Манфред Дальман, 2003
1. Несомненно, что современное (пост-нацистское) общество, как и общество двести лет назад, тоже является капиталистическим, т.е. синтетизирующимся посредством стоимости обществом. Одним только этим фактом обосновываются запреты утопий и нацеленного на увековечивание власти касты интеллектуалов создания конкретных моделей будущего (речь здесь идёт, это я хочу прояснить сразу, о весьма разумных и, если угодно, разумно обоснованных табу, которые и впредь должны оставаться неприкосновенными), но тем не менее: уже в моей начальной формулировке, что мы, несмотря на все изменения последних десятилетий, однозначно живём в капиталистическом обществе, содержатся позитивные высказывания о коммунистическом обществе, вытекающие непосредственно из определённого отрицания буржуазного общества, и которые мне хотелось бы вкратце объяснить. При этом сначала необходимо понять, что это логические операции, из чего в свою очередь следует, что, в конечном итоге, практика вовсе не обязана придерживаться логики, и прежде всего тогда, когда становится понятно, что логика превращается в фетиш и нарушает основной принцип коммунизма: быть свободной ассоциацией без принуждения. Отношения логики и практики, как и общего и частного, эмпирии и теории и т.п., в принципе должны мыслиться иначе, чем это может себе представить сегодняшняя наука. Но это только к слову.
2. Капиталистическое общество отличается от всех ему предшествующих тем, что воспроизводит само себя в стоимости. Для понятия коммунизма это означает, что — а это, как часто это бывает с логическими операциями в начале, абсолютно банально — коммунизм следует только тогда понимать как прогресс по отношению к существующему обществу, если он не опускается до формы общественного синтеза, за граница которого капитализм выходит уже и сам. Цивилизационное преимущество капитализма перед всеми остальными, до сих пор исторически осуществлёнными формами обобществления, какими бы разными они ни были, заключается — и все эту банальную правду знают, но большинство на неё плюёт, как только она начинает принимать конкретные формы — в том, что традиционные, личные, основанные на непосредственности формы зависимости сменились неличной, абстрактной системой правовых и товарообразных отношений. Философски этот фундаментальный прогресс в истории человечества проявляется в том, что аристотелево представление о правде и разуме сменилось на кантианское либо гегелевское — пусть даже, как я ещё покажу, на очень короткое время и только теоретически. Для понимания коммунизма из этого, во всяком случае, логически неопровержимо следует, что люди объединяются не в форме, основанной на какой бы то ни было личной зависимости. Поэтому коммунизм именно в этом центральном аспекте не может отличаться от буржуазного общества, отличаясь от него фундаментально, и тут-то заканчиваются любые банальности: опосредование, на котором в нём создаются отношения между людьми, являются, как и в буржуазном обществе, абстрактными, вещественными, horribili dictu — овеществлёнными. Tertium non datur, как говорят логики. Лишь как опосредованные вещественно человеческие отношения могут мыслиться (а тем более быть реализованы) свободными от власти и эксплуатации.
3. В до-буржуазном, т.е. аристотелевском понимании правды свобода от власти не представима вообще и не существовала как мысль. Посему утопии и тому подобные хилиастские мечтания об Атлантиде не достигают уровня аристотелевского понятия разума: они аргументируют — так это называется на философском языке — платонически-идеалистически. Как бы с этой позиции, т.е. в до-буржуазном мышлении вообще, ни мыслилась правда, обладание разумом в любом случае является привилегией: оно зарезервировано за аристократией, будь то за царём, за философом, мудрецом или за божеством. Власть сама является частью этого разума — собственно, она представляет собой его практику. В этом мышлении власть может быть только справедливой или изменяться каким-либо образом, но никогда не быть полностью упразднённой. Разум есть просто инструмент, посредством которого существующие в природе личные отношения зависимости, могут регулироваться согласно тому, что в обществе считается высшей ценностью. В природе — это следует подчеркнуть: если принять точку зрения аристотелевского эмпиризма, то кто в здравом рассудке может отрицать, что старики менее сильны, чем молодые, что философы более умны, чем ремесленники, что женщины и рабы менее ценны, чем мужчины, и т.д. и т.п. Continue reading “Единство в разделённости. Тезисы о коммунизме”
