Archives

by olladij

Хмммм…

Смотрим прицениваемся к анусу Геббельса и прикидываем, нет ли в оглавлении модной книжки “Анархизм в случае войны” от издательства “Напильник” знакомых нам вещей? Очень может быть, что аж целых три, верно? Преданные поклонники, а тем более поклонницы, должны знать какие.

Вот, например, в далёком 2015-м тов. Шиитман, уважаемый, снабдил статью Рамю (я не настаиваю, но настаиваю) таким предисловием: “является интересным историческим артефактом и его следует изучить, чтобы лучше понимать историческую связь между идеями анархизма и антимилитаристским движением. В то же время, история показала слабость многих тезисов, изложенных автором: революции в Российской Империи и последовавшая за ней революция в Германии показали необходимость вооруженного противостояния реакции. Поражение забастовочной тактики, когда та столкнулась с прямым военным и полицейским насилием. Трагический опыт Гуляй Поля и Каталонии. Всё это ставит под вопрос теоретические выкладки Пьера Рамю, который отрицает любое массовое организованное насилие, даже если это насилие  угнетённых направленное на самозащиту. Несовершенство его позиции становится очевидной, когда он признаёт, что от позиции христианских анархистов её отличает лишь внутренняя мотивация, но не действие. Тем не менее, есть тексты, которые следует читать даже для того, чтобы не согласиться с автором.”

Исторический артефакт был довольно легковесным ещё тогда, во время войны на Донбасе, отжатого Крыма и превращённой в мясорубку демократической революции в Сирии. На фоне полномасштабного военного вторжения России в Украину едва ли кто-то из тогдашней редакции ещё видит себя как анархиста или анархистку. Догматизмом мы в наше время не страдали и так, а наивности с тех пор знатно поубавилось у всех способных к мыслительным процессам и честности с собой. Мне же хочется добавить только одну деталь, важную для понимания Рамю, да вообще всех наших “предшественников”: всё это писалось в периодике, допустим, того же “Союза безначальственных социалистов“, которую помимо своей тусовки читали и партийцы, и профсоюзники, и за товарищи рубежом – короче, какая-никакая, но реальная общественная сила. Это, конечно, банально, уж простите, но эти газетки, журнальцы и листки действительно служили внутренним дискуссиям движения, коллективной рефлексии и выработке тактики и стратегии. То есть, это не в молчащий эфир писалось как на liberadio. За этим вполне следовали некие общественно значимые действия. Как известно, ни австрийского, ни немецкого фашизма, ни Первой, ни Второй мировой, ни Холокоста предотвратить столь хорошо организованное и массовое рабочее движение всё же не смогло. Ходят слухи, что не сильно и собиралось.

Тут артефакты собираются отчасти из исторического, архивного интереса, отчасти, как говорили некоторые представители Критической теории – навроде бутылочной почты, такое у меня ебанутое хобби. “Исторический материализм стремится сохранить образ прошлого, который неожиданно является историческому субъекту в момент опасности”, например. Заниматься образами прошлого не в момент опасности – дело праздное, легко превратиться в скучного архивариуса. В момент опасности – уже не до них. Массы, вообще, как известно, читать не умеют. Такая вот апория.

Вопросов у liberadio, по итогу, собссна, два: 1) Для кого или для чего (иначе говоря, какого исторического субъекта) такие модные книжки делаются? и 2) Когда до liberadio долетит первое скромное, но искреннее “спасибо” за проделанную работу? Канешн, берите, пользуйтесь сколько угодно; не забывайте вычитывать – я своё вычитываю плохо, многого не замечаю, что-то вроде слепого пятна. С пожеланиями и предложениями – обращайтесь. А захотите бросить пару грошиков на PayPal – спросите как.

by olladij

Царствие грядёт

[В момент своего появления «Империя» произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Погрустневшие после развала и реинтеграции Восточного блока левые воспрянули духом — кто-то снова лестно разъяснил им кто и зачем они в этом мире. И новый класс управленцев, считающих себя левыми, а свои классовые притязания — антагонизмом Империи капитала, с восторгом бросился с головой в активизм и политиканство. Двадцать лет спустя от учения Негри и Хардта не осталось ничего, кроме академического пиздабольства псевдолевых из среднего класса. Упоминаемый в этой критической рецензии 2002-го года тезис Роберта Курца, мол, когда люди не смотрят, вещи занимаются между собой коммунизмом, долгое время был инсайдерской шуткой в школе критики идеологии, в простанародье – у «антинемцев» (мемчиков тогда ещё не было). Затем Бобби умер и его хохмы постепенно забылись, в каком-то смысле он как и Негри до конца жизни оставался кондовым ленинистом. Но в чём ему никогда нельзя было отказать — это в том, что он никогда в отличие от Негри не был антисионистом и всегда активно хуесосил антисемитов, маскирующихся под благочестивых «левых критиков Израиля», по причине чего однажды и разосрался с группой «Кризис». Но это уже совсем другая история. – liberadio]

Труд Негри и Хардта «Empire» обслуживает потребность левых в толковании мира, но мало что объясняет.

Андреас Бенль

Своей книгой «Империя» Антонио Негри и Майкл Хардт, очевидно, написали стандартный труд для движения против глобализации. Книга удовлетворяет левые потребности. В конце концов, вряд ли есть ещё столь массивные труды, претендующие на глобальную критику капитализма. Кроме того, описание Хардтом и Негри «нового мирового порядка» кажется более оригинальным, чем то, что обычно предлагается в этой области.

«Империя» воздерживается от открытого антиамериканизма и, таким образом, может восприниматься и за пределами регрессивного антиимпериализма традиционных левых. К сожалению, это уже не мелочь, учитывая обратную реакцию левых, которые доходят до некогда «антинемецкого» спектра и спонтанно интерпретируют антиамериканский и антисемитский террор исламистов как реакцию на преступления внешней политики США и вообще на страдания, которые ежедневно порождает капиталистический миропорядок. Таким образом, вопрос заключается в том, является ли энтузиазм, с которым Негри и Хардт относятся к протестам против «глобализации», просто недоразумением, или же сходство лежит на более глубоком уровне.

В «Империи» Хардт и Негри 150 лет спустя вновь обращаются к пафосу «Коммунистического манифеста». Смена парадигмы от классического империализма национальных государств к транснациональной империи, произошедшая после Второй мировой войны, заново ставит вопрос о коммунистическом снятии капитализма.

Для Хардта и Негри история национальных государств, колониализма, фашизма – всех отдельных явлений буржуазной современности – лишь преходящие этапы на пути к буквально безграничному капиталистическому обобществлению: «В отличие от империализма, Империя не создаёт территориального центра власти, не основывается на априорно фиксированных границах и барьерах. Она децентрализована и детерриториализована, это аппарат власти, который постепенно поглощает глобальное пространство во всей его полноте, включая его в свой открытый и расширяющийся горизонт. (…) Различные национальные цвета империалистической карты сливаются и перетекают в глобальную радугу Империи».

Антагонизм империи, «Множество», представляется столь же линейным. Это «вновь созданный и расширенный постмодерновый пролетариат». Количественно Множество включает в себя «почти всё человечество, которое либо интегрировано в сети капиталистической эксплуатации, либо подвержено им». В качественном отношении Множество – это всеобщий интеллект: Марксова перспектива социального знания как непосредственной производительной силы становится реальной благодаря компьютеризации производства.

Техническое развитие требует автономии и сотрудничества вместо централизации и дисциплины. По мнению Хардта и Негри, это значительно расширяет потенциал коммунистического обобществления. В конце концов, капиталистическое развитие всё больше позволяет множеству людей организовывать производство без капиталистического командования.

Хардт и Негри формулируют свою философию истории, которая не хочет быть философией истории, в явной оппозиции к любой диалектике, которая отвергается как «телеологическая». На её место приходят два методологических подхода. Первый – «критический и деконструктивный», направленный на «ниспровержение гегемониального языка и социальных структур». Это позволит выявить «онтологическую основу, предлагаемую творческой и продуктивной практикой толпы».

Теперь она должна быть основана «конструктивно, этически и политически». Таким образом, Империя и Множество в конечном счёте сталкиваются друг с другом совершенно неопосредованно. Практики пролетарской толпы действительно представляют собой Империю, но только негативно, поскольку она постоянно ломает сопротивление Множества. Под поверхностью Империи баланс неумолимо смещается к концу в сторону освобождения Множества. Continue reading →

by olladij

Гельмут Тилен: О соотношении теории с практикой. Вместо некролога

[Гельмут Тилен был социологом и агрономом, преподавал в бразильском университете Порто Алегре и в своей деятельности ориентировался на максиму Макса Хоркхаймера, согласно которой «единственное средством помочь природе — это высвобождение её кажущейся противоположности: критического разума». Лишь случайно я узнал, что этот ученик Адорно и Хоркхаймера умер ещё в августе 2020-го года. Ни у одного из немецких издательств, где он время от времени публиковался — ни слова об этом. Что ж, тогда от меня. «Освобождение. Перспективы по ту сторону модерна» и «Пустыня живёт. По ту сторону государства и капитала» были, можно, сказать моим, хоть и не совсем удачным, посвящением в Критическую Теорию. Но в виду латиноамериканского контекста она значительно отличалась от немецкой, чем я часто по незнанию попрекал местных «адорнитов». Для последних Тилен был, пожалуй, слишком анархичным, для анархистов — слишком марксистским и теоретичным, и всё это из перспективы так называемого «третьего мира» и с вылазками на территорию Теологии освобождения. В добавок ко всему этому, он страдал от типичной для немецких левых интеллектуалов хворью: он напрочь отказывался понимать в чём проблема с так называемой «критикой государства Израиль», с так называемым левым антисемитизмом, маскирующимся под радикальную, антифашистскую фразу. Логика тут простая: просто слово в слово повторяешь «фиговыми листками левого антисионизма» за Аленом Финкилькраутом, Гиладом Ацманом, Норманом Филкельстейном, Ури Авнери и Моше Цукерманом, а то и Ноамом Чомским (тоже ебанулся уже на старости лет). Они же не антисемиты, ну и ты тогда тоже. Как говорится: попробуй, найди ошибку. Не говоря уже о том, что выше обозначенные господа-товарищи сами на факты и логику не особенно напирали. А их болтовня всегда пользовалась большой популярностью у немецких левых. Так, Тилен был единственным не проживающим или преподающим в Германии или Австрии политологом / социологом, подписавшим в 2006-м «Манифест» 25-ти учёных, выступавших за «немецкую ответственность перед Палестиной», окончание «особых отношений» между ФРГ и Израилем. Господа-товарищи, опять-таки, будучи большей частью политологами, могли бы знать, что «особые отношения» – это официозная болтовня немецкого политического персонала. Тот, кто на голубом глазу ручкается с израильским политическим персоналом (исторические причины, omg!), а другой рукой неустанно подписывает соглашения о сотрудничестве то с Турцией, то с Ираном, имеет в виду не «отношения» – они предполагали бы некую взаимность, некие эффекты с обеих сторон. Тот имеет в виду только свою «особую» роль в мире. А как часто немецкие политики считали нормальным, поучать Израиль на тему отстреливаться ему от антисемитов или нет — это песня отдельная и долгая. Обо всём этом могли подписавшиеся политологи знать, на то они и политологи. Но предпочли забить и забыть. Но дело давнее. Последующее пусть говорит за себя – liberadio]

Continue reading →

by olladij

Zart wäre einzig die gröbste Kritik

Es ist ganz notwendig, auf andere Seiten von Adorno hinzuweisen als die Scholaren und die Orthodoxen, die immer nur die Schokoladenseite des Meisters vorzeigen. Mit Fragen, die sich (bei) eingehender Beschäftigung einstellen, kann begonnen werden.

Hat Adorno nicht Erich Fromm angeschwärzt beim ökonomisch-administrativen Chef der Frankfurter, bei Max Horkheimer, und zwar als Verräter an der Psychoanalyse? Und warum? Weil Fromm, auf der Grundlage der Psychoanalyse, eine analytische Sozialpsychologie entwickelt hat, die die Kritische Theorie instandgesetzt hat, die sozial-psychologische Vermittlung zwischen ökonomischen und politischen Sachverhalten zu untersuchen, im Blick auf Faschismus und Nazismus?

Dass Benjamin in den 30er Jahren ein armer Hund war, der nicht wusste, wie er die Miete auf sein Appartement in Paris bezahlen sollte und wie sich vor Hunger schützen – Adorno, in der Emigration in den USA im Mutterschoß von Horkheimer sitzend, wusste das. Aber mit gewaltigem Aufwand an Rationalisierungen – im psychoanalytischen Sinne dieses Terminus – hat er ihm erklärt, er solle seine Gedankenfreiheit gegenüber ihm und Horkheimer nicht durch das Annehmen von Honorierungen seiner Arbeit aus den Mitteln des Instituts infragestellen. Warum diese Inhumanität und Absurdität?

Herbert Marcuses große philosophische Interpretation der Psychoanalyse – Eros und Kultur, später noch einmal erschienen als Triebstruktur und Gesellschaft – konnte nicht in die Schriftenreihe herausgegeben werden, die das Institut nach dem Zweiten Weltkrieg begründet hat. Warum?

Was für eine Kälte war das, mit der Adorno sich 1967 im Briefwechsel mit Herbert Marcuse dafür entschuldigt hat, dass er die Polizei gegen seine Studenten zur Hilfe rief, weil sie eine Besetzung des Instituts vorhatten? Marcuse hat ihm dahingehend beschieden in seiner Antwort, dass die Teilnahme von kritischen Intellektuellen an Aktionen wie Institutsbesetzungen und Demonstrationen aus dem inneren Kern der Kritischen Theorie heraus, den jeweiligen Umständen entsprechend, eine Forderung der Theorie selber sein kann, und vor allem, dass er, Marcuse, jene Kälte bei sich jedenfalls nicht feststellen könne und daher nicht – wie von Adorno behauptet – „wir alle“ sie hätten. Könnte es sein, dass es sich hier um ein ganz persönliches Problem des Meisters gehandelt hat, das er rationalisiert hat als ein allgemeines, als Fortsetzung der Kälte in der Gesellschaft im einzelnen?

Die Beispiele mögen genügen, um eine Konsequenz zu ziehen: Kritik ist auch hier eine Bedingung dafür, weder schülerhaft noch orthodox, sondern autonom und kreativ mit Adornos Person und Werk umzugehen. Kritik ist, mindestens eine, angemessene Weise, der historischen Kritischen Theorie die Ehre zu geben.

Helmut Thielen, „Warum die Blue Jeans schwarz geworden sind. Nachrufe auf den Zeitgeist der ‚Postmoderne‘“, Berlin 1998

by olladij

«Wir sind Russen, Gott ist mit uns», Teil 1

von Ndejra

Ӝ

Zeigt uns übrigens nicht die Geschichte, dass die Priester

aller Religionen, ausgenommen die der verfolgten Kulte,

immer die Verbündeten der Tyrannei waren? Und gewöhnten

nicht selbst die Letzteren, während sie die ihnen feindlichen

Mächte bekämpften und verfluchten, ihre eigenen Gläubigen

an Gehorsam gegenüber einer neuen Tyrannei? Die geistige

Sklaverei, welcher Natur sie auch sein mag, wird immer die

politische und soziale nach sich ziehen. Heute stellt das Christentum

in all seinen Erscheinungsformen mitsamt der doktrinären,

deistischen oder pantheistischen Metaphysik, die nichts anderes

ist als eine schlecht verbrämte Theologie, das größte Hindernis

für die Befreiung der Gesellschaft dar; der Beweis hierfür ist,

dass alle Regierungen, alle Staatsmänner, alle, die sich, offiziell

oder inoffiziell, als Hirten der Volkes betrachten und in ihrer

großen Mehrzahl heute zweifellos weder Christen noch Deisten,

sondern Agnostiker sind, die (…) weder an Gott noch an den

Teufel glauben, aber nichtsdestoweniger mit sichtlichem

Interesse alle Religionen förderten, vorausgesetzt, dass sie

Geduld, Entsagung und Unterwerfung predigten, was sie

übrigens alle tun.

Michail Bakunin, „Die philosophischen Betrachtungen…“

Der Kapitalismus hat sich – wie nicht allein am Calvinismus,

sondern auch an den übrigen orthodoxen christlichen Richtungen

zu erweisen sein muss – auf dem Christentum parasitär entwickelt,

dergestalt, dass zuletzt im wesentlichen seine Geschichte die

seines Parasiten, des Kapitalismus ist.

Walter Benjamin, „Kapitalismus als Religion“

Die Idee, mich näher mit dem östlichen Christentum und in erster Linie mit der Russischen Christlich-Orthodoxen Kirche (im Weiteren ROK genannt) auseinanderzusetzen, kam mir in den Sinn, ehrlich gesagt, erst im Zuge des russischen hybriden Kriegs im Osten der Ukraine. Wer das Geschehen in Russland über die Jahre verfolgt hat, wird schon längst die schleichende Klerikalisierung des Landes, die vielem Immobilien- und Korruptionsskandale, in die die größte Landeskirche verwickelt war, bemerkt haben. Dass aber der multiethnische und folglich multikonfessionelle Staat, der qua Verfassung ein säkularer ist und keine offizielle Religion hat, in der letzten Zeit den christlich-orthodoxen Glauben beim Export und der Verfestigung der politischen Reaktion im Inneren immer öfter ins Feld bringt, das ist eine relativ neue Entwicklung. Das geschieht natürlich zuallererst zur Legitimation solch militärischer Auslandseinsätze wie der Annexion der Krim, in der Ostukraine oder letztens in Syrien bei der eigenen Bevölkerung. Wir werden allerdings sehen, dass Russland die ROK auch im Ausland zu legitimatorischen, imageverbessernden und diplomatischen Zwecken einsetzt. Continue reading →

by olladij

Бог не мёртв

(Очередное собирание старинных переводов. Пусть тоже будет, в виде напоминания о необходимости критики религии – liberadio.)

Йорг Финкенбергер

К критике религии. О грядущих бунтах

С тех пор как последний буржуазный философ провозгласил смерть Бога, отчасти подтверждённые, отчасти неподтверждённые новости о его новых явлениях не прерываются; причём настолько, что сегодня никого бы не удивило, если бы в газетах, среди прочих заголовков, была бы новость о новом явлении Иисуса над Дамаском.

Атеизм попадает в такие времена в чрезвычайно забавное положение — быть должным провозглашать правду, которую никто не хочет слышать или, как даже кажется, не может понять. То, что Бога нет, пред лицом масс, которые кажутся преисполненными мрачной решительности в него верить, кажется абсурдным, почти что дискредитированным; всё же он — реальность, хотя и чистый вымысел.

1.

Бог означает ни что иное, как рабство человека, т.к. это понятие выражает два факта: то, что человек несвободен, несовершенен; и, затем, тот, что свободная и совершенная сущность для человека всё же является мыслимой. То, что мыслимо, всегда возможно; из фактической несвободы и несовершенства человека вытекает свободы и совершенство Бога. Понятие Бога оказывается, таким образом, зашифрованной аббревиатурой понятия общественной власти. Если его расшифровать в негативное, то мы получим непосредственно все результаты критики религии по Фейербаху и совершенно очевидный императив Маркса, перевернуть все отношения, в которых человек и так далее и тому подобное. (1)

Просвещение, которое подразумевалось буржуазией, якобы, по словам одного сомнительного учёного, расколдовало мир. Его наука объявила, что Бог является гипотезой, в которой она больше не нуждается. Разума, который должен был занять его место (2), так и не видать. Просвещённое буржуазное общество развивается вместо этого не под руководством всеобщего человеческого разума, а согласно закону капитала и государства.

Так и живёт теперь человечество — под властью мыслительного образа, который, тем не менее, является реальностью, и даже в некотором смысле — единственной реальностью: ибо производственное отношение капитала, стоимость, которая сама себя накапливает, стала единственным, что в этой истории ещё является последовательным, единственным субъектом истории. Само-накручивающаяся стоимость шагает сквозь историю, которая является лишь историей собственного развития оной. В ней (в стоимости) Мировой Дух Гегеля, это философское обобщение Бога христиан, стало ужасной реальностью. Continue reading →

by olladij

Фурия разрушения. К критике понятия терроризма

Герхард Шайт

[Интересный текст, поднимающий вопрос о революционном насилии, о разнице между «террорoм» и «террорoм», о Гегеле и Фихте, о RAF и государстве Израиль, о сказочном антиимпериализме и любителях и любительницах мира, научившихся любить иранскую атомную программу. Спорно, но правды в последней инстанции вам тут никто не обещал, да ведь? – liberadio]

Кто стесняется говорить о Зле в политике, т.к. это звучит как-то несерьёзно, тот говорит о терроризме. Это производит впечатление компетентности, но тем не менее служит той же цели: установить гармонию там, где её нет — гармонию сил Добра, объединившихся в борьбе против терроризма. Ради этой цели понятие служит общим местом для всякого насилия, которое исходит не от государства, но преследует политические цели. Какие это цели, об этом не говорится.
Так всё-таки можно обозначить, насколько рэкитирская (1) власть — непосредственное принуждение и личностная зависимость в форме политических банд — заступает на место государства. Но становится неясным то, что та монополия на насилие, утверждающая право, сама некогда произошла из власти рэкитиров и их терроризма. (2) Способность политического суждения, различающая между государствами, не забывая при этом, что все они — говоря вместе с Гоббсом — являются «чудовищами», должна также доказать свою способность и в случае с террористическими организациями — в зависимости от того, являются ли они преданными приверженцами разрушения во время кризиса накопления капитала или противостоят ему в какой-то определённый момент.

Феноменология террора

Кто говорит о терроризме, обычно ставит разрушение, соразмерное лежащим вне его целям, и «annihilation for the sake of annihilation, murder for the sake of murder» (E. L. Fackenheim) на одну ступень. Различия между якобинским террором и антисемитским погромом, убийством определённых политиков и вдохновлённым исламизмом массовым убийством понимаются как второстепенные.
Таким образом, понятие оказывается легитимным ребёнком теории тоталитаризма. В то время как эта теория уравнивает национал-социализм и сталинизм, её отпрыск очевидно не допускает различий между насилием как политическим средством и насилием как самоцелью. При помощи его сегодняшнее буржуазное общество скрывает своё террористическое происхождение в былых революциях, которые ещё называли ужас, распространяемый ими, по имени. La terreur начался со штурмом Бастилии: с отменой монополии на насилие и разделения армии и мирного населения посредством вооружения масс, из которых возникли разные террористические группы и благотворительные объединения, называвшиеся братствами, политическими клубами и sociétés populraires. Соперничество этих банд восторжествовало над разделением власти: «свобода» и «равенство», т.е. эмансипация индивидов из сословных рамок и примитивных сообществ, смогли стать предпосылкой «братства», т.е. непосредственного принуждения и насилия, которое они применяли как в своих собственных рядах, так и против друг друга. (Ибо жаргон «братства» не делает различий между необходимой помощью и политическим принуждением). Эта бурная гражданская война политических банд, однако, стала настоящей революцией государства, т.к из террора банд родилась не только новая монополия на насилие, но и этот суверен мог быть потенциально призван на помощь каждым как гарант свободы и равенства.
Это и было тем, что восхищало Гегеля в терроре: что он является предпосылкой буржуазного общества. Причём немецкий философ понимает результаты войны банд как негативную волю духа: «Только тогда, когда она что-то разрушает, эта негативная воля обретает чувство своего существования; оно, кажется, подразумевает достижение некоего позитивного состояния, например, всеобщего равенства или всеобщей религиозной жизни, но на самом деле оно не желает позитивной реальности этого, ибо оно тут же создаст некий порядок, некое отстранение как от учреждений, так и от индивидов; но из отстранения и объективного определения, из их уничтожения эта негативная свобода и черпает своё самосознание. Так, то, чего она, якобы, желает, само по себе лишь его абстрактное представление и воплощение, может быть только фурией разрушения». Фанатизм террора, таким образом, желает «абстрактного, никакого расчленения; там, где проявляются эти различия, она видит их в противоречии к своей неопределённости и упраздняет их. Поэтому народ во время революции снова разрушает учреждения, которые были созданы им самим, поскольку всякое учреждение противоречит абстрактному самосознанию равенства». Посему для Гегеля времена террора являются неизбежной стадией духа, в преодолении которой воплощается истинная идея — буржуазное право. Само преодоление кажется неизбежным, как таковое оно уже заложено в самом понятии: «Я не просто хочу, я хочу чего-то. Воля, желающая (…) только абстрактно-общего, не хочет ничего и поэтому не является волей». Continue reading →

by olladij

Просвещение и предательство Просвещения в 21-м веке

Initiative Sozialistisches Forum, 2006

«Всё в мире видится им отвратительным, пустым

и безрадостным — они прозёвывают свои жизни.

Они тоскуют по Ничто, и всё же боятся смерти».

Поль Лафарг, Религия капитала, 1890

Просвещение потерпело неудачу. В противном случае, возникшая недавно в Афганистане идея обследовать христиан на вменяемость, была бы совершенно разумна — если бы она, помимо прочего, не исходила от мусульман. Мусульмане обследуют христиан на предмет здравого рассудка — дикость из инструкций к мультикультурализму, которая всё-таки смогла создать видимость идеи-фикс о «диалоге культур», о равенстве в безумии и репрессивной терпимости при коллективной утрате всяческой правды. О чём в этом диалоге должна была бы идти речь, было бы даже не то, каково это — быть атеистом и отводить вопросу о существовании бога, в лучшем случае, значимость вопроса о том, что сегодня будет на завтрак.

Просвещение провалилось уже давно и повелось на уловку своего самого упорного врага, собственно, религии, а также «культуры», когда оно суммировало, согласно их самопониманию, общий фундамент всех религий под понятием «веры». Но верить можно, например, только в то, что солнце взойдёт и завтра; вера, являющаяся разумной, предполагает знание о самых основаниях человеческого существования. В то же, что существует бог, гарантирующий синтез человека с природой и созидающий из себя всё сущее, «верить» никак нельзя: это утверждение всегда было ни чем иным как наглой ложью, считать которую правдой требовалось от индивидов, если они не хотели быть исключёнными из социума и погибнуть.

Вместо того, чтобы окончательно расправиться с ложью о существовании некоего бога, благодаря краху Просвещения в синтетезированном капиталом обществе на место бога смогло взгромоздиться взаимное признание бреда оппонента, уважение к аутентичности его чувств и глубине ощущений. То, что эти фантазии признаются действительно и на полном серьёзе, издавна должно было служить признаком их верности и правдивости — это стало посланием Просвещения, а даже не то, ставшее посредством Просвещения хотя бы мыслимым и явным в своих началах понимание, что это сам человек создаёт себе нелогичную, хотя и глубоко коренящуюся в его чувствах, чистую абстракцию. Немецкой идеологии выпала при этом особая роль: переврать этот крах Просвещения в позитивное, т.е. идеальное состояние — как пример можно рассматривать Готхольда Эфраима Лессинга и его мудрого Натана. Continue reading →

by olladij

Руководство к борьбе – The working class has its own foreign policy

Weltcoup

[Мы публикуем безусловно заслуживающий внимания текст, хотя не со всеми предпосылками и выводами мы согласны. В свете актуальных событий в Сирии он, может быть, не совсем актуален. Просвечивает-таки последняя надежда на разум в истории и его верного агента – пролетариат, которая, на наш взгляд, погибла, самое позднее, где-то в системе лагерей Аушвица и Гулага; педагог Гегель и тому подобный марксологический пафос, да и ислам заслуживает более дифференцированного рассмотрения, хотя основной темой статьи и не является. Нет, мы не понимаем, почему после Аушвица можно рассуждать о пролетариате и революции, как будто ничего не произошло. Авторы настойчиво напоминают нам об окончании Первой мировой, мы напоминаем об окончании Второй мировой. Спор, возможно, эзотерический, но и революционный пролетариат — метафизика ещё та. – liberadio]

I.

Наш мир, буржуазный мир, является одной большой «лужей крови, грязи и идиотизма», как однажды провозгласили сюрреалисты. С тех пор ничего не изменилось. Последний прорыв варварства в форме наступления божьих воинов «Исламского государства» (ИГ) снова показывает нам это со всей отчётливостью. Их операции увенчались основанием халифата — маяк и знак для всех исламистов, что джихад окупается и может быть успешным. Мы не хотим тут подробней останавливаться на исламе и его фашистском обострении, исламизме, и отсылаем читателей и читательниц к замечательным работам Хартмута Крауса, исходя от которых это явление должно исследоваться дальше, дабы разработать теоретические предпосылки его уничтожения. (1) Нас больше интересуют позиция Запада и реакция коммунистической левой на последние события. Непосредственной причиной для написания этого текста послужила сдача курдского города Кобани мясникам ИГ благодаря невмешательству Запада. Мы опасаемся, что исламистские бойцы устроят бойню выживших курдов, если город достанется им.

Основную вину за то, что такая фашистская формация как ИГ вообще могла утвердиться и расширить свою власть, несут, на наш взгляд, Запад и, в особенности, США. Но в совершенно не в том смысле, в котором это утверждают анти-американисты, очерняющие как раз самые прогрессивные интервенции США. Напомним ещё раз: летом 2012-го года Обама грозил бомбардировками, если армия Асада применит боевые газы против повстанцев, что затем и случилось. После того, как была перейдена эта красная линия, США своих угроз не выполнили: вероятно, потому что прогнулись под Россию — важнейшего, помимо Китая, защитника режима Асада. Запад предал повстанцев и освободил тем самым место реакционной, принадлежащей «суннитскому блоку» и враждебной Ирану арабской буржуазии, которая занялась поддержкой исламистов в сирийской гражданской войне. Это было началом кровавого восхождения ИГ.

Полу-серьёзные действия созданной ныне некоторыми западными государствами и реакционными арабскими режимами коалиции против ИГ пользуются далеко не полным военным потенциалом этим сил. Воздушные удары до сих пор носили скорее «стратегический», чем «тактический» характер, как было недавно озвучено. Это, наверное, должно означать, что они не подразумевались как прямая и эффективная поддержка актуально сражающихся против ИГ сил. И как раз Демократический Союз Сирии (сирийское крыло Рабочей Партии Курдистана), принимающий на себя всю мощь исламистских ударов, не получает вообще никакой поддержки. Самая прогрессивная, секуляристская и наименее патриархальная из всех сражающихся с ИГ групп отдана, тем самым, на растерзание.

И вообще, никто никуда не торопится. Мартин Демпси, главнокомандующий штаба армии США, заявил, что армия готовится к затяжной, длящейся несколько лет войне (2), в которой должны участвовать прогрессивные части антиасадовской оппозиции, для чего будут нужны от двенадцати до пятнадцати тысяч солдат. Эти прогрессивные оппозиционеры, по большей части, уже мертвы, преданы Западом и перемолоты армией Асада и исламистами. Так как планируемое США войско против ИГ должно обучаться в Саудовской Аравии, следует, скорее, опасаться, что от этого выиграют какие-нибудь «умеренные» исламисты, как это и происходило до сих пор.

И если планируется долговременная коалиция против ИГ, можно рассчитывать и на то, что это будет, выражаясь осторожно, шатким предприятием с неопределённым исходом. Кто собирается действовать долгосрочно, тот должен быть в состоянии мыслить стратегически; а это — способность, которой сегодня у буржуазии уже практически нет, как метко подметил Ги Дебор в своих «Комментариях к Обществу спектакля». (4) Мы указываем также на замечание Дьёрдя Лукача в связи с его проектом онтологии, что неопозитивизм является направляющей философской идеологией западной политики. (5) Вместо того, чтобы скомбинировать отдельные бои в соответствии с общей целью войны в особенное ведение боевых действий, отдельные бои планируются лишь тактически, без оглядки на их взаимосвязь. (6) Успех измеряется прагматически исходом отдельных сражений, что, к примеру, заставляет забыть, что бывают и пирровы победы, т.е. сражения, непосредственно заканчивающиеся победой, относительно же их положения в общей взаимосвязанности войны оказывающиеся ошибками и поражениями. Рациональное планирование и организация, ограниченная уровнем отдельного боя, оборачиваются иррациональностью на уровне тотальности войны. К этому добавляется ещё и обоснованное капиталистическим разделением труда твердолобое фиксирование на сфере военных действий при игнорировании всех прочих сфер общества.

Эта ограниченность буржуазной политики и ведения войны подтвердилась на примере военного вторжения США в Ирак в 2003-м году, которые забуксовали там в кратчайшие сроки. Сначала большая часть иракского населения, радовавшаяся свержению Саддама, поддерживала американские войска. Но т.к. оные не озаботились мыслями о том, как они будут организовывать снабжение населения продуктами питания и энергией в первые дни после вторжения, настроения населения довольно быстро переменились, что создало благодатную почву для исламистской пропаганды. Кроме того, значительной части бюрократического аппарата бааcистского режима было позволено перенять новый государственный аппарат, благодаря чему демократизация общества снизу так и не смогла начаться.

II.

Из неспособности и чёрствости буржуазии, полагающейся на элементарное лавирование и манипулирование в отдельных сражениях на основании принципов, совершенно оторванных от реальности, мы приходим в этом случае к выводу о её историческом устаревании и конце её исторически прогрессивной роли. Она может только приносить вред. Единственный класс, от которого мы ещё можем ожидать чего-то существенного, это пролетариат, когда он начнёт писать свою собственную революционную историю. Как производственный субъект общественного богатства он является живой субстанцией капиталистической формы общества, он создаёт свой продукт в форме капитала, как чужую собственность и враждебную власть, противостоящую ему. Он действует революционно, когда он прекращает подчиняться этой власти и начинает сам определять общественное производство, в ходе чего производители и производительницы теряют свою классовую форму пролетаризированных.

Утрата иллюзий и разочарование в роли буржуазии должны распространиться на всё буржуазное общество, ибо оная служит лишь персонификацией условий этого общества. Эта капиталистическая общественная формация рациональна лишь поверхностно; на самом же деле ей не достаёт рациональности или — её общественная рациональность проявляется лишь вместе с её оборотной стороной, её общественной иррациональностью. (7) Несмотря на невероятный цивилизационный прогресс и рациональную организацию отдельных общественных сегментов, она основывается на хаотичном, псевдо-естественном и слепом способе производства, на частной классовой собственности на общественные средства производства и на «атомичном отношении людей в их общественном производственном процессе» (Карл Маркс, Капитал, т.1, гл. 2). По причине неконтролируемого сознательно всеми производителями и производительницами общественного производства, условия производства принимают овеществлённую форму и проявляются в форме товаров и денег. Качества их общественной формы, которыми они обладают лишь в определённых условиях, кажутся непосредственно естественными качествами вещей, и идейным отражением этого «вещественного бытия» (там же), либо «фетишизмом, прилипающим к продуктам труда, как только они производятся как товар» (там же) мы называем идеологией, фальшивым сознанием или повседневной религией. Кто стремится к снятию и упразднению этих иррациональных форм мышления, например, таких представлений как религия, должен_должна преодолеть так же и их общественное основание, отчужденный, капиталистический способ производства: «Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и с природой. Строй общественного жизненного процесса, т. е. материального процесса производства, сбросит с себя мистическое туманное покрывало лишь тогда, когда он станет продуктом свободного общественного союза людей и будет находиться под их сознательным планомерным контролем.» (там же)

Антифашизм, не выходящий за горизонт существующей общественной формации, всегда является лишь беспомощным (а его действия — сизифовым трудом (8)), непоследовательным и лживым. Надежды, возлагаемые на буржуазию в борьбе с фашизмом, ограничены моральной точкой зрения, т. к. не замечают общественных оснований и движущих сил морали. Ещё Маркс критиковал это представление об оторванной от реальности, абстрактной морали: «Идея позорилась всегда, когда её отделяли от ‘интереса’». (Карл Маркс / Фридрих Энгельс, Священное семейство, или Критика критической критики) Не стоит ожидать от буржуазии, что она только по причине своей доброй воли станет действовать вопреки своим интересам и, тем самым, упразднит условия своего собственного существования. Но и наоборот: истинные и надёжные противники фашизма работают над его уничтожением не только по абстрактно-моральным, «альтруистическим» причинам, но имеют в этом свой материальный, «эгоистичный» и общий жизненный интерес — пролетаризированные могут ожидать от власти фашистов лишь наглое угнетение и усиленную эксплуатацию вкупе с самопожертвованием, пусть даже в одеждах народного или религиозного единства. (10)

Кто наивно ожидает от буржуазной цивилизации, что она по определению является антифашистской, рассматривает фашизм по отношению к существующему обществу как аномалию и неверно понимает его как сущностную противоположность этого общества. На самом деле, развитие буржуазного общества само является противоречивым, одновременно и цивилизующим, освобождающим и ввергающим в варварство, регрессивным. Маркс описывает эту диалектику современного и архаичного, переплетения цивилизации с варварством при помощи такого шокирующего образа: человеческий прогресс всё ещё походит на страшное языческое божество, желающее пить нектар из черепов убитых. (К. Маркс, Будущие результаты британского владычества в Индии) Всякий прогресс в условиях классового общества и порядка эксплуатации всегда остаётся заключённым в рамки «предыстории человеческого общества» (К. Маркс, К критике политической экономии), в этом «континууме истории» (Вальтер Беньямин, О понятии истории), постоянно возвращающемся в виде «судьбы» и «рока». Чудовищное количество людей, страдающих от нищеты актуальных условий жизни (лишения, бессилие и угнетение) оказываются, таким образом, в, своего рода, постоянном историческом «чрезвычайном положении». Для осознавшего этот факт антифашизма фашизм являет собой не просто отклонение от «исторической нормы», но качественным обострением варварской стороны буржуазного общества, разрыв с его цивилизованной формой, и найти на это революционный ответ означало бы «создание истинного чрезвычайного положения». Вальтер Беньямин связывает всё это в восьмом тезисе «О понятии истории»: «Традиция угнетенных учит нас, что переживаемое нами «чрезвычайное положение» — не исключение, а правило. Нам необходимо выработать такое понятие истории, которое этому отвечает. Тогда нам станет достаточно ясно, что наша задача — создание действительно чрезвычайного положения; тем самым укрепится и наша позиция в борьбе с фашизмом. Его шанс не в последнюю очередь заключается в том, чтобы его противники отнеслись к нему во имя прогресса как к исторической норме. — Изумление по поводу того, что вещи, которые мы переживаем, «еще» возможны в двадцатом веке, не является философским. Оно не служит началом познания, разве что познания того, что представление об истории, от которого оно происходит, никуда не годится.»

III.

Исламская контрреволюция не является внешним по отношению к Западу феноменом, ибо оба покоятся на одном и том же основании: классовой власти и присвоении чужого труда. Кроме того, исламизм уже успел стать проблемой в западных обществах. Неверный ответ на наивные реально-политические надежды замыкает противоречивую взаимосвязь буржуазной цивилизации и современного варварства и превращает её в абстрактную идентичность, ночь, в которой все кошки чёрные, как отзывался Гегель о подобном мышлении. (12) Такое позиционирование хочет представлять чистые революционные принципы с некоей архимедовой точки, не проникая на территорию врага и не будучи вынужденным в борьбе играть по действующим там правилам. De facto, такая позиция — метафизическая, которую могло бы занять только находящееся вне мира божественное существо, которого в реальности не существует: в политическом плане она ведёт к аттантизму и индифферентности. (13)

Жалостливой позиции, т.е. позиции «возвышенной души», Маркс в отношении общественных конфликтов и столкновений никогда не принимал (14); вспомним хотя бы о его деятельности в Международной ассоциации трудящихся. Ещё в «Манифесте коммунистической партии» он высказывался о борьбе буржуазного класса: «Вообще столкновения внутри старого общества во многих отношениях способствуют процессу развития пролетариата. Буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности, и постоянно – против буржуазии всех зарубежных стран. Во всех этих битвах она вынуждена обращаться к пролетариату, призывать его на помощь и вовлекать его таким образом в политическое движение. Она, следовательно, сама передает пролетариату элементы своего собственного образования, т. е. оружие против самой себя». Т.к. буржуазия вынуждена вовлекать пролетариат в свои конфликты и вооружать его, чтобы он боролся как представитель своих частных интересов, она по возможности создаёт своего собственного могильщика. Эта возможность переворота реализуется, когда пролетариат научится использовать данное ему буржуазией оружие, перефукционировать его и применить в своих интересах. Он не возникнет вдруг как «третья сила», парящая над конфликтами своего времени, на подмостках истории, но сможет развиться только из реальных и современных противоречий и столкновений в субъект своей собственной истории. Вспомним окончание Первой мировой войны, произошедшее благодаря не героическим пацифистам и пацифисткам, а революционным выступлениям мобилизованных на войну масс, обративших своё оружие против старых господ. Вместо того, чтобы положиться на «внешние» силы, будь то буржуазные государственные аппараты или революционный пролетариат как призрак — единственный путь к революции ведёт через самообразование пролетариата в «класс сознания» (Ги Дебор, Общество спектакля). «Для достижения окончательной победы выведенных в ‘Манифесте’ принципов Маркс полагался исключительно на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было неизбежно развиться из совместных действий и дискуссий» (Ф. Энгельс, Предисловие к четвёртому немецкому изданию (1890) «Манифеста коммунистической партии»). К этому образованию класса пролетариат подвигается объективно, со всё большей неизбежностью, под угрозой погибели, чтобы наконец-то вырваться из «истории антагонизмов, кризисов, конфликтов и катастроф» (К. Маркс, Наброски к ответу на письмо В.И. Засулич). Оно начинается с элементарной классовой борьбы, которая естественным образом возникает из противоречий буржуазного общества, и в тенденции имеет своей целью демократическое самоуправление производителей и производительниц, революционную диктатуру пролетариата – «политическую форму, при которой происходит экономическое освобождение труда» (К. Маркс, Гражданская война во Франции). Между этой элементарной, экономической и развитой, политически-революционной формой классовой борьбы находится процесс развития с различными переходными формами (15), к которым, среди прочего, относятся различные виды политической классовой борьбы. В связи со своей революционной реальной политикой (16), к которой пролетариат будет принуждён внешней необходимостью, ему придётся использовать политическое пространство для маневра, чтобы защищать и утверждать свои постоянно недостаточные условия борьбы и цивилизационные минимальные стандарты, без которых ему было бы не вздохнуть и он не смог бы создать свою собственную «партию». Это включает и участие в «цивилизирующей миссии капитала» (против всех отсталых общественных форм), за которые нужно не упасть, а, наоборот, преодолеть их, чтобы достичь коммунистической цивилизации. Цивилизации, которая превзойдёт свою буржуазную предшественницу по объёму общественного богатства и свободе индивидов.

Коммунизм – либо модернистский, либо его нет. Главный политический враг, поэтому, был и остаётся — регрессивный антикапитализм, проявляющий себя бойцом арьергарда до-буржуазного классового общества и выступающий за возвращение к формам общности на этнической или религиозной основе, что ведёт к самоубийственной попытке повернуть колесо истории вспять. Против таких диких проектов вроде национал-социализма или исламского фашизма, создающих свои планы либо на тысячу лет или уж сразу на всю вечность, нельзя оставлять ничего не предпринятым. Они — заклятые враги как буржуазного, так и коммунистического модерна, цивилизации вообще. Там, где они до сих пор приходили к власти, они вызывали чудовищные катастрофы и уничтожали при помощи террористических средств практически всё, что существовало из коммунистического движения.

Вернёмся в настоящее: вместо того, чтобы напрасно ждать, когда власть имущие начнут вести борьбу против ИГ рационально и последовательно, существующий сегодня контингент класса сознания должен своевременно создать свою коалицию против современного варварства, вынудить, насколько это возможно, свои правительства к этой борьбе, там, где оные на это не способны, принять вызов самому. В этой связи вспоминается замечание Маркса, «что working class имеет its own foreign policy, которую совершенно не заботит, что middle class (наименование буржуазии в Англии) считает opportune» (письмо Маркса Энгельсу). А также заключительные слова «Приветствия к Международной ассоциации трудящихся»: «Когда эмансипация рабочих классов требует совместных действий различных наций, как достичь той великой цели при помощи внешней политики, преследующей пошлые цели, играющей на национальных предрассудках и разбазаривающей кровь народа и его достояния в пиратских войнах? Не мудрость правящих классов, а героическое сопротивление английского рабочего класса их преступному упрямству уберегло Запад Европы от трансатлантического плавания ради увековечивания и пропаганды рабства. Бесстыжие аплодисменты, показные симпатии или идиотское равнодушие, с которыми высшие классы Европы смотрели на резню героических поляков и на захват кавказского горного хребта Россией; чудовищные и принимаемые без сопротивления деяния этой варварской державы, чья голова находится в Санкт-Петербурге, а чьи руки в – каждом кабинете Европы, показали рабочим классам их обязанность проникнуть в тайны международной политики, следить за дипломатическими действиями своих правительств и, если нужно, противодействовать им; если их нельзя предупредить, объединиться в одновременном обвинении и сделать действенными простейшие законы морали и права, которые должны были бы регулировать отношения между частными лицами, как высшие законы в отношениях между народами. Борьба за такую внешнюю политику является частью борьбы за освобождение рабочего класса».

Как конкретно должна выглядеть эта внешняя политика против исламского фашизма, этой варварской силы — которая как раз сейчас устраивает резню курдских бойцов в Сирии под взглядами высших классов Запада, это мы пока оставим открытым. В этом тексте должны были быть сначала абстрактно обрисованы исходные позиции революционной реальной политики, как они были разработаны «партией Маркса» для пролетариата, но, странным образом, до сих пор не были замечены. Как могут выглядеть дальнейшие шаги, должно обсуждаться широкими пролетарскими массами, а не находиться в руках отдельных underdogs — в которых им никогда не суждено стать реальностью.

11.10.14

Перевод с немецкого.

(1) См.: http://www.hintergrund-verlag.de/texte-islam.html
В особенности мы обращаем ваше внимание на актуальный текст «Text Islam in „Reinkultur“. Zur Antriebs- und Legitimationsgrundlage des „Islamischen Staates“ und seiner antizivilisatorischen Schreckensherrschaft»: http://www.hintergrund-verlag.de/texte-islam-hartmut-krauss-islam-in-reinkultur-zur-antriebs-und-legitimationsgrundlage-des-islamischen-staates.html

Мы указываем также на несистематизированные заметки Маркса и Энгельса (в письмах) и на труд Карла Августа Виттфогеля «Oriental Despotism; a Comparative Study of Total Power», 1957. См. кроме того главу «Магометанство» в Лекциях по философии истории» Г.В.Ф. Гегеля. Гегель уже тогда определил фанатизм и терроризм как качества ислама: «У магометан господствовала абстракция: их целью было торжество абстрактного культа, и они стремились к этому с величайшим воодушевлением. Это воодушевление являлось фанатизмом, т.е. воодушевлением, вызванным абстрактным, абстрактною мыслью, которая относится отрицательно к существующему. Фанатизм существен лишь в том отношении, что он опустошает, разрушает конкретное; но магометанский фанатизм был в то же время способен на все возвышенное, и эта возвышенность свободна от всяких мелочных интересов и соединена со всеми добродетелями, свойственными великодушию и мужеству. Здесь принципом было la religion et la terreur, подобно тому как у Робеспьера la liberte et la terreur». (http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000388/st013.shtml)

Маркс подчёркивает нетерпимость и враждебность ислама по отношению к «неверным»: «Коран и основанное на нем мусульманское законодательство сводят географию и этнографию различных народов к простой и удобной формуле деления их на две страны и две нации: правоверных и неверных. Неверный — это «харби», враг. Ислам ставит неверных вне закона и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными. В этом смысле пиратские корабли берберских государств были священным флотом ислама.» (К. Маркс, Объявление войны. К истории возникновения восточного вопроса, http://lugovoy-k.narod.ru/marx/10/24.htm)

(2) Ещё один источник в американской армии: «Начальник штаба Рей Одиерно говорит о продолжительности до 20 лет». http://www.german-foreign-policy.com/de/fulltext/58966

(3) Классическое определение тактики и стратегии Клаузевицем: «То есть, согласно нашему разделению тактика — это учение об использовании войск в бою, а стратегия — учение об использовании сражений в целях войны». (Карл фон Клаузевиц, О войне)

(4) «…государство, в чью бюрократию надолго закрадётся значительный дефицит исторического знания, больше не может управляться с точки зрения стратегии». (Ги Дебор, Комментарии к обществу спектакля, §VII)

(5) «Всякий знает, что за последние десятилетия в радикальном дальнейшем развитии гносеологических тенденций, неопозитивизм с его принципиальным отрицанием любой онтологической постановки вопроса как ненаучного, царствовал безгранично. Причём, не только в, собственно, философской жизни, но и в мире практики. Если проанализировать теоретические мотивы политического, военного и экономического сегодняшнего руководства серьёзно, то станет ясно, что они — сознательно или нет — определяются неопозитивистскими методами мышления. На этом основано их практически неограниченное всемогущество; это приведёт, если однажды конфронтация с реальностью приведёт открытому кризису, в политически-экономической жизни вплоть до философии в самом широком смысле к великим переменам». (Georg Lukács, Die ontologischen Grundlagen [1968]. In: Frank Benseler (Hg.), Revolutionäres Denken – Georg Lukács. Eine Einführung in Leben und Werk, Darmstadt 1984, S. 266.)

(6) В полном соответствии с «противоречием между организацией производства в отдельной фабрике и анархией производства во всём обществе» (Ф. Энегльс, Развитие социализма от утопии к науке) при капиталистическом способе производства.

(7) «Однако Ratio капиталистической экономики не стал пока еще разумом как таковым, это [пока еще] разум замутненный. В определенный момент он бросает в беде истину, в судьбе которой сам принимал участие. Он не учитывает человека. Производственный процесс никогда не регулируется с оглядкой на человека, его не принимают в расчет ни экономическая, ни социальная организация — нигде человек не оказывается основанием системы. Человек как основание: не в том ли корень проблем, что капиталистическое мышление должно культивировать человека как исторически возникшую форму, оставлять его личность неприкосновенной и удовлетворять потребности человеческой природы? Сторонники такого подхода обвиняют капиталистический рационализм в насилии над людьми и прозревают явление новой общности, которая лучше капиталистического порядка сможет сохранит человеческое. Не говоря уже о тормозящем влиянии такого поворота назад, можно утверждать, что эти аргументы бьют мимо цели, мимо коренного недостатка капитализма. Он не слишком рационален, он недостаточно рационален. Свойственное ему мышление внутренне сопротивляется окончательной победе разума, берущего человека за точку отсчета.» (Зигфрид Кракауэр, Орнамент массы, http://magazines.russ.ru/nlo/2008/92/k6.html)

(8) По аналогии с мифическим образом напрасного труда, никогда не добивающегося своей цели и кружащегося в подобии вечного невроза повторений, буржуазный антифашизм обречён постоянно воспроизводить общественные предпосылки фашизма, хотя он и может время от времени одерживать над ним победу.

(9) Напомним об объединениях буржуазии с фашизмом против пролетарских революций, в первую очередь после Первой мировой войны в Германии и Италии.

(10) То, что в истории значительные части пролетариата идентифицировали себя с фашистским движением и становились его восторженными подручными, означает только, что они действовали вопреки своим собственным интересам. Но этим ещё не объяснено своеобразное притяжение фашизма, которую он оказывал на деклассированные части общества. Оно заключается, по нашему мнению, в характере антисемитизма, в убийственном основании (наци-)фашизма как «конформистского восстания» (Макс Хоркхаймер), т.е. в своеобразном заключении компромисса между потребностью в восстании против правителей и всё ещё существующим им подчинением. «Люди переживали конфликт между склонностью к бунту и тем уважением к власти, в котором их воспитали. Антисемитизм дал им возможность одновременно удовлетворить обе эти противоречащие друг другу потребности. Они могли предаться как своей склонности к восстанию в насильственных действиях по отношению к беззащитным людям, так и своей склонности к уважительному подчинению в ответ на приказы властей. (…) Неспокойная совесть масс не давала им покоя, когда они только отваживались помыслить о восстании против власти. Поэтому они были благодарны, когда могли выместить свою ярость на противнике, не решавшемся защищаться, не причиняя неудобств своим хозяевам и не вызывая на себя их гнев». (Otto Fenichel, Elemente einer psychoanalytischen Theorie des Antisemitismus. in: Ernst Simmel (Hg.), Antisemitismus, Frankfurt/M. 1993,S. 38ff.)

(11) См. также замечание Энгельса: «Всякий прогресс цивилизации одновременно является новым развитием неравенства. Все учреждения, которое создаёт возникшее вместе с прогрессом общество, обращаются в противоположность своих изначальных целей» (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг) Маркс констатирует тот же факт как разрыв между объективным развитием общественных производственных сил и созданием богатства с одной стороны и развитием массы индивидов, с другой, но подмечает и тенденцию к снятию этого разрыва: «То, что это развитие способностей человеческого рода, хотя оно сначала и возникает за счёт большинства человеческих индивидов и целых классов людей, в конечном итоге разрывает этот антагонизм и совпадает с развитием отдельного индивида, т.е. что высшее развитие индивидуальности приобретается только в историческом процессе, в котором индивиды приносятся в жертву, не понимается, несмотря на всю бесплодность столь пафосных рассуждений, т.к. преимущества рода как в человеческом царстве, так и в царстве животных и растений всегда распространяются за счёт преимуществ индивидов, ибо эти родовые преимущества совпадают с преимуществами отдельных индивидов, которые одновременно представляют и силу этих избранных». (К. Маркс, Теории о прибавочной стоимости II)

(12) «Рассматривать некое бытие, как оно есть в Абсолютном, есть ни в что иное, как высказывание, что о нём Сейчас говорится как о Чём-то: в Абсолютном «я» = «я», однако, такого не бывает, в нём всё едино. То знание, что в Абсолютном всё едино, противопоставить различающему и исполненному или ищущему и требующему исполнения познанию, или выдавать его Абсолютное за ночь, в которой, как принято говорить, все кошки чёрные, есть наивность пустоты познания» (Г.В.Ф. Гегель, Феноменология духа, т. 3)

(13) «Одним словом, рабочие должны скрестить руки на груди и не тратить своего времени на участие в политическом и экономическом движении. Такого рода деятельность может дать им только непосредственные результаты. Как истинно верующие, они должны восклицать, презирая свои повседневные нужды: «Пусть класс наш будет распят, пусть погибнет наше племя, но вечные принципы пусть останутся незапятнанными!» Как благочестивые христиане, они должны верить словам попов, отказываться от всех земных благ и думать только о том, чтобы заслужить рай. — Подставьте на место рая социальную ликвидацию, которая в один прекрасный день совершится неведомо где, неведомо как, неведомо кем, — и обнаружится тот же обман. В ожидании этой пресловутой социальной ликвидации рабочий класс должен вести себя прилично, как стадо сытых овец; оставить в покое правительство, бояться полиции, уважать законы, безропотно поставлять пушечное мясо. В повседневной практической жизни рабочие должны быть покорнейшими слугами государства, но в сердце своем они должны энергично протестовать против его существования и доказывать свое глубокое теоретическое презрение к нему посредством покупки и чтения литературных трактатов об уничтожении государства; капиталистическому строю они ни в коем случае не должны оказывать иного сопротивления, кроме декламации о будущем обществе, в котором этот ненавистный строй перестанет существовать!» (К. Марк, Политический индефферентизм, http://www.k2x2.info/filosofija/sobranie_sochinenii_tom_18/p53.php)

(14) «Так, ничто нам не мешает, увязать нашу критику с критикой политики, с участием в политике, т.е. с реальной борьбой и отождествлять её с ней. В таком случае мы не подходим к миру по-доктринерски с новым принципом: вот Истина, падай ниц! Мы развиваем для мира новые принципы из его принципов. Мы не говорим: прекращай бороться, всё это глупости; мы хотим крикнуть тебе истинный лозунг борьбы. Мы только показываем ему, почему он, собственно, борется, а сознание — это то, что ему придётся себе присвоить, даже если ему не хочется». (К. Маркс, Письма из немецко-французского ежегодника)

(15) Исключить момент последовательности и опосредованной идентичности в этом процессе в пользу чистой непоследовательности может не только левый радикализм, но и социал-демократия: «Это распадение диалектическо-практического единства на неорганичную рядоположенность эмпиризма и утопизма, прилипчивости к «фактам» (в их неустранимой непосредственности) и чуждого современности и истории, пустого утопизма во все большей мере демонстрируется развитием социал-демократии. (…) пасность, которая нависает над пролетариатом со времени его выхода на историческую арену, а именно, что он застрянет в – общей у него с буржуазией – непосредственности своего существования, вместе с социал-демократией приобрела политическую организационную форму, которая искусственно элиминирует уже завоеванные в муках опосредствования, дабы низвести пролетариат к его непосредственному наличному бытию, где он является лишь элементом капиталистического общества, а не одновременно с этим – мотором его саморазрушения и уничтожения.» (Д. Лукач, История и классовое сознание, http://www.marxists.org/russkij/lukacs/1923/history_class/06.htm)

(16) См.: Biene Baumeister Zwi Negator: Kritik der Politik und revolutionäre Realpolitik. Fetischistische Verhältnisse sind Schweine – das Unglück muss überall zurückgeschlagen werden! in: Phase 2: 28/2008. А также: Роза Люксембург, «Карл Маркс»; и главу «Революционная реальная политика» у Дьёрдя Лукача, в «Ленин, Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей»

by olladij

1974: Революция гвоздик в Португалии

Наша история — история поражений.

«Выразить прошлое исторически не означает узнать его “таким, каким оно было в действительности” (Ранке). Это означает удержать воспоминание таким, каким оно вспыхивает в момент опасности. Исторический материализм стремится сохранить образ прошлого, который неожиданно является историческому субъекту в момент опасности. Эта опасность влияет и на содержание традиции и на ее восприемников. Над обоими висит одна и та же угроза: стать орудием правящих классов. В каждую эпоху требуется новое усилие, чтобы спасти традицию от конформизма, угрожающего покорить ее. Мессия приходит не только как спаситель, он приходит и как покоритель Антихриста. Только тот историк сможет вдохнуть искру надежды в прошлое, который твердо знает, что даже мертвых не оставит в покое враг, если он победит. И этот враг не перестал побеждать». Так писал Вальтер Беньямин в своих «Историко-философских тезисах».

«Grandola, vila morena», «опалённая солнцем деревушка» – песня, ставшая символом и сигналом к португальской Революции гвоздик 1974-го года. Песня посвящена расстрелу крестьянской забастовки в Грандуле и была запрещена к исполнению. Автор её — либертарный коммунист Жозе Афонсу. Католическое радио, проиграв эту запрещённую властями песню в эфире ночью 25-го апреля, дало сигнал к военному перевороту, который положил конец самой продолжительной фашистской диктатуре Европы, бессмысленным и разорительным колониальным войнам в Африке.

Путч освободил дорогу всевозможным эмансипационным движениям, комитетам рабочего самоуправления, захватам фабрик и домов. Глубоко патриархальное общество встряхнулось мощным женским движением. Вышли из подполья коммунистическая партия и остатки анархо-синдикалистского движения. Но этот путч был не только началом, он был и началом конца: традиционно высокое доверие людей к военным лишило революционный импульс необходимой силы. Через пару лет эксперименты были закончены, установился либерально-демократический режим, поначалу честно продвигавший социальное партнёрство. Драматический отрезок истории страны довольно интересно описан, к примеру, у Жозе Сарамаго в «Городе слепых» и «Городе зрячих», хотя на эту тему было написано довольно много, может быть, есть авторы и поинтересней коммуниста Сарамаго.

Просто вслушайтесь в эту песню. Немаршевая мелодия, исполняемая сначала одиноким дрожащим голосом под звук шагов множества людей — именно так начинаются революции, в личном. Мы просто напоминаем жительницам и жителям России и Украины о Революции гвоздик, произошедшей 40 лет назад. Делайте выводы.