Джудит Батлер появляется, чтобы напомнить миру, что она мошенница

[И ещё раз о героях — и героинях! — двухтысячных. Может такое быть, что практически всё, что появлялось на интеллектуальном горизонте того времени, оказывалось реакционным постмодернистским форшмаком? Именно такое понятие я предлагаю ввести в политическую философию. А форшмачность прогрессивной академии нашей заблудшей эпохи заключается, например, не только во вручении Батлер премии имени Адорно Фёдора Визегрундовича, но и в том, что дюжину лет спустя, когда, казалось, с выдающейся философ_кой всё яснее некуда, некому эту премию у неё отнять и вернуть оргкомитету хотя бы видимость морального авторитета и суверенности. Хотя, вообще-то, зачем уже, в наши-то «антиинтеллектуальные времена»? Кто не видит того очевидного факта, что Критической теории не место в университетах, а весь постструктурализм со всеми его производными — не новое слово в мысли, а катастрофическое впадение в философский идеализм и реакцию, тому уже не помочь. Бывает, кажется, что людям, потратившим лучшие годы своей жизни на изучение и воспроизведение форшмака иногда просто стыдно признаться себе и окружающим в этом, поэтому и только поэтому они продолжают им обмазываться. Батлер тоже не может уже остановиться, даже если бы захотела. Форшмак «сам окутал её и унёс далеко-далеко, за любое возможное начало», как говорил некогда другой знаменитый реакционер Фуко. Если человек не убеждённый реакционер, а просто оппортунист, надеющийся на карьеру в средних эшелонах государственной и корпоративной бюрократии, то результат его действий всё равно один. Надо просто это признать и принять: у нас с ними нет ничего общего, мы даже не по одну сторону условной баррикады.liberadio]

Меган Мёрфи, 20.09.2020

Джудит Батлер уже давно считается одним из архитекторов современной тенденции гендерной идентичности, которая превратила западный мир в скопище неразрешимых мозговых головоломок и словесных салатов. И не зря. Её книга 1990го года «Gender Trouble» вводит ставшую общепринятой (академическую) концепцию о том, что гендер, пол и «категория женщины» «флюидны».

Главная загадка, с которой сталкиваются сегодня идеологи гендерной идентичности (и, по косвенным признакам, защитники прав женщин) и на которую они отказываются дать согласованный ответ, заключается в следующем: 1) если не существует конкретного определения «женщины», то что такое «права женщины»? И 2) Если женщина — это не материальная вещь, а всего лишь смутная идея, то почему предпринимаются согласованные, часто насильственные усилия, чтобы настаивать на том, что «трансженщины — это (буквально) женщины»? Что это значит? Что такое женщина? И почему так важно, чтобы мы «принимали трансженщин как женщин» (особенно если таковых не существует)? За кого мы их принимаем и как улучшает жизнь мужчины то, что его «принимают как женщину»?

Но я отвлекаюсь. Continue reading

Оквирение антисемитизма

Корин Блакмер, 3.2.23

Несколько лет назад я стала жертвой серии антисемитских, гомофобных и антисионистских преступлений на почве ненависти в кампусе Университета штата Южный Коннектикут, где я преподаю. Помимо угроз убийством и порчи имущества, меня больше всего беспокоило то, что власти и коллеги признали только гомофобную часть преступления. Несмотря на мои протесты, антисионизм был стёрт, а антисемитизм, который был вовсе не подспудным — свастика, нарисованная на моей машине грязью, — был сильно минимизирован. В наши дни в кампусах колледжей проблемы LGBTQ (как и расовые) всегда учитываются. Антисионизм — никогда, а антисемитизм — только когда он возникает сам по себе, а не в связи с другими формами социальной вражды.

Эта серия преступлений на почве ненависти против меня произошла – и я никогда не считала это совпадением — во время одного из периодических всплесков военных действий между Израилем и ХАМАСом в Газе. Несколько дней спустя я снова обнаружила, что дверь моего кабинета испорчена, а на телефонном аппарате оставлены угрозы расправы. Один знакомый преподаватель, прочитавший о преступлении на почве ненависти на первой странице The New Haven Register, поспешил выразить сочувствие, назвав меня жертвой «гомоненавистнического патриархата». Я поморщилась от того, что мой коллега сочувствовал мне на идеологическом языке, который, как я знала, был направлен против меня и в других случаях.

Будучи лесбиянкой и сионистской учёной, я ощущаю, как рушатся мои некогда прочные союзы, а любимые сообщества, к которым я принадлежу, превращаются в противоборствующие лагеря. За последние несколько десятилетий, когда академическая область квир-исследований стала более заметной и влиятельной, некоторые из её ведущих сторонников проталкивали идею о том, что противостояние существованию Израиля — естественная позиция для геев и лесбиянок. Но, конечно, совсем не очевидно, почему прогрессивные учёные, которых я когда-то считала своими союзниками и которые считают себя защитниками прав LGBTQ, стали рассматривать Израиль, который имеет безупречный послужной список гражданских прав для геев, начиная с защиты жилья и рабочих мест и заканчивая правами на усыновление и наследование, как «гетеро-патриархального», гомофобного и «гомо-националистического» врага всех квир-людей.

То, что академическое понятие «квирности» и враждебность к еврейскому государству стали практически синонимами, — во многом заслуга небольшой группы левых учёных-постмодернистов, самой известной из которых является Джудит Батлер. Поэтому, чтобы понять моё собственное чувство уязвимости и изоляции, стоит изучить идеи Батлер и других представителей её лагеря, а также то влияние, которое они оказали на университеты и широкую политическую культуру левых.

По мнению моих бывших союзников, защита геев в Израиле и процветание гей-культуры в таких городах, как Тель-Авив, не должны рассматриваться как положительные моменты, а на самом деле они являются свидетельством того, что страна виновна в «пинквошинге» своих грехов. Израиль предоставляет геям и лесбиянкам права, утверждают эти критики, только для того, чтобы отвлечь внимание от плохого обращения страны с палестинцами. Более того, критики израильских квиров утверждают, что превознесение либеральных достижений страны в области прав геев — это форма расизма и исламофобии, используемая для того, чтобы представить арабов как гомофобов и варваров. Напротив, те же самые прогрессисты считают арабские страны, в которых квиры подвергаются поддерживаемым государством и принятым в культуре ужасным наказаниям (длительные тюремные сроки, убийства в защиту чести или смертные приговоры), субальтерными союзниками. Continue reading

От Фуко до 7-го октября

О современном антисемитизме, реакционном антиимпериализме и тоталитарных искушениях

[К заголовку подошёл творчески: слямзил с английского перевода на Fathom. В остальном верно всё, написанному верить. Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья и любители Батлер, Фуко, Славоя Жожека и козы-дерризы будут изгнаны из левой ссаными тряпками. О «предательстве интеллектуалов» речи не идёт, они, собственно, никогда своих преференций особенно не скрывали. liberadio]

Карл-Маркус Гаус, 27.1.2024

Когда в 1978-м году протесты в Иране превратились в массовое движение, философ Мишель Фуко решил прилететь из Парижа в Тегеран. Он хотел понять, какая сила позволила повстанцам смести вооружённый до зубов режим шаха Резы Пехлеви и лишить американских империалистов одного из их самых могущественных вассалов. За несколько лет до этого Фуко в своих влиятельных исследованиях объяснил, что европейское Просвещение проложило путь к буржуазной дисциплине, институционально испытало настоящую «тюремную систему» в тюрьмах и клиниках и в конечном итоге подчинило ей всё общество. Иранская революция восхитила его именно тем, что не была революцией по образцу западных или восточных, буржуазных или большевистских моделей, а скорее принесла в мир нечто новое. Он называл это «политической спиритуальностью» и в данном конкретном случае подразумевал единство антиимпериалистической борьбы и шиитского мученичества. Короче говоря, атеист, критик буржуазного государства и антиколониалист открыл для себя исламизм.

Фуко посвятил этой новой форме революции восторженные статьи во французской прессе и был принят на аудиенции аятоллой Хомейни, который всё ещё жил в изгнании в Париже. В результате он, видимо, не захотел и не смог применить к зарождающейся теократии свои собственные инструменты критики, которые он приобрёл при анализе буржуазного общества и использовал для его осуждения. Впоследствии он ни словом не обмолвился о том, что исламисты узурпировали революцию, преследовали любую оппозицию кровавыми судами, насаждали патриархальную принудительную власть над женщинами и объявили антисемитизм государственной доктриной.

По-настоящему он разозлился только тогда, когда феминистки Ирана в изгнании во Франции попросили его не закрывать глаза на бесправие женщин. Он дал им понять, что своей критикой они лишь разжигают предрассудки Запада в отношении ислама, иными словами, они не поняли, чего требует исторический момент: поставить свои собственные интересы выше уникальной возможности наконец освободить землю от проклятого капитализма и его европейского наследия.

И по сей день некоторым левым интеллектуалам на Западе не приходится сталкиваться в такими трудностями, как оппозиционерам в исламских странах, которые не считают права человека ложью и обманом европейского коварства, а настаивают на их универсальности и осуждают религиозный деспотизм. Их клеймят как пособников империализма, которые постоянно разжигают исламофобию.

Только подумайте: представители вчерашних колониальных держав, которые сегодня выдают себя за антиколониалистов, указывают жителям бывших колоний, как им следует вести себя в глобальном процессе деколонизации, без всякого стеснения и с неизменным высокомерием превосходства!

В постоянном поиске

Что заставляет многих самопровозглашенных «антиимпериалистов» симпатизировать реакционным деспотиям? Я думаю, это их постоянный поиск того, что они больше не могут найти в своих процветающих странах: того революционного класса, слоя или группы, которые обладают всем необходимым, чтобы освободить человечество от угнетения и отчуждения, одновременно освободив себя.

Согласно марксистскому взгляду на вещи, международный рабочий класс был призван выполнить эту задачу, но после всех экономических, социальных и технологических изменений, его фрагментации как класса и политически обусловленной десолидаризации, вряд ли кто-то ещё доверяет ему эту работу. Continue reading

От антисионизма к антисемитизму

[Ещё для коллекции из «деды воевали», кратко и ясно, хотя и в немецком контексте. Нацист Кюнен, конечно — личность легендарная в узких кругах, но интересовать никого не должен. В общем же, текст устарел. Антисионизм сильно изменился и больше не представлен только заскорузлыми дедками из никому не интересных марксистско-ленинистских сект, переключившимися на фолклористику т.н. “Третьего мира” в отсутствие революционного пролетариата, и христианскими благотворительными НГО, маскирующими под гуманизм свой традиционный средневековый антииудаизм. Ни академический постмодернистский мусор в виде т.н. «доколониализма», ни мигрантская молодёжь, ищущая прибежища от постмодернистской зауми в тех же кондовых марксистско-лениниских и/или исламистских сектах, в коцне 90-х Бруну знакомы не были. Тут уже без литра водки и разговора о радио «Цезен» не обойтись. – liberadio]

Йоахим Брун, 1997

Сионизм является неверным ответом на антисемитизм. Но исторически он был единственно приемлемым. Все говорят о «сионизме», а не об израильском национализме. На фоне материалистической концепции нации, как мы должны оценить сионизм и антисионизмом? И почему правильно утверждать, что антисионизм — это лишь проявление левого антисемитизма?

I. Критика государственности вместо антисионизма

То, что ООН под давлением арабского и советского лагерей осудила в 1975-м году как «расистскую сущность сионизма», является сущностью государственности par excellence: однородность и гомогенизация людей в государственный народ и властный материал. Антисионизм, с другой стороны, демонстрирует столь же странное и в то же время показательное отсутствие интереса к этому уникальному процессу конституирования гражданской государственной власти ex nihilo, в беспрецедентном в истории случае догоняющего государствообразования. Словно в ускоренном режиме, основание Израиля последовало за двухсотлетним процессом первоначального накопления в Европе на коренном арабском населении, не пытаясь, однако, компенсировать высвобождение аграрных натуральных производителей промышленностью в ходе капитализации аграрной экономики. Поэтому основание Израиля представляется буржуазным филосеемитам чистейшим чудом, а левым антисионистам — жестокостью как таковой. В своём немецко-националистическом почтении и сталиноидном возмущении эти критики Израиля не хотят ничего иного, кроме как спасти свою собственную иллюзию доброго, национального или социального государства.

«Искусственность сионистского образования», которую так осуждает антисионизм в Израиле, заключается именно в том, что еврейское государство не может претендовать на ложную естественность и псевдопроисхождение ab ovo, в тени которых в Европе могла произойти трансформация абсолютистской государственности в государственность буржуазную.

Под чарами идеалистического лозунга «права на самоопределение» антисионисты рассматривают вопрос о конституции государственности так же, как до сих пор это делает любая конституционная и государственная теория: как проблему права и морали. Поэтому они предпочитают обсуждать «вопрос Гретхен» о том, являются ли евреи вообще «народом» и могут ли они претендовать на национальное право, перебирая туда-сюда критерии и так и не приходя к ответу, что политическое единство «народа» ни в коем случае не вытекает из языковых, культурных, исторических или иных причин, но из установления политической централизации, которая способна определять и утверждать границы. Критерии, которые национализм, будь то левый или правый, способен предоставить для существования народа, являются произвольными иллюстрациями уже установленного суверенного правления или движения, стремящегося к созданию государства.

Дилемма сионизма как национально-освободительного движения евреев заключается в том, что евреи должны стать «народом» и основой легитимной государственной власти, а точнее: должны захотеть, то есть создать «народ», позитивная общность которого в начале 20-го века — за исключением остатков религиозной традиции — состояла не в чем ином, как в негативе общих преследований в прошлом, настоящем и, вероятно, будущем. Общность евреев как «народа» не могла быть ни выведена из их неоспоримого единства как материала государственной власти, ни реконструирована через их несомненный синтез как субъектов экономики, ни установлена через их бесспорную связь как исповедников веры. Объективная причина их единства как сообщества преследуемых неизбежно оставалась скрытой от евреев — независимо от того, организовывали ли они себя как буржуазные или пролетарские ассимиляционисты, как буржуазные или социалистические националисты.

II. Достижения и дилемма сионизма

Теодор Герцль и отцы-основатели сионистского движения чувствовали ярость антисемитизма лучше, чем якобы научный социализм. Парадокс преследования, хотя для этого не было никаких причин, логическое противоречие, когда человек оказывается в центре социальной агрессии, хотя он ни в чем не виноват, абсурд, когда одновременно наносится удар и по капитализированным обществам Запада, и, хотя и по иным причинам, по всё ещё полуазиатским обществам Востока, хотя ничто в самом еврейском существовании ничего не предполагало, не приглашало и не оправдывало — они были не в состоянии понять этот объективный абсурд, и осознание того, что государство и капитал осуществляют внутренние противоречия своей собственной конституции под ложным, но, тем не менее, реально существующим адресом антисемитизма, ничуть бы им не помогло. Continue reading

Почему быть евреем в Ирландии стало опасно

[Неолибельный «кельтский тигр» пропил мозг и изошёл на антиколониализм. Дабы процитировать старую шутку про британских лейбористов: «я пошёл к лейбористам, т.к. хотел бесплатных медицины и образования, а всё, что я получил, было свободной Палестиной». Хотя они всегда были немножко ебанутыми там, в своей Хоббитландии. Помню, у историка Дэна Динера читал, что Республика Ирландия во время Второй мировой войны была подчёркнуто нейтральна, преследовала добровольцев, отправившихся на фронт на британской стороне, а Имон де Валера даже официально пособолезновал смерти Гитлера. Деколонизаторы за работой, как говорится. – liberadio]

Ниссан Штраухер

Пятнадцатилетний Джон — единственный еврейский ученик в своей школе в Дублине, столице Ирландии. С 7-го октября он ни на минуту не может забыть об этом факте. Как и многие другие евреи, живущие в стране, он пытается выжить под непрекращающимися антисемитскими нападками.

«Месяц назад некоторые дети в школе смеялись над тем, что евреев травили газом, а они знают, что он еврей», — рассказывает его мама Маша. «Я сказала ему не обращать на это внимания, но на следующий день другой ребёнок, с которым он никогда не общался, подошёл к нему на перемене и подарил диск с записями Гитлера. Я обратилась к директору за разъяснениями, и она сказала, что мой сын тоже ведёт себя неадекватно».

Маша и её сын не одиноки. Сообщений о словесных нападках на еврейских и израильских детей в учебных заведениях становится всё больше, и некоторые подростки вынуждены переводиться в другие школы. Аналогичная ситуация складывается и с еврейскими студентами в учебных заведениях.

«Уже 9-го октября национальный студенческий союз организовал здесь пропалестинскую демонстрацию, а многие студенческие союзы, включая университет, где я работаю, выступили с заявлениями в поддержку палестинцев — всего через два дня после резни, устроенной ХАМАСом», — говорит Лиор Тевет, 37 лет, мать двоих детей.

Родом из Рамат-Гана, она переехала в Ирландию вместе с мужем и уже шесть лет работает преподавательницей в университете.

22-го мая премьер-министр Ирландии Саймон Харрис объявил о признании палестинского государства. К Ирландии присоединилась Норвегия, которая лидирует в этом движении в Европе, а на следующей неделе о признании палестинского государства объявила и Испания.

Драматичный шаг Ирландии присоединился к ряду других мер, принятых ею против Израиля в последние месяцы. Среди прочего, она поддерживает расследование Европейского союза о «нарушениях прав человека», совершенных Израилем во время войны в Газе, присоединилась к призыву ЕС пересмотреть торговые соглашения с Израилем и регулярно осуждает Израиль.

Тревожная ситуация в ирландских учебных заведениях — лишь малая часть мрачной картины. За виски, пивом, музыкой и радостью жизни, ассоциации с которыми вызывает Ирландия, скрывается не самая простая реальность для израильтян и евреев, живущих там сегодня.

«Палестинцы захватили общественный дискурс, никто не знал, как вовремя отреагировать, и теперь произраильский голос вообще не слышен», — говорит 74-летний Морис Коэн, председатель Еврейского представительского совета Ирландии и еврей-сионист, родившийся в Дублине.

«Его не слышно ни в СМИ, ни в политике, ни в обществе. Единственный голос, который слышен во всех слоях ирландского общества, — это голос сторонников Палестины. Израиль здесь представлен как абсолютное зло в израильско-палестинском конфликте».

По мнению Коэна, это не совсем новое явление, а скорее эскалация уже существующей реальности. Continue reading

Прогрессивный погром: О Шани Лук, Жане Амери и антисионистских левых

Джек Омер-Джекман

Кронштадт

У каждого радикального поколения есть свой Кронштадт, говорит американский социолог Дэниел Белл, то есть тот момент откровения, когда, по крайней мере для некоторых, интеллектуальные уклонения и моральные извращения партийной линии становятся одновременно неизбежными и несостоятельными. Белл был достаточно взрослым, чтобы его Кронштадт был Кронштадтом. Для других это были Московский процесс, пакт Молотова-Риббентропа, Венгрия, Чехословакия, Польша и т.д. и т.п. Ещё большее число людей отказались признать кронштадтский момент и сошли в могилу, отказавшись признать, что в великом освобождении был хоть какой-то изъян, не говоря уже о зле.

Мой собственный Кронштадт — из эпохи, когда на смену несостоявшемуся советскому богу пришло новое божество в виде деколонизации, был не столько событием, сколько идеей, или, скорее, разоблачением догмы, выдававшей себя за идею. Я помню это с кристальной ясностью: момент, когда я прочитал требование Джудит Батлер понимать «Хамас/Хезболлу как социальные движения, которые являются прогрессивными, которые находятся слева, которые являются частью глобальных левых».

В тот момент я понял две вещи. Во-первых, что деколонизация и кампании за глобальную справедливость сами по себе не были делегитимизированы подобным безумием, в той же мере, в какой ужасы Советского Союза делегитимизировали социализм. Во-вторых, что, хотя, как и Жан Амери, я всегда буду левым, отныне я не могу играть никакой роли среди тех левых, которые согласны с Батлер, и что остаток моей жизни так или иначе пройдёт в язвительном диалоге с ним. (1)

Все, что я ещё могу дать, с этого момента будет в значительной степени посвящено тому, чтобы «вот как выглядит освобождение» в ответ на 7-е октября стало Кронштадтом этого поколения.

***

В гротескно подходящее время я общался с великим Жаном Амери — хотя и из-за завесы — когда пришло известие об обнаружении тела Шани Лук в одной из византийских туннельных сетей Газы. Мы с Амери размышляли о корнях морального вырождения антисионистских левых с помощью превосходного сборника Амери «Эссе об антисемитизме, антисионизме и левых», изданного в 2022 году Марлене Гальнер.

Несмотря на то, что за последние восемь месяцев было написано множество статей, осуждающих многочисленные псевдореволюционные убийства этой левой — и многие из них очень хороши, — я обращался к Амери больше, чем к кому-либо другому за это время. И это несмотря на то, что великий человек покончил с собой в зальцбургской квартире в 1978-м году. Самое последнее из эссе написано в том же году, но Амери предвидел все это, причём с большей проницательностью и ясностью, чем те, кто действительно пережил последние 45 лет. Как пишет Элвин Розенфельд в предисловии к сборнику, «будущее левых, да и само их существование, оказались под угрозой из-за двух событий конца 1960-х годов: тенденции… к объединению с крайними группами, склонными к насилию, и фиксации на диалектике и социальной теории как абсолюте».

Амери не дожил до того момента, когда из периферии переместился на центральную сцену, а фиксация переросла в одержимость: ради него я скорее рад этому, хотя остальные многое потеряли из-за его отсутствия. Шани Лук, как мы знаем с конца прошлого года, не прожила долго после осады Хамасом музыкального фестиваля «Нова» 7-го октября; скорее всего, её не было в живых, когда камера Али Махмуда запечатлела на вечные времена её безжизненное, полураздетое тело на заднем сиденье ХАМАСовского джипа. В конце ноября её семье, которая на протяжении всего времени вела себя с нечеловеческим изяществом и достоинством, сообщили, что найден фрагмент черепа Лук, часть черепной коробки, повреждение которой делает выживание невозможным. В течение шести месяцев, которые, должно быть, длились бесконечно долго, им не давали знать о её теле.

Унижения, которым подверглась Лук после смерти, меркнут перед кардинальным грехом — угасанием её жестоко сократившейся и, по общему мнению, наполеннной и нежной жизни. Тем не менее они глубоки.

Непристойно навязчивая камера Махмуда сначала лишила её возможности уединиться после смерти, на которую имеют право все умершие (и, конечно же, умножила муки её семьи). Возможность сделать такой «культовый», призовой и, вероятно, прибыльный снимок Махмуду предоставили два бандита из ХАМАС, которые разделили с её трупом открытую заднюю часть джипа на обратном пути в Газу: один ублюдок сжимал один из её дредов в качестве уродливого трофея, другой держал гранатомет, поставив ботинок ей на спину, —самое вопиющее проявление человеческого презрения, которое я, кажется, когда-либо видел. (2)

Вот вам и деградация личности Шани. Деградация памяти о ней началась почти сразу после того, как это изображение стало вирусным, и в западном контексте почти исключительно со стороны «левых», чьи заветные теории либо отказывались допустить, что её убийство сопровождалось какой-либо трагедией, либо что на самом деле все было довольно замечательно.

Что видел Амери

Поскольку я иногда виновен в том, что разбавляю возмущение иронией, давайте будем предельно ясны в том, что произошло и что продолжает происходить. Многие левые оправдывали или, наоборот, открыто праздновали произошедшие как нечто сродни действиям айнзацгруппы.

Да, левые — мой дом, дом Амери и, по общему мнению, дом Лук; и той части политического спектра, в которой, по словам венского критика Альфреда Полгара, «бьётся сердце человечества». Пусть их высокопарная постколониальная риторика не скрывает уродливую реальность: они превозносили массовые убийства и изнасилования. Continue reading

Постколониальная теория и её последствия

Инго Эльбе

После погрома 7го октября (2023 г.) западные университеты захлестнула волна ненависти к Израилю. Мы имеем дело со значительной радикализацией левых сил, но почва для этого была подготовлена задолго до этого.

Постколониальная теория, которая сегодня является доминирующей теорией во многих областях науки, вносит в это значительный вклад. Эта теория утверждает, что колониальные следы проявляются в формах знания и социальных структурах даже после формального окончания колониального правления. Мотив «колониальности» — собирательный термин для диагностики западного миропорядка, который на протяжении более пятисот лет покрывал так называемый глобальный Юг расистским отчуждением и геноцидом, — объявляется главным критерием исторического наблюдения и социальной критики.

Адепты этого нового гранд-нарратива считают, что с помощью принципа «колониальности» они также нашли ключ к пониманию иудаизма, сионизма, антисемитизма и Шоа. Это приводит к систематическим теоретическим искажениям: концептуальному растворению антисемитизма в расизме, релятивизации Холокоста как колониального преступления, демонизации Израиля и игнорированию исламского и арабского антисемитизма.

Демонизация Израиля давно стала стандартом этого течения и может принимать различные формы. Часто можно встретить прямой перенос антисемитских мотивов на Израиль. Например, икона постмодернистских левых Джудит Батлер говорит об израильском «убийстве детей». Её обвинение в том, что евреи, защищающие национальное государство, предают свою сущность, которая заключается в диаспоральном существовании и в капитуляции перед Другими, напоминает легенду о еврее, обречённом на вечные скитания. Израильская учёная-историк Анита Шапира верно подмечает: «Еврей в роли жертвы становится идеалом».

Вот тут-то и возникает пресловутое приравнивание национал-социализма и Израиля. Последний якобы продолжает идею национализма, привёдшего к Холокосту, поэтому видные postcolonials прибегают к гротескным аналогиям: Ситуация в секторе Газа или на Западном берегу реки Иордан напоминает нацистские концлагеря или Варшавское гетто. Для Рамона Гросфогеля сионизм — это «гитлеризм», который евреи используют для «охоты на палестинцев». В борьбе с Израилем «на карту поставлено будущее человечества». «Победа палестинцев», согласно его антисионистской идее искупления, «приведёт человечество к более высокому уровню сознания».

Израиль рассматривается как воплощение всех колониальных преступлений Запада, который «уничтожает коренной народ» палестинцев. По словам американской активистки Линды Сарсур, якобы белые еврейские поселенцы могут быть даже дегуманизированы. В отношении сионистов она предупредила: «Если вы… пытаетесь очеловечить угнетателя, то это проблема». Поэтому неудивительно, что лондонский профессор Гилберт Ачкар, который в июне 2022-го года был ещё гостем конференции «Hijacking memory», организованной Центром исследований антисемитизма (ZfA) и Форумом Эйнштейна, отметил массовое убийство, совершенное ХАМАС 7-го октября, как «квази-отчаянный акт храбрости». Continue reading

Единый антизападный фронт: общее и разъединяющее в оси Китай-Россия-Иран

Йахади Эбади и Мориц Пичевски-Фраймут, 18.2.24

Бряцание саблями

Иранские беспилотники используются в российском вторжении в Украину, а Китай играет при этом роль молчаливого соучастника. Роль Исламской Республики как организатора покушения на Израиль 7-го октября 2023 г. неоспорима. ХАМАС – суннитское пушечное мясо мулл, а «Хезболла» – их длинная рука в Ливане. Через две недели после «чёрной субботы» Москва приняла делегацию ХАМАС. Не только российское, но и высококачественное китайское оборудование находится в руках ХАМАС. До сих пор китайская компартия не выступила с чётким осуждением этой кровавой бойни. Вместо этого в Китае процветает антисемитская пропаганда. Через несколько дней после нападения ХАМАСа в Пекине был зарезан израильтянин.

В конце октября 2023го года в российской республике Дагестан радикально-исламская толпа охотилась на евреев. В рамках «Оси сопротивления» ополченцы Хути из Йемена постоянно нападают на Израиль и западные торговые суда. Недавно иранские приспешники убили трёх американских солдат в Иордании. Теперь США открывают огонь по проиранским ополченцам в Ираке и Сирии. Даже если Путин и Си Цзиньпин выставляют себя защитниками Палестины, последние эскалации могут оказаться слишком «дурными» на первый взгляд. Россия обеспокоена тем, что исламисты приобретают влияние на её федеральной территории, а Китай призывает к умеренности в борьбе с хути в Красном море. Пока муллы заключают новое военное соглашение с Москвой, две диктатуры одновременно оспаривают претензии ОАЭ на три мини-острова в Персидском заливе.

Как возникло это адское трио, которое ведёт войны по доверенности друг с другом, а также имеет достаточные силы для осуществления серьёзных конфронтаций? Ответ на этот вопрос даёт взгляд на Запад.

Добровольная капитуляция

Слишком много лет люди думали, что они в безопасности. Холодная война была окончена, а Запад преувеличивал свою уверенность в себе до степени высокомерия: с одной стороны, он полагался на «изменения через торговлю» в отношении российских и иранских автократий, а с другой — тривиализировал своих оппонентов и переоценивал собственную демократическую привлекательность. Провал США и НАТО в Ираке и Афганистане лишил иллюзий Запад как проигравшего, которым долгое время считали его антилиберальные глобальные игроки.

Путин не случайно выбрал время для военных действий на Украине. Западная Европа находилась в глубокой стадии постковидного восстановления. Гражданские свободы переживали серьёзные изменения, а Германия обрекала себя на провал, заигрывая с китайской моделью каратина. Способный к обороне Бундесвер считался устаревшим, а в наивности евразийцев не было места для мысли о том, что наша зависимость от российского поставщика энергоресурсов может в какой-то момент дать обратный эффект.

Сущность Запада казалась скорее хрупкой, чем беззащитным. К «высокомерию» добавилась «ненависть к себе». В качестве искупления вины за колониализм и нацистскую эпоху, которая неверно истолковывалась как расистская диктатура, Запад и, в частности, Германия погрузились в «борьбу культур». Это была «mea culpa», которая привела к развитию постколониализма: миграция воспринималась исключительно позитивно, а сохранение цивилизационных достижений — в корне негативно. В результате менталитет «no border» в сочетании с мультикультурной убеждённостью, что «anything goes», превратились в проблему для внутренней безопасности. Политический ислам проник в институты общества и доминирует на улицах во многих странах Европы. Последовательные действия против антисемитской террористической апологии у себя дома кажутся невозможными, потому что мы не хотим отпугнуть её дирижёров из Тегерана, Дохи, Анкары и Эр-Рияда.

Восточные правители знают, как этим воспользоваться. В результате мигранты направляются на Запад в качестве манёвренной массы, как это недавно сделали Путин и Лукашенко, с целью дестабилизации. В качестве сопутствующего ущерба от нелегальной иммиграции западное общество раскалывается на левых идентитаристов, правых популистов и исламистов. В конечном итоге автократам выгоден демонтаж демократии: «Смотрите, они там говорят о свободе самовыражения и индивидуализме. Но их жизнь становится все более небезопасной, а границы того, что можно сказать, все более узкими».

Если Запад не способен отстаивать свои ценности внутри страны, то и во внешней политике они не стоят усилий.

It’s a match! Continue reading

Несвященный союз: левые, исламисты и постколонизаторы

С тех пор как Израиль начал военные действия против ХАМАС после массового убийства мирных жителей 7-го октября, мировые левые протестуют против еврейского государства. Предположительно прогрессивно настроенные люди часто оказываются на стороне исламистов. Сегодня как никогда остро встаёт вопрос о том, откуда взялся этот альянс и почему он так упорно сохраняется.

Пешрав Мохаммед

Как никогда ранее, левые, политический ислам и постколониальная интеллигенция образовали нечестивый альянс. Не понимая истории исламского экспансионизма, арабского колониализма и исламского антисемитизма, часть западных левых рассматривает каждое движение против Запада как борьбу с империализмом США. Таким образом, Исламская республика Иран и исламистские движения, такие как ХАМАС или «Хезболла», становятся частью антиимпериалистического блока.

Эти тенденции уже можно было наблюдать в связи с появлением «Исламского государства» (ИГ). Когда его террористы атаковали курдский город Кобани, курдские ополченцы сражались с ИГ в сотрудничестве с американскими войсками. Некоторые левые в Германии, Великобритании и Соединённых Штатах призвали США прекратить свою бомбардировочную кампанию.

С какой целью это было сделано? США нанесли авиаудары, чтобы дать возможность курдским наземным силам одолеть исламский терроризм. Если бы не бомбили позиции ИГ, это означало бы, что ИГ захватило бы курдские районы, чтобы обратить в рабство или убить женщин и детей. В итоге, как и в случае с езидами, можно было бы опасаться геноцида.

Зацикленность значительной части левых на США и одновременное безразличие к российскому, китайскому, иранскому или турецкому империализму привели к серьёзным политическим просчётам. Сюда же относится идея о том, что любая форма западной мысли, искусства или литературы является частью колониального проекта. Работы прогрессивных философов, таких как Руссо, Гегель, Маркс, Сартр и даже Франц Фанон, теперь рассматриваются как способствующие воспроизводству гегемонии белой Европы и поэтому отвергаются.

Это, возможно, способствовало развитию различных консервативных, отсталых и фанатичных идеологий, от исламистских движений до диктаторских правителей, выступающих против Запада, особенно в случае с Ираном. Из-за такой перспективы большая часть левых не в состоянии понять природу этих исламских и консервативных сил и настаивает на несостоятельном принципе, что враг твоего врага – это твой друг. Вместо того чтобы поддерживать прогрессивные, светские, либеральные и левые движения на Ближнем Востоке, левые обращаются к политическому исламу.

Исламофашизм и исламский антииудаизм

Почти шесть лет назад я приехал в Германию из автономного региона Курдистан в Ираке в качестве политического беженца. Я приехал в Берлин, рассчитывая жить в городе, полном левых и либеральных людей, и иметь возможность выражать свои политические и философские убеждения в свободной обстановке. Спустя почти три года я пришел к выводу, что левые здесь – это не то, о чем я мечтал. Continue reading

История феминистского антисемитизма

Рассказ о том, как активистки и учёные подменили борьбу за универсальные улучшения в жизни женщин на политику разделения и ненависти. [Истинно говорю вам (уже в который раз): этот постструктурализм и прочие «пост-» суть серьёзное заболевание, сравнимое с разжижением головного мозга. Сначала оно разрушает способность к рациональному суждению, а потом переходит и на этику, в том числе — на политическую и сексуальную, порождая в конечном итоге то, что Райх называл «эмоциональной чумой». Если кому-то ещё нужны доказательства и аргументы — ласково просимо. – liberadio]

Кара Джеселла, 15.12.23

I. Так было не всегда

В моей академической жизни мне посчастливилось в том, что мой первый курс по женским исследованиям вёл раввин, а второй – Анджела Дэвис. В Вассарском колледеж в 1990-е годы, когда я была одержима идеей мультикультурализма и идентичности, я узнала от раввина Ширли Идельсон о интерсекциональности и чёрном феминизме, и меня научили, что если я не понимаю испанский язык в ставшей канонической антологии «This Bridge Called My Back: Writings by Radical Women of Color», я должна найти того, кто понимает, и перевести его для меня. Я также узнала, что могу быть еврейской феминисткой, разбирая свою сложную личную и общинную историю в поисках теоретических идей, как это делала моя любимая теоретик Адриенн Рич.

В течение тринадцати лет, когда я была одной из единственных евреек в католической школе, которую я посещала, мальчик, которого я иногда считала своим парнем, рисовал свастику на обложках моих книг. Начальница на моей летней работе был в восторге, узнав, что я собираюсь поступать в Вассарский колледж, «даже если там будет много JAPs» (JAP, как она объяснила, это jewish american princess). Я не писала о панике вступления в совершеннолетие в то время и в том городе, где «Operation Rescue» каждые выходные пикетировала клиники абортов и скандировала «убийцы младенцев». (Статья 1990-го года в еврейском феминистском журнале «Lilith» была озаглавлена «Движение против выбора: Плохие новости для евреев»). Через год после окончания школы — я уже бежала в Нью-Йорк — Барнет Слепиан, местный еврейский врач, делавший аборты, был убит членом католической группы против абортов, когда он возвращался из школы.

Тем не менее в своём первом сочинении на уроке раввина Идельсона я сравнила свой собственный опыт расизма с опытом чернокожих американцев и пришла к выводу, что у американских чернокожих он ещё хуже. «Мне кажется, вы приглушаете ужас свастики», – заметил раввин Идельсон, ставя мне оценку А-/А. Позже, на занятиях профессора Дэвиса, я узнала, что термин «цветные женщины» – это не меланин, а образная политическая формация. Эти два занятия повлияли на все, чем я занималась в дальнейшем: на получение степени бакалавра по женским исследованиям, на годы работы феминистской журналисткой и автором книг, а также на докторскую степень, которую я получила два года назад, когда наконец-то защитила диссертацию по феминистской историографии.

Май 2021-го года был печальным и страшным месяцем для еврейской феминистки, поскольку на Ближнем Востоке и в Нью-Йорке, где я по-прежнему живу, нарастало насилие. Друзья из аспирантуры и феминистского интернета размещали в социальных сетях антисионистскую инфографику, а перед еврейским детским садом, куда ходит моя дочь, дежурила группа полиции по борьбе с терроризмом. Утром в день моего выпуска я проснулась и обнаружила, что в Твиттере циркулировала петиция под названием «Факультеты гендерных исследований солидарны с палестинским феминистским коллективом». В ней мне сообщили, что евреи — колонизаторы, а не коренные жители Израиля, и отвергли определение антисемитизма, данное Международным альянсом памяти жертв Холокоста. Через два дня я получила электронное письмо от своего факультета с сообщением о награде и ещё одно с выражением солидарности с палестинским народом. Трудно было понять, что именно это означает — кто не хочет лучшей жизни для палестинцев? Но, учитывая политику факультета, я могла и догадаться.

Но это была лишь прелюдия к тому, что должно было произойти после зверств, совершенных ХАМАСом против кибуцев на юге Израиля 7-го октября. Около 1200 мужчин, женщин и детей были убиты, а ещё 240 попали в плен и были брошены на произвол судьбы в Газе. Но не успели остыть тела погибших, как прогрессивные друзья и коллеги стали выкладывать в социальные сети изображения палестинских флагов и парапланов, а также переименовывать агрессоров в жертв.

Ещё более шокирующей была феминистская реакция на сообщения о пытках и сексуальной жестокости, которые стали появляться после резни. Многие феминистки либо неохотно, либо демонстративно не желали проявлять ни малейшей солидарности с израильскими женщинами. Вместо этого их приоритетом стала поддержка призывов к «деколонизации Палестины любыми необходимыми средствами». Изнасилования и сексуальные нападения теперь либо презирались, либо отрицались, а в некоторых случаях даже оправдывались как законные или, по крайней мере, понятные действия угнетённого народа. Нет никаких очевидных причин для феминисток поддерживать ХАМАС, а не Израиль, учитывая регрессивные представления о женской свободе и гендерных ролях, изложенные в основополагающем завете первого. И все же некоторые феминистки посещали демонстрации против Израиля, на которых скандировали лозунги уничтожения, а другие портили плакаты с изображением пропавших без вести во имя «свободной Палестины». Даже Совет ООН по делам женщин медлил, и ему потребовалось восемь недель, чтобы осудить сексуальное насилие со стороны ХАМАС.

Так было не всегда. В годы, предшествовавшие началу Второй интифады в 2000-м году, в журналах и газетах появлялись статьи, книги и конференции, посвящённые иудаизму и антисемитизму. Еврейские феминистки выражали свою любовь к Израилю или, по крайней мере, признавали, что эта страна должна существовать. А когда критика израильской политики все же появлялась, она часто исходила от самих еврейских феминисток, которым было несложно отличить граждан Израиля от действий их правительства. «Еврейские лесбиянки-феминистки не могут не относиться критически к нынешнему израильскому правительству», – пишет Эвелин Тортон Бек, профессор женских исследований, ребёноком пережившая Холокост, в книге «Nice Jewish Girls: A Lesbian Anthology», опубликованной в 1982-м году. «В своей писательской деятельности и активизме я поддерживаю как палестинское, так и еврейское национальные движения», – написала Элли Булкин в книге «Yours in Struggle: Three Feminist Perspectives on Anti-Semitism and Racism», опубликованной в 1984-м году. Continue reading