Skip to content

liberadio

  • Archive
  • Contact

Просвещение и предательство Просвещения в 21-м веке

Posted on January 16, 2015 - November 4, 2018 by olladij

Initiative Sozialistisches Forum, 2006

«Всё в мире видится им отвратительным, пустым

и безрадостным — они прозёвывают свои жизни.

Они тоскуют по Ничто, и всё же боятся смерти».

Поль Лафарг, Религия капитала, 1890

Просвещение потерпело неудачу. В противном случае, возникшая недавно в Афганистане идея обследовать христиан на вменяемость, была бы совершенно разумна — если бы она, помимо прочего, не исходила от мусульман. Мусульмане обследуют христиан на предмет здравого рассудка — дикость из инструкций к мультикультурализму, которая всё-таки смогла создать видимость идеи-фикс о «диалоге культур», о равенстве в безумии и репрессивной терпимости при коллективной утрате всяческой правды. О чём в этом диалоге должна была бы идти речь, было бы даже не то, каково это — быть атеистом и отводить вопросу о существовании бога, в лучшем случае, значимость вопроса о том, что сегодня будет на завтрак.

Просвещение провалилось уже давно и повелось на уловку своего самого упорного врага, собственно, религии, а также «культуры», когда оно суммировало, согласно их самопониманию, общий фундамент всех религий под понятием «веры». Но верить можно, например, только в то, что солнце взойдёт и завтра; вера, являющаяся разумной, предполагает знание о самых основаниях человеческого существования. В то же, что существует бог, гарантирующий синтез человека с природой и созидающий из себя всё сущее, «верить» никак нельзя: это утверждение всегда было ни чем иным как наглой ложью, считать которую правдой требовалось от индивидов, если они не хотели быть исключёнными из социума и погибнуть.

Вместо того, чтобы окончательно расправиться с ложью о существовании некоего бога, благодаря краху Просвещения в синтетезированном капиталом обществе на место бога смогло взгромоздиться взаимное признание бреда оппонента, уважение к аутентичности его чувств и глубине ощущений. То, что эти фантазии признаются действительно и на полном серьёзе, издавна должно было служить признаком их верности и правдивости — это стало посланием Просвещения, а даже не то, ставшее посредством Просвещения хотя бы мыслимым и явным в своих началах понимание, что это сам человек создаёт себе нелогичную, хотя и глубоко коренящуюся в его чувствах, чистую абстракцию. Немецкой идеологии выпала при этом особая роль: переврать этот крах Просвещения в позитивное, т.е. идеальное состояние — как пример можно рассматривать Готхольда Эфраима Лессинга и его мудрого Натана.

Так, Лессинг говорит устами еврея Натана христианину: «Народ мой презирайте как угодно. / Ни ваш народ, ни мой не нами выбран. / Мы – не народы наши. Что — народ? / При чем он здесь? Еврей и христианин – / Не люди ли сперва, а уж потом / Еврей и христианин? Ах, когда бы / Мне удалось найти в вас человека, / Хоть одного найти еще, который / Довольствовался б тем, что человеком / Зовется он!» Натан готов, следуя мессионизму иудейства (которое, как, например, показывает Ханна Арендт, в сущности — и в противоположность всем остальным, является «религией разума»), поставить религию в зависимость от случайности рождения, т.е. защиты и рационализации, наследственности и ранней детской социализации. Его аргументация ставит нужду, а не «веру», во главу угла, она соответствует критериям разума и реальности. Но ему, еврею, срывают все планы; притча с кольцом не работает. Патриарх говорит: «Нет разницы! Он должен быть сожжён». Т.к.: «…как опасно / Безверие для государства даже! / Чуть веровать не станет человек, / Расторгнутые, разрушатся все узы / Гражданские!»

Вопросы Натана затрагивают религиозно-историческую правду, но Лессинг превращает их при помощи ответа Патриарха в и сегодня ещё актуальную ложь, ложь подвигнувшую Жана Амери воззвать именно левых взглянуть этой правде в лицо: «Я совершенно серьёзно считаю, что левые должны переформулировать себя вокруг израильского, id est, еврейского вопроса». Иудейство отмечает зарождение западной монотеистической религии, начало, которое ещё отдаёт себе отчёт в том, что оно должно искать спасения в чистой абстракции, т.е. в боге, т.к. иначе разумная, т.е. с исторической точки зрения: свободная от (чужой) власти организация (всечеловеческого) сообщества, не была возможной. Эта абстракция, которая станет ненужной, когда разум сможет проявить себя повсеместно, деградировала в католицизме и, ещё более явно, в исламе, до конкретной личности, до всемогущего и вечного правителя, против которого живущий в индивидах разум оказывается бессильным. Благодаря этой регрессии индивид «спасён» от «неприятной необходимости» оправдывать свои мыслительные и эмоциональные конструкции перед собственным разумом. И уже только поэтому общность всех верующих (христиан, мусульман) должна была исключить из своих рядов помимо всех безбожников ещё и набожного еврея – в нём материализуется слишком много опасного для верующего сообщества разума. – Что на практике повторяется в особом положении Израиля среди прочих наций.

Но и при капитализме возникает нужда в какой угодно вере, которая упорно противостоит разуму, для того, чтобы и его власть (капитализма) смогла утвердиться навечно подобно божественной. И религия есть издавна любимое средство, т.к. она, это знал ещё Клеменс фон Метерних, является внутренней полицией мыслей. Высказывание – «Чуть веровать не станет человек, расторгнутые, рушатся все узы гражданские» – было главенствующим у немецкого патриота Лессинга, который хотя и отсылал в своей притче о кольце к ещё не обезоруженному государством, т.е. к французскому, Просвещению, но тем самым, одновременно радикально опроверг всю свою драму, – собственно, тем, что вера в бога, т.е. ложь, всё-таки должна была главенствовать над разумом. Также и государство капитала, т.е. опосредованная в обмене, организованная в нём (а не на основании личных отношений зависимости) насильственная власть человека над человеком, не может существовать без лжи, отрицающей конечность, смертность человека и возводящей её в безумие вечности. От старинных религий религиозность капитала отличает лишь то, что в принципе всё равно, какой бред конкретно выдаются за правду: девственность девы Марии при этом функционально эквивалентна девственницам, ожидающим исламистских мучеников в раю.

В протестантстве, какой бы то ни было марки — англиканско-пуританском, кальвинистском или немецко-лютеранском, капитал хотя и попытался сконструировать себе свою собственную религиозность (т.е. Макс Вебер фундаментально ошибался, когда считал, что капитализм возник из духа протестантизма: всё было как раз наоборот), но исторически это идеологическое удвоение капитала в одной специфической религии оказалось излишним: эзотерик, научный позитивист, не критикующий государство и деньги атеист, онтологизирующий историю марксист — все они практикуют капиталистическую религиозность тем, что они поклоняются, якобы, не созданной ими самими, а следовательно, за которую они не могут и отвечать, реальности, под которую нужно только подстроиться. Этот онтологический рай, эта лживая трансцендентность означает радикальное искоренение всяческой индивидуальности. Кто верует в ложь воспроизводящего себя из себя самого бога, т.е. в автоматический субъект, и не уверен в том, что этой глупости исторически необходимо положить конец, тот подписал безусловную доверенность на ликвидацию своей индивидуальности.

Это роднит христианский Запад с мусульманской контрреволюцией — столь бы разными они ни были в историческом и теологическом плане и несмотря на общее происхождение (от иудейства): все «тоскуют по Ничто, и всё же боятся смерти», как говорил Лафарг. Подгоняемые паническим страхом, когда они считают, что могут избежать смерти, они избегают и жизни, и стремятся к чистой абстракции Ничто. (Хайдеггерианцы называют его «Бытием», позитивисты – «реальностью»). Или, что то же самое, растворяются в «дремотном состоянии массы» (Герман Брох). В любом случае, сочувствие к тем, кто стремится самоуничтожиться в джихаде, тотально: террорист-самоубийца лишь радикально демонстрирует на практике, на что мы сами, с тех пор как союзники положили народному (национал-социалистическому) сообществу, к сожалению, лишь временный конец, больше не решались: подчинить свою волю к выживанию безумию уничтожения. И поэтому в «Общей Франкфуртской газете» от 4-го марта некий профессор исторических наук может заявлять в письме к редакции, что «Федеративной республике не достаёт культа павших». Так завершается предательство Просвещения в 21-м веке – собственно, тем, что и секулярное общество требует новой метафизики жертвы, т.к. – в этом уверен этот агент «новой и новейшей истории» – «в насильственной смерти ради политических целей заключается особый источник легитимации, возможно, наиважнейший». Тот, кому важен «культ смерти ради политических целей», тот будет лишь завидовать исламо-фашистам в том, как они готовы жертвовать собой ради Ничто. В любом случае, не удивительно, что «Мудрый Натан» Лессинга был самым популярным спектаклем в театральном сезоне 1945/46 — ведь немцам пришлось простить себя за смерть миллионов. Иначе говоря, выдать себе генеральную индульгенцию за их убийство как за что-то вроде небольшого недопонимания в диалоге вероисповеданий.

Диалог с исламом Германия (прекрасно понимая, что Немецкая идеология являет собой в отношении Просвещения тот же регресс, что и ислам в отношении католицизма в частности и иудейства в общем) всегда вёлся со страстью и таким прилежанием, что ещё нацисты построили для Великого муфтия из Иерусалима, т.е. именитого палестинского героя погромщиков, «Центральный институт ислама в Берлине», который среди прочего опубликовал в 1943-м свою немецкую интерпретацию Корана: еврейский народ, «который испокон веков мучил мир, есть враг арабов и ислама с самого его зарождения. Священный Коран описывает эту старинную вражду такими словами — ‘Ты увидишь, что самые враждебно настроенные к верующим — это евреи. Они пытались отравить почитаемого Пророка, противились ему’…» и т.д. и т.п., из чего логичным образом следует, что «Германия сражается с общим врагом, угнетающим арабов и магометан. Она распознала евреев и решила найти окончательное решение еврейской угрозы». Не доводить просвещенческую критику религии до конца, что значит — за пределы атеизма и репрессивной терпимости, в Германии всегда имело определённую (гео-)политическую функцию, а иранский президент, разумеется, понимает, какое великодушное предложение он делает, когда обещает «мир без сионизма». Он знает это так же, как знал Винстон Черчиль, о чём он говорит, когда он ответил на вопрос, что стоит в «Моей борьбе» Гитлера, что эта книга — что-то вроде «Корана для немцев». Фюрер играет роль исторического примера изначально заложенного в диалектике Просвещения процесса – найти для общности всех тех, кто обнаруживает в трансцендентности извращённой реальности свою «правду» (будь она религиозной, эзотерической или позитивистской), обязательное для всех и, одновременно с этим, персональное, харизматическое выражение, когда ложь в безумии уничтожения против требований капиталистизма становится правдой.

Там, где Просвещение принимало радикальные формы, т.е. во Франции, Вольтер, Дидеро, Гольбах и Мелье не умаляли психологически значения религиозных фантазий, не релятивировали их культурно-исторически, а тем более, не легитимировали их государственно-политически. Буржуазный порядок, философски воодушевившийся в Просвещении на революцию и на казнь короля, критиковал всякую веру как покушение на свободу человеческого рода, как акт самопорабощения и самоличное возвращение в безвыходное состояние несовершеннолетия. Просвещение сводило счёты, и по заслугам досталось в особенности «яду веры», исламу — например, у Вольтера. Его драма «Магомет» не только утверждает, что «предрассудки правят чернью», я «сомнение — уже преступление», но и целенаправленно показывает эту религиозную общину в виде банды, как сборище рэкетиров, отправившихся за податями. Религия, вообще, ложна, и, к тому же, всегда является грандиозным выманиванием денег. Но Аллах даже не это, он — ни что иное, как создание своего Пророка, виртуозно владеющего психологией рекламы и являющегося человеком власти: «А тех, что видеть, знать и размышлять хотят, – / Не стану я терпеть: в их душах бунт таится».

Кстати: сколь бы энергично это Просвещение ни воевало с религией, оно одновременно с этим потерпело поражение, т.к. оно, рассматривая религии только как больше не нужную, а тем более, объективную форму общественного бессознательного, подкармливало неизбежно ложное сознание капиталистического общества и не заметило, что и новый суверен, капитал, уже угнездился в головах в виде нового бога. «Капитализм нужно рассматривать как религию, т.е. капитализм, в сущности, служит удовлетворению тех же забот, страданий, беспокойства, на которые некогда отвечали религии». (Вальтер Беньямин) Критика религии осталась незавершённой. Хотя начало и было положено, ибо, по словам Карла Маркса, «критика религии есть предпосылка всяческой критики». Но в общественном плане этот тезис остался без своих последствий: превратить «критику религии в критику права», а «критику теологии в критику политики». На место богов заступили не индивиды, свободно определяющие нужный им общий фундамент безвластного общества, а капитал с его псевдо-религиозной аурой политического суверенитета, в лучшем случае просто довольствующийся тем, что его субъекты подтверждают его власть в мании покупок и у избирательной урны — а в остальном, что касается религии и культуры, занимаются своими делами.

«Упразднение религии», т.е. «требование отказа от иллюзий о своём положении есть требование отказа о такого положения, которое нуждается в иллюзиях». Чем меньше индивиды готовы хотя бы не воспроизводить царящую необходимость лжи ещё и в себе самих как отказ от себя — что они делают, когда они с энтузиазмом соучаствуют в этой реальности из соображений необходимости выживания, т.е. не развивая при этом трагического сознания — тем вероятнее, что дело дойдёт не до коммунизма, а до самоупразднения капитала на его собственном основании. Диалог культур, возникающий в нём консенсус всех верующих мира, на данный момент выражающийся в политике умиротворения в отношении Ирана, является (помимо его геополитического безумия) завершённым предательством Просвещения и грозит вылиться в полную противоположность того, что Просвещение некогда обещало.

Перевод с немецкого.

Share this post: on Twitter on Facebook on Google+

Posted in text, translationTagged amery, benjamin, capitalism, france, germany, islam, religion

Post navigation

О солидарности с «Шарли Эбдо» и предательстве левыми жертв исламизма
Die “Einheit der Völker” gegen “Charlie Hebdo”

Recent Posts

  • O корриде
  • О военной стратегии в революционной войне
  • Юлиус Эвола, “Маркузе правых” (2006)
  • Страх левых мужчин перед феменистками
  • Ispe dixit: Лев Троцкий “Преданная революция” (1936)
  • I Get Knocked Down But I Get Up Again
  • Козням – нет! Казням – да!
  • Берегите близких / Frayed Ends of Sanity
  • Это – не природный катаклизм
  • Призрак неуслышанных классов

Links

  • a-radio berlin
  • ali schirasi
  • anarchist black cross belarus
  • anarchist black cross dresden
  • audioarchiv
  • biKri
  • cosmoproletarian solidarity
  • crimethInc
  • das grosse thier
  • FdA – IFA
  • gangchao – debate on china
  • gegen hartz iv
  • isf / ca ira
  • it's going down
  • kosmoprolet
  • marxists internet archive
  • mena-watch
  • ohne chef
  • prole wave
  • recherchejournal zum aufstand
  • red flora 2017
  • russland in bewegung / ute weinmann
  • situationist international online
  • stop nacjonalizmowi
  • the anarchist library.org
  • Густав Ландауэр
  • нiгiлiст
  • олладий т.
  • социальный компас

Tags

adorno aesthetics anarchism antisemitism bakunin capitalism crisis egypt engels europe far right feminism france germany iran islam israel italy kropotkin kurz landauer lenin link marx marxism migration militarism mindfuck nationalism police proudhon religion revolt russia sounds state strike syndicalism syria uk ukraine usa war what's left work

Meta

  • Register
  • Log in
  • Entries feed
  • Comments feed
  • WordPress.org
Proudly powered by WordPress | Theme: micro, developed by DevriX.