добавить только одну деталь, важную для понимания Рамю, да вообще всех наших “предшественников”: всё это писалось в периодике, допустим, того же “Союза безначальственных социалистов“, которую помимо своей тусовки читали и партийцы, и профсоюзники, и товарищи за рубежом – короче, какая-никакая, но реальная общественная сила. Это, конечно, банально, уж простите, но эти газетки, журнальцы и листки действительно служили внутренним дискуссиям движения, коллективной рефлексии и выработке тактики и стратегии. То есть, это не в молчащий эфир писалось, как на liberadio. За этим вполне следовали некие общественно значимые действия. Как известно, ни австрийского, ни немецкого фашизма, ни Первой, ни Второй мировой, ни Холокоста предотвратить столь хорошо организованное и массовое рабочее движение всё же не смогло. Ходят слухи, что не сильно и собиралось.

Тут артефакты собираются отчасти из исторического, архивного интереса, отчасти, как говорили некоторые представители Критической теории – навроде бутылочной почты, такое у меня ебанутое хобби. “Исторический материализм стремится сохранить образ прошлого, который неожиданно является историческому субъекту в момент опасности”, например. Заниматься образами прошлого не в момент опасности – дело праздное, легко превратиться в скучного архивариуса. В момент опасности – уже не до них. Массы, вообще, как известно, читать не умеют. Такая вот апория.

Вопросов у liberadio, по итогу, собссна, два: 1) Для кого или для чего (иначе говоря, какого исторического субъекта) такие модные книжки делаются? и 2) Когда до liberadio долетит первое скромное, но искреннее “спасибо” за проделанную работу? Канешн, берите, пользуйтесь сколько угодно; не забывайте вычитывать – я своё вычитываю плохо, многого не замечаю, что-то вроде слепого пятна. С пожеланиями и предложениями – обращайтесь. А захотите бросить пару грошиков на PayPal – спросите как.