Мюррей Букчин: Анархизм эпохи после дефицита (1968)

Предварительные условия и возможности

Все успешные революции прошлого были партикуляристскими революциями меньшинств, стремившихся утвердить свои специфические интересы над интересами всего общества. Великие буржуазные революции Нового времени предлагали идеологию масштабного политического переустройства, но в действительности они лишь подтверждали социальное господство буржуазии, давая формальное политическое выражение экономическому превосходству капитала. Возвышенные понятия «нации», «свободного гражданина», равенства перед законом скрывали обыденную реальность централизованного государства, атомизированного изолированного человека и господства буржуазных интересов. Несмотря на свои масштабные идеологические заявления, партикуляристские революции заменили господство одного класса другим, одну систему эксплуатации – другой, одну систему труда – другой, а одну систему психологического подавления — новой.

Уникальность нашей эпохи заключается в том, что партикулярная революция теперь уступила место возможности всеобщей революции — полной и тоталистической. Буржуазное общество, если оно не достигло ничего другого, произвело революцию в средствах производства в беспрецедентных в истории масштабах. Эта технологическая революция, кульминацией которой стала кибернетика, создала объективную, количественную основу для мира без классового господства, эксплуатации, труда и материальной нужды. Теперь существуют средства для развития совершенного человека, тотального человека, освобождённого от чувства вины и авторитарных методов воспитания и отданного на волю желания и чувственного постижения чудесного. Теперь можно представить будущий опыт человека в терминах целостного процесса, в котором раздвоения мысли и деятельности, разума и чувственности, дисциплины и спонтанности, индивидуальности и сообщества, человека и природы, города и страны, образования и жизни, работы и игры разрешаются, становятся гармоничными и органично скрепляются в качественно новом царстве свободы. Как партикулярная революция породила партикулярное, раздвоенное общество, так и всеобщая революция может породить органически единое, многогранное сообщество. Великая рана, открытая собственническим обществом в форме «социального вопроса», теперь может быть исцелена.

То, что свобода должна пониматься в человеческих, а не в животных терминах — в терминах жизни, а не выживания, – достаточно ясно. Люди не избавляются от уз рабства и не становятся полноценными людьми, лишь избавившись от социального господства и обретя свободу в её абстрактной форме. Они должны быть свободны и конкретно: свободны от материальной нужды, от труда, от бремени посвящать большую часть своего времени — более того, большую часть своей жизни — борьбе с необходимостью. Увидеть эти материальные предпосылки человеческой свободы, подчеркнуть, что свобода предполагает наличие свободного времени и материальных предпосылок для отмены свободного времени как социальной привилегии, – таков великий вклад Карла Маркса в современную революционную теорию.

В то же время не следует путать предпосылки свободы с условиями свободы. Возможность освобождения не означает его реальность. Наряду с позитивными аспектами технический прогресс имеет и явно негативную, социально регрессивную сторону. Если верно, что технический прогресс расширяет историческую возможность свободы, то верно и то, что буржуазный контроль над технологией укрепляет сложившуюся организацию общества и повседневной жизни. Технологии и ресурсы изобилия дают капитализму средства для ассимиляции широких слоёв общества в установленную систему иерархии и власти. Они обеспечивают систему оружием, средствами обнаружения и средствами пропаганды как угрозы, так и реальности массовых репрессий. По своей централизованной природе ресурсы изобилия усиливают монополистические, централистские и бюрократические тенденции в политическом аппарате. Короче говоря, они предоставляют государству исторически беспрецедентные средства для манипулирования и мобилизации всей сферы жизни — и для увековечивания иерархии, эксплуатации и несвободы.

Следует, однако, подчеркнуть, что такое манипулирование и использование окружающей среды крайне проблематичны и чреваты кризисами. Попытка буржуазного общества контролировать и эксплуатировать окружающую среду, как природную, так и социальную, далеко не всегда приводит к умиротворению (вряд ли здесь можно говорить о гармонизации), но имеет разрушительные последствия. О загрязнении атмосферы и водных путей, об уничтожении древесного покрова и почвы, о токсичных веществах в продуктах питания и водах написаны огромные тома. Ещё более угрожающими по своим конечным результатам являются загрязнение и разрушение самой экологии, необходимой для существования такого сложного организма, как человек. Концентрация радиоактивных отходов в живых организмах представляет угрозу для здоровья и генетического потенциала почти всех видов. Всемирное загрязнение пестицидами, подавляющими выработку кислорода в планктоне, или почти токсичный уровень свинца в бензиновых выхлопах – примеры постоянного загрязнения, угрожающего биологической целостности всех развитых форм жизни, включая человека.

Не менее тревожным является тот факт, что мы должны кардинально пересмотреть наши традиционные представления о том, что является загрязнителем окружающей среды. Ещё несколько десятилетий назад было бы абсурдно называть углекислый газ и тепло загрязнителями в привычном понимании этого термина. Однако оба эти вещества могут оказаться в числе наиболее серьёзных источников будущего экологического дисбаланса и представлять серьёзную угрозу для жизнеспособности планеты. В результате промышленной и бытовой деятельности количество углекислого газа в атмосфере за последние сто лет увеличилось примерно на двадцать пять процентов, а к концу века может удвоиться. В средствах массовой информации широко обсуждается знаменитый «парниковый эффект», который, как ожидается, вызовет увеличение количества этого газа; предполагается, что в конечном итоге газ будет препятствовать рассеиванию мирового тепла в пространстве, вызывая повышение общей температуры, что приведёт к таянию полярных ледяных шапок и затоплению обширных прибрежных районов. Тепловое загрязнение — результат сброса тёплой воды атомными и обычными электростанциями — оказывает катастрофическое воздействие на экологию озер, рек и эстуариев. Повышение температуры воды не только наносит ущерб физиологической и репродуктивной деятельности рыб, но и способствует мощному цветению водорослей, которые стали такой грозной проблемой для водных путей. Continue reading

Что не так с пост-анархизмом?

ДЖЕСС КОН и ШОН ВИЛЬБУР

То, что сейчас называется некоторыми мыслителями, включая Сола Ньюмэна, «пост-анархизмом», может принимать много форм, но термин в целом относится к попытке обвенчать лучшие аспекты постструктуралистской философии с анархистской традицией. Один из способов читать мир, в общем, это объединённый: постструктурализм и анархизм. Как бы то ни было, термин подразумевает, что приставка «пост» указывает и на новый свой объект — намекая на то, что анархизм, как он до сих пор мыслился и практиковался, неким образом устарел. Вместе, эти оба смысла слова образуют нарратив: стареющий, утерянная сила (анархизм) должна быть спасена от устаревания смешением со свежей, жизненной силой (постструктурализм). Мы хотели бы поставить под вопрос предложения и телеологию этого нарратива, но не без некоторой благосклонности к тому, что он предлагает. Анархисты в самом деле с пользой перенимают многие вещи из постструктурализма:

1. Говард Ричард говорил, что «то, что иногда называется постмодернистским сознанием… могло более правдоподобно названо усовершенствованным пониманием символических процессов» (Letters From Quebec 2.38.8). Не рассматривая человеческие существа как автономных индивидов, воспринимающих мир объективно — наивная позиция реалистов, которая подразумевала бы, что наш выбор участвовать в иерархических и эксплуататорских системах, делается с открытыми глазами — постструктуралисты, скорее, указывают на множество способов, которыми наше осознание мира фильтруется через социальные «тексты», предписывающие нашу жизнь.

2. Поступая так, постструктуралисты открывают новое поле борьбы для политического анализа: борьбу за символы, знаки, представительства и значении в медиа-среде и повседневной жизни. Это было практически важным для феминистской теории в последние сорок лет и должно быть и для анархизма тоже.

3. Пока мы думаем о речи как об инструменте отличном от людей его использующих, мы не можем адекватно критиковать понятие «индивидуума» как изолируемой, само-содержательной единицы, а это означает, что у нас всё ещё проблемы с мышлением (или убеждением других попробовать мыслить) по ту сторону священных категорий капитализма. Подрывая наивно-индивидуалистские концепции субъективности, постструктурализм обеспечивает могучее подтверждение той важности, которую анархисты всегда приписывали общности и социальности.

4. Всё это даёт нам несколько великолепных инструментов для критики идеологии. Постструктурализм учит нас мыслить критично, так, что позволило бы нам смотреть сквозь кажущуюся политическую / этическую «нейтральность» определённых дискурсов. Мы можем использовать аналитические подходы постструктурализма, чтобы читать тексты на предмет того, как они используют язык для конструирования идентичностей и разделения, для того, чтобы поместить темы в рамки и искажать их, чтобы лгать посредством неупоминания, чтобы вывести в центр определённые перспективы, маргинализируя другие и т.д.

5. Понимать, что некоторые вещи, кажущиеся «естественными», сконструированы культурой — значит быть в курсе, что они могут быть сконструированы и иначе. Постструктуралисты бросают вызов представлению, что люди обладают «природой» или «сущностью», которая ограничивает и определяет то, чем они могут быть — пункт, который должен напомнить нам ответ Кропоткина социальному дарвинизму учёных вроде Хаксли, который утверждал, что капитализм и война являются просто общественными выражениями естественной борьбы за «выживание сильнейшего». Continue reading

Урсула ле Гуин: Дао, утопия и анархизм

Эту писательницу уважают многие: причём как фэны science-fiction или фэнтези, так и в так называемых либертарных кругах. Особенно последние почитают её за “Обездоленного” – то ли анархо-коммунистическую, то ли анархо-синдикалистскую утопию (а может, и анти-утопию), за рассказик “За день до революции” (как бы из того же цикла, но про то как каша с анархистским восстанием заварилась), да ещё за пару-тройку вещей (будь то “Слово для мира и леса одно” или “Всегда возвращаясь домой”), где явные симпатии автора (или авторши?) анархизму и пацифизму не заметить нельзя. О том и будет речь — откуда, каким образом и куда идёт эта мысль у Урсулы ле Гуин.

1. Житие-бытие

Биографий было написано не великое множество, но достаточно. Все они, однако, выходили на загнивающем Западе: де Болт, Бакнолл, Спивак, Рейд. Все они, так или иначе, касались работ ле Гуин (кои не ограничивались лишь сочинениями в жанре фантастики), биографические же справки всегда были скупы. Ле Гуин никогда не собиралась становится звездой, нигде особо не светилась, личную жизнь на показ не выставляла, да и жила-то довольно спокойно, без подвигов и скандалов. А уж теперь-то, когда ей 80 — уже не до приключений и драм.

Родилась Урсула 21-го отктября 1929-года в небольшом университетском городишке на Севере Калифорнии, в Беркли. Младший ребёнок и единственная дочь Теодоры и Альфреда Кробер. Папаша был именитым профессором этнологии, что объясняет интерес самой Урсулы к этой науке, да и периодическое появление в её романах фигуры этнолога-исследователя, которому приходится выступать в роли посредника, когда сталкиваются две культуры. Разумеется, отца, известного учёного, посещали разные не менее именитые гости. Этнологи большей частью, конечно, но и другие — например, физик Оппенгеймер. Оный произвёл на Урсулу такое сильное впечатление, что — короче, догадайтесь сами, кто был прототипом физика-вольнодумца Швенка из “Обездоленного”… Приходили и калифорнийские индейцы, на которых специализировался профессор Кробер — из объектов изучения они стали друзьями семьи. Особенный друг семьи – индеец Иши, о котором мать Урсулы написала книгу, ставшую в последствии довольно известной – “Ishi in two worlds”. Фигура действительно экзотическая и впечатляющая, тем более, если Иши был последним представителем своего племени — изгой в двух мирах(тоже распространнённый типаж у ле Гуин). В пять лет Урсуле пришлось научиться читать и писать. Именно пришлось, т.к. старшему брату было стыдно иметь безграмотную сестру. И, разyмеется — ещё одно влияние — много-много книг. И конечно, фантастика, фэнтези. В 12 лет она безуспешно пытается опубликовать свой первый фантастический рассказ в журнале “Astounding”. С “Дао де цзин” Лао Цзы она тоже познакомилась довольно рано — и это, опять же, довольно значительное влияние в её творчестве, но об этом позже (чего, обычно, почитатели писательницы ле Гуин не знают: дао — частая тема её научных работ). Также среди влияний следует уделить особое внимание учению об архетипах Юнга. Прежде чем начать свою писательскую карьеру, она закончила университет и вышла замуж.  Continue reading

Анархистские перспективы

Габриэль Кун

Видение зачастую так называемого «классического анархизма» можно было относительно легко определить. Несмотря на различные направления — от мутуализма Прудона до анархо-коммунизма Кропоткина — существовало совместное стремление к обществу без государства и классов, обществу, отмеченному равенством и справедливостью. По крайней мере, так можно было сказать о большей части анархистского движения, часто обобщаемого под названием «социального анархизма». Видения индивидуалистских анархисток и анархистов были ясны куда реже. К примеру, «союз эгоистов» Штирнера мог означать многое — или, с определённой точки зрения, вообще ничего.

Примерно в 1920-м году классический анархизм впал в тяжёлый кризис. Государственные репрессии, национализм Первой мировой войны и большевистская революция разрушили структуру, энергию и надежды движения. Короткая эйфория, зародившаяся с началом Испанской революции вскоре сменилась горьким разочарованием поражения. В последующие десятилетия анархизм практически не обладал значением. Continue reading

Джейсон МакКуин: Пост-левая анархия

[Думал было выдать чего-нибудь такого свеженького, живого, интересного. И взгляд liberadio пал на опус автора такой модной у леваков, но унылой товарообразной утопии как Parecon – Майкла Альберта: Anarchism?!  На поверку же интеерсных и актуальных мыслей там оказалось мало, и быть бы этому достаточным оправданием, но liberadio напрочь отказывается дискутировать или даже полемизировать в терминах “good anarchism / bad anarchism”. Короче, Парекон он и есть Парекон, ничего тут уже, видимо, не поделаешь. Однако! Положение наше хотя и безнадёжное, но не столь серьёзное. Посему внемлите! Upd: Вывалю ещё раз текстом. Ссылка на файл в коцне. – liberadio]

 

Пролог к после-лeвой анархии

Прошло уже почти полтора десятилетия со времени падения Берлинской стены. Семь лет с тех пор, как Боб Блэк прислал мне манускрипт своей книги «Anarchy after Leftism», опубликованной в 1997-м году. Более четырёх лет с тех пор, как я попросил (издателей) Anarchy Magazine поучаствовать в дискуссии о «пост-левой анархии», которая была полностью опубликована в зимнем выпуске журнала (№48). А также один год с тех пор, как я написал и издал «Post-Left Anarchy: Rejecting the Reification of Revolt», увидевшую свет зимой 2002 — 2003 в 54-м номере журнала Anarchy: A Journal of Desire Armed.

Можно по праву спросить, что было достигнуто введением термина и началом дебатов в анархистских и, более того, радикальных кругах, кроме создания новой темы для споров в анархистской и левацкой прессе, на интернет-страницах и в email-рассылках? В ответ я бы сказал, что реакция продолжает расти, а обещание пост-левой анархии заключается в том, что окажется всё более светлеющим будущим.

Одной из самых сложных проблем современного анархизма была постоянная фиксированность на попытках возрождения борьбы прошлого, как будто с 1919-го, 1936-го или, лучше, 1968-го годов ничего значимого не произошло. Отчасти — это последствие долго царившего среди большинства анархистов анти-интеллектуализма. Отчасти — это результат исторического заката анархизма в виду победы большевистского государственного коммунизма и (само-) поражения Испанской революции. И отчасти это потому, что подавляющее большинство самых влиятельных анархистских теоретиков, таких как Годвин, Штирнер, Прудон, Бакунин, Кропоткин и Малатеста, жили в 19-м и начале в 20-го столетия. Пробел в развитии анархистской теории со времени возрождения движения в 1960-х годах может быть сегодня заполнен любой новой и адекватной формулировкой теории и практики, которая окажется достаточно сильной, чтобы положить конец застою и связать творчество большинства современных анархистов так же, как это делали формулировки Бакунина или Кропоткина в 19-м веке.

Начиная с 1960-х годов, вначале ничтожно малое, но с того времени постоянно растущее, анархистское движение подвергалось влиянию Движения за гражданские права, Пола Гудмэнна, SDS (движения Студентов за Демократическое Общество), йиппи, движения против войны во Вьетнаме, Фреда Вудворта, марксистских Новых Левых, Ситуационистского Интернационала, Сэма Долгоффа и Мюррея Букчина, движений вокруг одной темы (анти-расистского, феминистского, анти-атомного, анти-империалистического, экологического, за права животных и т.п.), Ноама Чомского, Фредди Перлмана, Джорджа Брэдфорда / Дэвида Уотсона, Боба Блэка, Хаким Бея, Earth First! и глубинной экологии, нео-язычества и нью эйдж, движения против глобализации и многих других. Но всё же все эти различные влияния на протяжении последних сорока лет, как анархистские, так и не-анархистские, не смогли сделать значимым какой-либо вдохновляющий синтез критической и практической теории. Некоторые анархисты, в особенности Мюррей Букчин и Love and Rage Project, пытались сплавить чрезвычайно разнообразное и идиосинкразическое анархистское движение в совершенно новое движение с общей теорией и потерпели в этом крах. Я бы сказал, что в нашей актуальной ситуации этот проект обречён на поражение, неважно, кто пытается это сделать.

Альтернатива, за которую выступает пост-левый анархистский синтез, всё ещё создаётся. На неё не может претендовать ни какой теоретик или активист, потому что это проект, витавший в воздухе задолго до того, как он начал становится конкретным комплексом предложений, текстов и интервенций. Те, кто пытался развить синтез, находились, с одной стороны, под влиянием классического анархистского движения до Испанской революции, и нескольких наиболее многообещающих интервенций, развитых с 60-х годов. Самые важные теории включают в себя критику повседневной жизни и критику Спектакля, критику идеологии и морали, промышленной технологии, труда и цивилизации. Способы интервенции фокусируются на конкретном применении прямого действия во всех аспектах жизни. Вместо того, чтобы стремиться к созданию институциональных или бюрократических структур, эти вмешательства нацелены на максимальную критическую эффективность с минимальным компромиссом в постоянно изменяющихся сетях действия. Continue reading

Разные приятные мелочи (бытовуха)

Мелочь намба раз:

ND-13.12.2010

Fuckin’ A!

Единственная приличная фотка с концерта Napalm Death 13-го декабря в Вюрцбурге. Immolation, к сожалению, запечатлены не были. А Macabre так и вовсе просраны. Но радости полные штаны!

Мелочь намба два:

Ответ дорогого товарища Боба Блэка на  “Social Anarchism or Lifestyle Anarchism” не менее дорогого товарища Мюррея Букчина: Anarchy after Leftism (pdf). Спрашивается (риторически) – зачем издательство Гилея издавало в 2004-м сборник унылого и неинтересного хлама из самиздатских журнальчиков от Блэка, если есть вот это?

Gabriel Kuhn: Современный американский анархизм (2008)

Итак, дорогие liberadio-слушательницы и слушатели, мы продолжаем наше недавнее начинание по ни к чему не обязывающему и, в сущности, бесполезному рецензированию разных клёвых и неклёвых книжек.

В этот раз жертвой сецирования станет пухлая книжечка-ридер, изданная таким уважаемым liberadio человеком как Габриэль Кун. Речь идёт о вышедшем ещё в 2008-м году в издательстве Unrast сборнике текстов и комментариев к ним под названием «Neuer Anarchismus in den USA. Seattle und die Folgen». То бишь, речь идёт о так называемом «новом анархизме», том более-менее новом социальном феномене, который возник незадолго до, во время и после той эпохальной бузы в самом пузе зверя — в Сиэттле, в 1999-м году.

Хотя Кун вполне ясно даёт понять, что столь эпохальной та буза и не была вовсе, а была скорее чем-то вроде медиа-фэйка, который грохнул лишь из-за доминирующей позиции США на международном рынке новостей, нужно признать, что фэйк имел в «реальной» жизни довольно конкретные последствия. Воодушевилось альтерглобалистское движение, воспрянула раздроченная распрями между Мюрреем Букчиным и Бобом Блэком анархистская сцена, начались процессы рефлексии, породившие кое-что новое и, будем надеяться, жизнеспособное в антиавторитарном движении.

Кун собрал и перевёл небольшие, но значимые статьи, эссе, манифесты, короче говоря — документы, моментальные фотоснимки движения в движении. Многие из представленных текстов опубликованы на немецком впервые. Таким образом, читающей публике была предоставлена возможность познакомиться с мыслями Дэвида Гребера, коллектива CrimethInc, примерно узнать, что такое «языческий анархизм», анархо-примитивизм, пост-анархизм, «чёрный анархизм», «lifestyle anarchism» или «post left anarchy». Также можно ознакомиться с коммюнике «чёрного блока», соображениями по поводу свободной экономики, организационному вопросу, меж-этническим тёркам в радикальном движении, по поводу эко-терроризма и (оченно даже спорными и своеобразными) мыслями об антиимпериализме и последствиях терактов 11.09.01.

Лично мне документы показались в целом довольно интересными, хотя в некоторых случаях я задавался вопросом, каким боком это вообще относится к анархизму. Как, например, в случае с телегой экофеминистки Starhawk о языческой анархистской духовности. С некоторыми памфлетами я был уже знаком, другие — вроде телеги Майкла Альберта о «Пареконе» – просто унылы. Но что поделать? Речь идёт о моментальном снимке с актуальных дебатов, происходящих в анархо-сцене, и Куну удалось их отразить своим ридером.

Особый цимес сборника — в довольно подробных комментариях составителя, открывающих как книгу в целом, так и каждую отдельную главу. Так, уникальное (и едва ли более молодое, чем европейский, преимущественно «социальный», анархизм) явление американского анархизма становится ближе и понятнее в своём контексте.

Спасибо составителю и переводчику за увлекательное путешествие!

Анархизм 2.0: Перспективы?

Кого бы это ни касалось и кому бы это ни было интересно — я всё ещё наивным образом считаю, что мои интеллектуальные испражнения тут кому-либо да пригодятся, или, по крайней мере, не канут просто так в ноосфере. Как бы то ни было, вот именно тут публикуется, вероятно, самая глупая ибесполезная вещь — русско-язычная рецензия на книгу на немецком языке.

Речь идёт,  собственно, о своеобразном продолжении книги «Anarchismus. Eine Einführung», написанную дорогими товарищами Гансом Юргеном Дегеном (Hans Jürgen Degen) и Йохеном Кноблахом (Jochen Knoblauch). Только в этот раз дорогиe  товарищи адекватно отреагировали на критику, что случается, вообще-то, редко, и насобирали статей о более актуальных вопросах теории и практики, и назвали своё детище «Anarchismus 2.0». К   сожалению, книгу не найти среди замечательной серии theorie.org у издательства Schmetterling Verlag, но, как бы, хрен-то с ним, ибо внешне «Anarchismus 2.0» выглядит стильно, как и все книжки из серии.

В чём именно сильные и слабые стороны данного сборника  статей — во всех подробностях я едва   ли смогу теперь рассказать,  да и не   особенно хочу. Честно говоря, взгляды   на актуальные вопросы теории и практики анархизма, изложенные Ури Гордоном (Uri Gordon) или Габриэлем Куном (Gabriel Kuhn) интересуют меня более, и интерес   мой к данной книге был довольно   ограниченным: с некоторого времени я   ищу убедительных мыслей по трансформации   общества. И кое-что показалось мне, действительно, интересным.

Continue reading

Anarchismus in Russland nach dem Zerfall der Sowjetunion

[Wurde vor einem Jahr oder lägner schon für Libertad Para Todos geschrieben. Ganz aktuell ist’s nicht mehr – inzwischen ist jede Menge passiert, aber immer noch ein Überblick. Also passt.]

 

Die Bedeutung solcher Namen wie Bakunin, Kropotkin, Makhno, sogar Goldman, Tscherkesow oder Berkman ist für die weltweite anarchistische Bewegung nicht zu unterschätzen. All diese Leute kamen aus Russland, waren geprägt von der russischen Kultur, sie waren (Wahl)Exilanten und sind wahrscheinlich deswegen «im Westen» so bekannt geworden. Aber um auf Namen wie Tschornyj, Borowoj, Figner, Serge zu stoßen, muss mensch sich stärker und gezielter mit der Fachliteratur beschäftigen, obwohl diese Denker auch heute noch Interessantes zu bieten hätten. Nun, zum Aufblühen und Vergehen des Anarchismus in Russland gibt es genug Werke und Zeugenberichte – mensch lese nur «My Desillusionment in Russia» und die Fortsetzung von Emma Goldman, Makhnos Erinnerungen und Arschinows Berichte, «Der Aufstand von Kronstadt» von Volin, oder «Russian Anarchists» von Paul Avrich (nur mit einem Augenzwinkern zu genießen). Was Ende des 19., Anfang des 20. Jahrhunderts in Russland in Sachen Anarchismus los war, kann mensch schon mehr oder weniger sicher rekonstruieren. Was sich aber seit dem Zerfall der Sowjetunion getan hat, darüber gibt es sehr, sehr wenig Information. Aus diesem Grund geht es im Folgenden nicht um den «alten» Anarchismus, sondern um den jetzigen. Den «jüngsten», wenn mensch so sagen will.

  Ich kann keine Ansprüche auf Vollständigkeit oder Objektivität erheben, es geht nur darum, was ich kenne, was ich aus Dokumenten und Diskussionen erschließen oder anders in Erfahrung bringen konnte. Zudem hat Vadim Damier in der April-Ausgabe der GWR (Nr. 338) so einiges als Veteran der russischen anarchistischen Bewegung erzählen können. Ich versuche aber eine andere Zugangsweise – die (Wieder)Entstehung in groben Zügen zu skizzieren.

  Also, mensch kann mit Sicherheit sagen, dass auch nach Kronstadt und der Unterdrückung von Bauernaufständen in der Ukraine und Sibirien der anarchistische Widerstand gegen die kommunistische Diktatur weiter ging. Im Untergrund, sogar in Arbeitslagern und Gefängnissen. Aber die Tradition wurde schließlich unterbrochen. Die Zeit, wo der libertäre  Gedanke wieder zu erwachen beginnt, war das so genannte «Tauwetter» in den 60er Jahren. Aber zur praktischen Umsetzung durfte es erst während der «Perestrojka» kommen: 1986-1988. Im Jahre 1989 formierte sich die Konföderation der Anarcho-Syndikalisten (KAS) aus Vertretern politisierter Subkulturen. Sie war für alle anarchistischen Strömungen offen und befürwortete im Großen und Ganzen einen reformistischen Kurs in Richtung Sozialdemokratie und Markt-Sozialismus. An internen Widersprüchen zersplitterte die KAS und wurde 1992 aufgelöst. Aber was sich 1990 abspaltete, lebt heute noch und ist eine der wichtigsten Anarcho-Organisationen: die Assoziation der Anarchistischen Bewegungen (ADA). Um zu zeigen, dass es mit der Sozialdemokratie ernst gemeint war: Einige Veteranen der KAS haben sich inzwischen in den Machtapparat integriert, wie Alexander Schubin (Grüne Partei) oder Andrej Isajew (Partei Einiges Russland).

  1989-94/95 waren wohl in jeglicher Hinsicht die Jahre des Chaos. Nicht, dass es keine Bewegung in diesen Jahren gab, aber sie entsprach voll dem Zeitgeist: zahlreiche Gruppen formierten sich und lösten sich wieder auf, eine Menge an genial-ulkigen DIY-Zeitschriften erschien ein oder zwei mal, um wieder einzugehen. Das Internet hat dieser Kunstform das Ende bereitet… In dieser Zeit (92-93) entstand so ein interessantes und einst bedeutendes Netzwerk wie die Regenbogenbeschützer (Hraniteli radugi). Die Regenbodenbeschützer waren eher ideologisch als organisatorisch verbunden, sie machten sommerliche Öko-Camps dort, wo Stast oder Konzerne die Umwelt verschmutzten.. RB haben Ideen von Murray Bookchin und Andre Gorz in Russland bekannt gemacht, «Die Neugestaltung der Gesellschaft» Bookchins ins Russische übersetzt. Sie beschränkten sich dementsprechend auf Öko-Aktivismus, Kommunitarismus und manchmal auf Lobby-Arbeit. Da das Netzwerk so lose war, kann mensch auch schlecht sagen, wann es als RB aufgehört hat zu existieren. Die libertären Öko-Camps gibt es seit 2008 wieder, die RB sind anscheinend nach ein paar Jahren Pause wieder da.

  Aus den radikalen Überresten der KAS entstand 1990/91 die Initiative Revolutionärer Anarchisten (IReAn), weißrussische und ukrainische Genossen schlossen sich 1992 zur Föderation Revolutionärer Anarchisten (FRAn) zusammen. Während es in der Ukraine um 1998 zur Gründung der Revolutionären Konföderation der Anarcho-Syndikalisten (RKAS) kam, entstand 1994 aus IReAn die Konföderation Revolutionärer Anarcho-Syndikalisten, Mitglied der IAA (KRAS-MAT). KRAS ist im Unterschied zur KAS anarcho-kommunistisch und nun tatsächlich syndikalistisch. Die wichtigsten Presseorgane sind die mehr oder weniger regulär erscheinenden «Direkte Aktion» und «Der libertäre Gedanke». Die KRAS beschränkte sich Ende 90er eher auf Propaganda und Arbeitskampfmonitoring, jetzt, da die Arbeiterbewegung in Russland allmählich zu sich kommt, versucht KRAS aktiv mitzumischen. 2008 wurde wegen interner Widersprüche die Gruppe Interberufliche Arbeiterunion (MPST) aus der KRAS ausgeschlossen. Mit der Sibirischen Konföderation der Arbeit (SKT), die ebenfalls 1995 aus den KAS-Überresten hervor kam, bestehen z. Z. in Russland zwei anarcho-syndikalistische Organisationen. Wobei die SKT heute die größte und erfolgreichste unabhängige Gewerkschaft ist.

  Eine erwähnenswerte Episode ereignete sich 98/99: eine mysteriöse Terrororganisation namens «Neue Revolutionäre Alternative» bekannte sich zur mehreren Explosionen (u. a. direkt vor dem Stabsquartier des FSB), darauf startete der FSB eine Repressionswelle und schickte mit einem fabrizierten Prozess 2003 drei junge Aktivistinnen in den Knast.

  Die Generation der Aktivisten aus Moskau, Nizhnij Novgorod und Krasnodar, die die KAS nicht gekannt hat, bildete 1999 die Autonome Aktion (AD). AD übernahm die Ästhetik des westlichen Anarchismus, des nicht-autoritären Marxismus, der Neuen Linken und sprach vor allem junge Leute an. Mittlerweile ist AD die wohl größte in Russland anarcho-kommunistische Organisation, mit Schwesterorganisationen in Weißrussland und anderen GUS-Staaten. Die Zeitschrift «Avtonom» und Zeitung «Situacija» gehören zu den wichtigsten in der Bewegung. Von Bedeutung sind auch Zeitungen regionaler AD-Gruppen aus St. Petersburg und Wladiwostok, «PetrogrADec» und «Udar». Kritisierbar an der AD sind die Mehrheitsentscheidungen, manchmal der Hang zur Sektiererei und eine Tendenz zum Links-Kommunismus. 2003 spaltete sich aus diesen Gründen von der AD die Föderation der Anarcho-Kommunisten, die in den südlichen Regionen Russlands tätig war. So weit mir bekannt ist, gibt es die FAK nicht mehr.

  Nun zur ADA. Sie entstand 1990 mit dem Anspruch anarchistische Tätigkeiten in Osteuropa und Sibirien zu koordinieren. Das gelang der ADA nicht, aber sie ist nach wie vor für alle Strömungen offen: für Kommunisten, Syndikalisten und Individualisten, und im Gegensatz zur AD wendet sich ADA nicht so scharf gegen Religion. Sie vereinigte zeitweise Gruppen und Initiativen in bis zu 40 Ständen in Russland und in den Nachbarstaaten. Zur Zeit ist sie von den «rechten Anarchisten» dominiert und ihr wird nachgesagt anarcho-kapitalistisch zu sein. Tja, wenn mensch P.-J. Proudhon und J. Warren für Kapitalisten hält… Die wichtigsten Presseorgane sind z. Z. «Vintovka»  und die Zeitung der Jaroslawler Gruppe «TNT». Die  Petersburger Zeitung «Novij Swet» ist nach 17 Jahren Erscheinens 2006 eingestellt worden. Die Position der ADA zu den tschetschenischen Kriegen und nationaler Selbstbestimmung kleiner Völker sorgte für heftige Kontroversen mit KRAS und AD. Die ADA einigte sich darauf, die nationalen Befreiungsbewegungen im Kampf gegen „das russische Reich“ zu unterstützen, während Anarcho-Kommunisten die Herausbildung neuer Staaten für keineswegs libertär halten. Einer der Mitbegründer, Pjotr Rausch, musste wegen staatlichen Drohungen das Land verlassen und lebt seit 2007 im schwedischen Exil. In der ADA kriselt es momentan, mensch versucht Ziele und Organisationsprinzipien neu zu formulieren.

  Zu erwähnen wäre auch eine Gruppe aus Voronezh, Kirche des gestohlenen Brotes, die unter dem starken Einfluss der Ideen Hakim Beys und der Situationisten steht und immer wieder für Kontroversen in der «traditionellen» Bewegung sorgt. Daneben gibt es auch informelle Punker-Organisationen, RASH, Food Not Bombs u.A. Außerdem hat die Ukraine etwas Interessantes vorzuweisen: eine anarchistische Partei, Union der Ukrainischen Anarchisten (SAU), die auf Mutualismus, Legalität und eine Übergangsperiode setzt. Aber die Ukraine so wie Weißrussland würden getrennte Artikel verdienen.

  Die heutige Lage ist schwer einzuschätzen: Anarchismus in Russland befindet sich in der Defensive. Staatliche Repressionen, Nazi-Terror sowie die eigene Unfähigkeit aus dem subkulturellen Ghetto herauszukommen und den ArbeiterInnen eine Alternative zum Trotzkismus anzubieten, machen es den AnarchistInnen schwer. Solche „modischen“ Erscheinungen (Marx sei Dank – nur marginaler Natur) wie National-Anarchismus, Anarcho-Kapitalismus oder -Primitivismus sind für mich persönlich Anzeichen der Zersetzungsprozesse in der Bewegung. Andererseits mischen sich AnarchistInnen in der Umweltbewegung, in der Antifa und bei den Protesten gegen Gentrifizierung stark ein. Mit den Morden an Aktivisten, wird allmählich die Öffentlichkeit auf die Bewegung aufmerksam, anarchistische Stimmen werden in der linken Diskussion immer deutlicher. Zu hoffen ist, dass sie bald auch Anschluss an die Arbeiterbewegung finden, denn ohne diese können sie in Russland kaum Perspektive.