Tag: capitalism

Чёрные якобинцы

Posted on - by olladij

225 лет назад на Гаити началась первая пролетарская революция

Кристиан Фригс

haitip259a-1gourde-1992_f

Когда в наше время заходит речь о Гаити, мы представляем себе крошечную страну к Западу от карибского острова Испаньола, чьё десятимиллионное население считается одним из беднейших в стране. В особенности после страшного землетрясения 12-го января 2010-го года, во время которого, согласно сообщениям правительства, погибло более 300000 человек, Гаити фактически является протекторатом международных НПО, чья «помощь» совершенно не служит тому, чтобы обеспечить самостоятельное восстановление страны. В то время как накануне 100-летия российской Октябрьской революции, нам следовало бы вспомнить, что за сто лет до того единственная успешная революция, совершённая порабощёнными людьми, решительным образом изменила историю капиталистического мира. Настолько решительно, что Гаити до сих пор приходится расплачиваться за эту дерзость; самое радикальное на то время восстание против с самых своих истоков расистских структур капиталистической эксплуатации до сих пор вычёркивается из учебников истории.

В европейском нарративе революционной истории, перехода от буржуазной к пролетарской революции, 1789-й, 1848-й и 1917-й годы считаются вехами. Даже у марскистских историков вроде Эрика Хобсбаума гаитянская революция либо не упоминалась, либо упоминалась вскользь, как отметил гаитянский историк Мишель-Рольф Трулио в 1995-м году в своём исследовании «Silencing the Past» об взаимоотношениях власти и историографии. Она считалась, в лучшем случае, экзотическим отпрыском Великой Французской революции 1789-го года в Карибском море без какого-либо дальнейшего влияния на ход глобальной истории. Для современников же это было совсем по-другому, европейская и североамериканская общественность пережила травматический шок.

Саркастические песни, забастовки, нападения — революция закипает

Санто-Доминго, как Гаити называлось до провозглашения независимости в 1-го января 1804-го года, было с 1697-го французской колонией и с 1780-го не каким-нибудь крошечным пограничным постом французской колониальной империи, а одним из глобально значимых центров раннекапиталистического накопления богатства, в котором производились эксперименты с самыми современными методиками производства и эксплуатации. Тут производилась половина мирового предложения сахара и кофе — тогда они ещё не были дешёвыми продуктами потребления, но являлись дорогостоящими принадлежностями культуры Просвещения. За годы до революции Санто-Доминго переживало небывалый экономический подъём и стало основным закупщиком похищенных в Африке людей. Полмиллиона рабов, треть их них — женщины, эксплуатировались на восьми тысячах сахарных и кофейных плантаций буквально до смерти; им противостояли всего лишь 30000 белых и 28000 вольных gens de couleur. Без военной поддержки со стороны колониальной Франции это экстремальное классовое расслоение едва ли можно было сохранять стабильным. Но периодически возникали и конфликты между метрополией и белыми господами на Санто-Доминго, речь в которых заходила и о стабилизации форм жесточайшей эксплуатации. Continue reading “Чёрные якобинцы” →

16 тезисов о мировой революции

Posted on - by olladij

Пауль Поп

Египет, 2011

Когда я год назад писал “16 тезисов о мировой революции”, выбор названия не был лишён иронии. Но в январе 2011-го года в ходе “жасминовой революции” в Тунисе арабский мир был охвачен революционными волнениями, которые продолжаются по сей день. Пока ещё не ясно, достигнут ли перевороты в Тунисе и Египте чего-то большего, чем модернизации капитализма под руководством армии, или же силы Запада снова возьмут контроль над ситуацией в свои руки. По крайней мере, слово “революция” снова у всех на слуху, а народные массы кажутся (хотя бы на один момент) движущей силой истории. Национальное государство тоже, как кажется, не в силах остановить распространение революционной волны. Мы долго ждали революции и вот она пришла, только не к нам, да и традиционные левые не играют и в арабских странах никакой решающей роли. Объясняется это не только репрессиями арабского режима, но и крахом социализма в 20-м столетии, от которого левые до сих пор не оправились. Мы не можем сегодня больше пользоваться лозунгом “социализм или варварство”, ибо мы знаем, что социализм тоже может напрямую привести к варварству.

Когда мы задаёмся сегодня вопросом, как мы можем преодолеть капитализм и как нам следует организоваться, то нам не стоит игнорировать эти поражения. Из страха снова впасть в межфракционную грызню эта полная боли история редко является темой для сегодняшних левых. Центральное место заняли новые темы – такие как миграция, всеобщий базисный доход и политика тела. Но фактом является и то, что ни одно революционное движение, под каким флагом бы оно ни выступало, не смогло создать эмансипированную форму общества и преодолеть глобальный капитализм. В левых дебатах сегодня очень редко говорится о революции. Понятия сопротивления, субверсивности, исхода, неподчинения и перформативности любят куда больше. Конечно, в прошлом часто делали фетиш из рокового дня революции и искусственно делили жизнь на “до революции” и “после революции”. Как говорил Фридрих Энгельс, коммунизм – это движение, снимающее существующие порядки. Революция не имеет ни чётко определённого начала, ни определённого конца. Революция является как событием, так и процессом. Мне хотелось бы придерживаться этого понятия, т.к. капиталистическое устройство общества должно быть не только подточено и революционировано сопротивлением и субверсивностью, но и упразднено. Кроме того, многие люди всё ещё связывают с понятием “революция” позитивные вещи, иначе оно не использовалось бы так часто в рекламе или при смене элит (как например в “оранжевой революции” на Украине). В прошлом марксисты-ленинисты часто делали различие между политической (т.е. захватом власти пролетариатом или его партией) и социальной революцией (упразднением частной собственности на средства производства и почву). Ленинизм не мог помыслить последнего, а только первое, и всё больше становился учением о получении к власти и её удержания. Революционный переворот повседневности (семьи, воспитания детей, сексуальности, разделения труда и т.п.) почти во всех ленинистских государствах довольно быстро исчез из программ коммунистических партий, ориентировавшихся в последствии всё больше на мелкобуржуазные представления. Continue reading “16 тезисов о мировой революции” →

Р. Рокер: Социал-демократия и анархизм

Posted on - by olladij

(Sozialdemokratie und Anarchismus; эта брошюра представляет собой сокращённую и переработанную выдержку из более длинного сочинения, вышедшего в лондонской газете Arbeiterfreund в 1899-1900 гг.)

Различие между социал-демократией и анархизмом заключается не только в различии их тактических методов, но должно в первую очередь опираться на принципиальные положения. Речь идёт о двух различных мнениях о положении человека в обществе, о двух разных представлениях о социализме. Из этих отличий в теоретических предпосылках вытекает сама собой и разница в выборе тактических средств.

Социал-демократия, преимущественно в германских странах и в России, любит называть себя партией «научного социализма» и опирается на марксистское учение, которое служит её программе теоретическим фундаментом. Её представители исходят из точки зрения, что путь общественного развития должен рассматриваться как бесконечный ряд исторических неизбежностей, причины которых следует искать в соответствующих условиях производства. В продолжающихся сражениях разделённых на враждебные лагеря различными экономическими интересами классов эти неизбежности находят практическое выражение. Экономические условия, т.е. способы того, как люди производят и обмениваются своими продуктами, составляют священную основу всех прочих общественных явлений, или говоря вместе с Марксом: «Экономическая структура общества есть реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка, и которой соответствуют определённые общественные формы сознания». Религиозные представления, идеи, моральные представления, правовые понятия, человеческие волеизъявления и т.д. являются всего лишь результатами соответствующих условий производства, т.к. это «способ производства материальной жизни, который вообще обосновывает социальный, политический и духовный жизненный процесс». Это не сознание людей определяет условия, в которых они живут, но наоборот, экономические условия определяют их сознание.

Таким образом, социализм не является изобретением умных голов, но логическим и неизбежным продуктом капиталистического развития. Капитализм должен сначала создать условия производства – разделение труда и централизацию индустрии, при которых может быть создан социализм. Его воплощение не зависит от воли людей, но только от определённой степени развития условий производства. Капитализм – необходимое и неизбежное условие, которое должно привести к социализму; его революционное значение заключается как раз в том, что он с самого начала несёт в себе зерно своей гибели. Современная буржуазия, носительница капиталистической системы, должна была призвать к жизни современный пролетариат, чтобы обосновать своё владычество, и создала тем самым своего собственного могильщика. Ибо развитие капитализма происходит с необходимостью природного закона совершенно определённым путём, из которого побег невозможен. Это лежит, собственно, в сущности этого развития: поглощать мелкие и средние индустриальные предприятия и возводить на их месте всё более крупные, так что общественные богатства концентрируются во всё более меньшем количестве рук. Рука об руку с этим процессом неотвратимо шагает пролетаризация общества, пока, в конце концов, не настанет момент, когда подавляющее большинство неимущих наёмных рабов не встанет перед ничтожно малым меньшинством капиталистических предпринимателей. И поскольку капитализм к тому времени уже давно станет препятствием для производства, то необходимым образом должна настать пора социальных переворотов, в которой может быть осуществлена «экспроприация экспроприаторов». Continue reading “Р. Рокер: Социал-демократия и анархизм” →

Хорст Штовассер: «Пути из гетто – анархитское движение и Проект А» [1]

Posted on - by olladij

(Wege aus dem Ghetto – Die anarchistische Bewegung und das Projekt A; 1990)

Существующее вырастает из осуществления. Эрих Мюзам

Между письменным столом и уличными боями – анархистское движение в Германии

Как реагирует среднестатистический анархист, когда некто пахнущий другой стаей находит хвалебные слова для его либертарного проекта? Например, ремесленник из собрания среднего класса Христианско-демократического союза?

Он сердится и озабоченно спрашивает себя, что же он сделал не так? Но почему же? Не были ли анархисты всегда горды тем, что их идеи дружественны людям, их образ мышления прост, их образ действия прям, а их намерения позитивны? Идеи взаимопомощи, самоорганизации, прямого действия и акратии, например. Почему же, во имя всего святого, такие позитивные анархистские перлы должны приниматься на ура только анархистами? Это подозрительно, когда анархистские модели признаются и за своими границами? Кажется, что так.

Стигматизированные изоляцией на протяжение десятилетий, оглуплённые горько-сладким ядом угла обиженных маргинальных групп, поза огораживающегося всезнайки, кажется, как раз становится добродетелью находить верный курс в прямой пропорциональности отвержения «другими». И что ещё хуже: очевидно, анархисты сверх того почти полностью вытеснили те фазы своей истории и идентичности, когда они действовали со своим социальным окружением в одном ритме. Те редкие, но довольно важные моменты, в которые им удавалось выйти из теневого существования и перенести свои утопии прямо в реальную жизнь. События подобные испанской революции, аргентинским бунтам и восстанию на Украине всё ещё охотно вспоминаются, но, к сожалению, всё чаще в смысле ритуального и похожего на молитвенное колесо цитирования. Их собственный характер, их предпосылки и динамика при этом почти со стыдом замалчиваются.

Интерес к плакативному былой славы стоит зачастую выше вопроса о значении такого опыта для нашей реальности здесь и сейчас: пропаганда вместо парадигмы.

Чтобы выразить это точно: в современных анархистских кругах в наших краях как правило более популярно жаться к героическим и туманным клише, чем серьёзно (и соответственно так же нелегко) применить уроки тех воплощённых утопий к нашей сегодняшней ситуации.

Этого недостаточно – снова и снова говорить, что анархия возможна, и что 50 лет назад уже раз удалось осуществить первые, великолепные шаги в масштабах современного массового общества. Независимо от дефицитов и противоречий тех революций, нужно постоянно отваживаться на отступление, найти и вытащить на свет те банальные и не особенно захватывающие схемы нитей из-за блестящих картин. Если этого не происходит, анархистское движение становится церковью блаженных мифов и опускается до традиционного кружка в самостоятельно построенном гетто.

Эта печальная перспектива может и не испугать некоторых анархистов – тех, которые уже устроились в гетто, и которым сектантский характер их движения обещает душевный комфорт. Но всех остальных, для которых привлекательность анархистского движения состоит не в просто философских упражнений мысли или в периодических пафосно-провокативных жестах, а в призвании действительно осуществить утопию, это состояние должно тревожить.

Тех анархистов, для которых практика стоит выше жеста (к которым я отношу и себя), безусловно, стало в последние годы больше. Начиная с самокритичного анализа (как например, на интернациональных встречах в Венеции, Мельбурне, Чикаго, Франкфурте или Сеуле), с артикуляции своего дискомфорта и развития новых идей, они уже нашли путь к практике. По всему миру, с бодро нарастающей тенденцией и неустанной фантазией, они экспереминтируют с необычными идеями. Проекты и определяющие направление модели является первыми попытками идти по длинному пути.

У всех них общее одно – вон из гетто, прямиком в жизнь, анархия, которую можно потрогать прямо за дверью, понятные пути, простая доступность для каждого и каждой.

«Anarchie ist machbar, Frau Nachbar!» (Анархия осуществима, фрау соседка!) – заявлял один из тех бодро-спокойных девизов 80-годов из анархо-сцены. Верная мысль, и сказано хорошо – только: где и когда движение хоть раз показало той «фрау соседке» путь, предоставило доступ, показало модель?

2.

Поиск моделей, которые могли бы перенести столь живые анархизмы в социальную повседневность, начался даже в немецком послевоенном анархизме относительно рано. Сначала несмело, и поэтому рядом с mainstream-анархизмом с его циклическими дебатами, попытками что-то основать и акциями довольно неброско, в конце 70-х начало широко проявляться неудовольствие. Что это были в основном протагонисты того же анархизма дебатов, оснований и акций, которые почувствовали неудовольствие, стали артикулировать и претворять, должно заставить задуматься. Они все заметили, что «движение» почти 10 лет после повторного рождения как будто движется по кругу в шуме и толчее студенческого движения. Их ужаснула бесперспективность нового анархизма и они были беспомощны перед фактом, что это движение хотя и стояло крепко на двух ногах в мире плкативных политических воображаемых реальностей, но едва ли хоть одним пальцем ноги в реальном социальном мире этой страны. Уже к 80-м годам мы должны были указать в различных исследованиях нашего Центра Документации, что западно-немецкие анархисты родили «бумажного гидроцефала» – симптом бедности перспектив, когда, например, противопоставляешь более 500-ам газетам, которые они вызвали к жизни после 1945 года, несколько живых экспериментов, на которые они когда-либо отважились. В то же время симптом их изолированности, когда далее было установлено, что из этих 500 газет целых три когда-либо серьёзно пытались писать для не-анархистов, т.е. для той знаменитой «фрау соседки», для которой анархия, якобы, должна быть осуществима…

Это недовольство своим движением ни в коем случае не было гомогенным и пошло различными путями: от отчаяния, через изменение главных пунктов в соответствующей практике или создании критических теорий, до больших планов. Это не было синхронным течением, оно не вышло из одинаковых практических и теоретических результатов. Для всех них общей была попытка рассмотреть их движение под лупой без фальшивой вассальной верности и найти новые, современные формы анархизма для «здесь и сейчас». При этом почти все заметили избирательную слепоту анархистов в отношении к своим недостаткам. Где не хватало перспектив и конкретных моделей, слишком часто уравновешивалось бодрыми лозунгами и «боевой наглостью», а где не хватало практикабельных ответов на социальные проблемы, периодически возвращающиеся избирательные бои в этой республике с их краткосрочными успехами стали фетишем. Каждая бабушка, которая оттаскивала свой разваливающийся диван в сквот, воспевалась как доказательство «популярности в массах», а каждый кусочек земли, который полиция, по каким-либо соображениям, сразу же не зачищала, моментально провозглашался моделью освобождённого общества. Мне встречались молодые анархисты, серьёзно утверждавшие, что окна, которые они разбили в Дойче Банк, представляют серьёзную угроза для империализма. И со смесью грусти и растерянности я вспоминаю ту коммунарку из северо-германской деревни, которая, после пяти лет существования её анархистского проекта, гордо и с горящим взглядом рассказывала, что с ней в первый раз в магазине поздоровалась женщина из деревни. Она расценивала это как доказательство «народности» её коммуны. Continue reading “Хорст Штовассер: «Пути из гетто – анархитское движение и Проект А» [1]” →

Политические противоречия Критической теории Теодора В. Адорно

Posted on - by olladij

Ганс-Юрген Краль

[Ученик Адорно Краль (1943-1970), один из предводителей так называемой Внепарламентской оппозиции в ФРГ о достоинствах и границах философии своего учителя. В будущем, возможно, кое-что ещё из него. – liberadio]

Интеллектуальная биография Адорно вплоть до самых эстетических абстракций отмечена опытом фашизма. Способ рефлексии этого опыта, считывающего с произведений искусства неразрывную связь критики и страдания, определяет непримиримость стремления к отрицанию и одновременно указывает ему на его ограниченность. В рефлексии порождённого экономическими “природными катастрофами” капиталистического способа производства фашистского насилия “изувеченная жизнь” осознаёт, что она не может выпутаться из идеологических противоречий буржуазной индивидуальности, необратимый распад которой она наблюдает. Фашистский террор делает возможным не только понимание герметического принудительного характера высокоразвитых классовых обществ, он наносит раны субъективности теоретика и упрочняет классовые препятствия на пути его способности познания. Понимание этого Адорно высказывает в введении к “Minima Moralia”: “Насилие, изгнавшее меня, не позволило мне понять его полностью. Я ещё не признался себе в той вине, в водоворот которой попадает тот, кто пред лицом того невыразимого, которое было совершено коллективно, вообще ещё говорит об индивидуальном”.

Кажется, что Адорно посредством острой критики идеологического бытия буржуазного индивида неизбежно пойман в ловушку его руин. Значит, Адорно так никогда и не покинул одиночества эмиграции. Монадологическая судьба индивида, обречённого производственными законами абстрактного труда на одиночество, отражается в его интеллектуальной субъективности. Поэтому Адорно не смог пред лицом страданий “проклятьем заклеймённых” седлать из своей частной страсти организованную позицию теории ради освобождения угнетаемых. Continue reading “Политические противоречия Критической теории Теодора В. Адорно” →

Бог не мёртв

Posted on - by olladij

crocifisso(Очередное собирание старинных переводов. Пусть тоже будет, в виде напоминания о необходимости критики религии – liberadio.)

Йорг Финкенбергер

К критике религии. О грядущих бунтах

С тех пор как последний буржуазный философ провозгласил смерть Бога, отчасти подтверждённые, отчасти неподтверждённые новости о его новых явлениях не прерываются; причём настолько, что сегодня никого бы не удивило, если бы в газетах, среди прочих заголовков, была бы новость о новом явлении Иисуса над Дамаском.

Атеизм попадает в такие времена в чрезвычайно забавное положение — быть должным провозглашать правду, которую никто не хочет слышать или, как даже кажется, не может понять. То, что Бога нет, пред лицом масс, которые кажутся мрачно-решительными в него верить, кажется абсурдным, почти что дискредитированным; всё же он — реальность, хотя и чистый вымысел.

1.

Бог означает ни что иное, как рабство человека, т.к. это понятие выражает два факта: то, что человек несвободен, несовершенен; и, затем, тот, что свободная и совершенная сущность для человека всё же является мыслимой. То, что мыслимо, всегда возможно; из фактической несвободы и несовершенства человека вытекает свободы и совершенство Бога. Понятие Бога оказывается, таким образом, зашифрованной аббревиатурой понятия общественной власти. Если его расшифровать в негативное, то мы получим непосредственно все результаты критики религии по Фейербаху и совершенно очевидный императив Маркса, перевернуть все отношения, в которых человек и так далее и тому подобное. (1)

Просвещение, которое подразумевалось буржуазией, якобы, по словам одного сомнительного учёного, расколдовало мир. Её наука объявила, что Бог является гипотезой, в которой она больше не нуждается. Разума, который должен был занять его место (2), так и не видать. Просвещённое буржуазное общество развивается вместо этого не под руководством всеобщего человеческого разума, а согласно закону капитала и государства.

Так и живёт теперь человечество — под властью мыслительного образа, которое, тем не менее, является реальностью, и даже в некотором смысле — единственной реальностью: ибо производственное отношение капитала, ценность, которая сама себя использует, стала единственным, что в этой истории ещё является последовательным, единственным субъектом истории. Само-накручивающаяся ценность шагает сквозь историю, которая является лишь историей собственного развития оной. В ней (в ценности) Мировой Дух Гегеля, это философское обобщение Бога христиан, стало ужасной реальностью. Continue reading “Бог не мёртв” →

Э. Мюзам: “Воззвание к духу”

Posted on by olladij

(Старый-старый перевод. Возможно, один из самых первых. И то, что он с таким количеством очепяток и неровностей до сих пор провисел на сайте “Автонома”, говорит нам о том, что “Автоному” было посрать на него. Ни перечитывать, ни корректировать, его никто не стал. А текст-то, не такой уж и плохой. – liberadio)

Мы, люди, созданы, чтобы жить друг с другом в сообществе; мы нуждаемся друг в друге, живём за счёт друг друга, вместе обрабатываем землю и совместно употребляем урожай. Можно это природное устройство рассматривать как преимущество или недостаток по сравнению с почти всеми другими животными: зависимость человека от человека существует, и она втискивает наш инстинкт в социальные ощущения. Ощущать социально означает, таким образом, сознавать принадлежность к обществу, социально действовать – означает действовать в духе совместности. Это конфликт, в который природа поставила нас, людей: что земля требует работы наших рук, чтобы отдать нам свои плоды, и что наша сущность определяется леностью, жаждой наслаждений и стремлением к власти. Мы хотим иметь пропитание, жильё и одежду, да ещё и не напрягаясь для этого; мы хотим уютно наслаждаться вдалеке от мучительных необходимостей; мы хотим применять власть к нашим соплеменникам, чтобы заставлять их делать нашу радостную отрешённость от нужд надёжной. Найти выход из этого несоответствия – это социальная проблема всех времён. Ни одно время не разбиралось с этой проблемой так бездарно, как наше. Капиталистическое государство, печальный суррогат социального общества, оккупировало во имя крошечного, не одарённого особенными духовными или человеческими качествами меньшинства власть над подавляющим большинством людей тем, что удерживает их от свободного пользования средствами производства. Его единственное средство – это принуждение; принуждённые люди защищают в бездумной преданности леность и наслаждение привилегированных власть имущих. Дико, бессмысленно, грубо, не сдерживаемые братским чувством, налетают люди друг на друга. То, к чему они стремятся, как к власти, есть трезвое обладание материальными благами. Война всех против всех – это не борьба за награду красоты, внутренней свободы, культуры, но гротескная драка за самую большую картофелину. Continue reading “Э. Мюзам: “Воззвание к духу”” →

Государственный социализм – травма революции

Posted on - by olladij

Initiative Sozialistisches Forum

[И ещё один интересный текст ISF от 1987-го года: революция, советы, Сталин, Горбачёв и бывшие “68”-е. Такие дела. – liberadio]

l.

Что Французская революция для буржуазии, то Русская для левых: одновременно идеал и кошмар. Для одних она являет собой воплотившуюся мечту успешного социалистического захвата власти, другим в ней видится ставший практическим отказ от воли к освобождению. Свобода, равенство, братство: революционная Россия противопоставила этим абстрактным правам человека состоятельных буржуа практические права производителей – земля, хлеб, труд, мир. И намеревалась таким образом воплотить в реальности оставшиеся нереализованными обещания буржуазного общества.

Как и всякая “просто” политическая революция, Русская революция пала жертвой диалектики власти. Уже якобинство было вынуждено перевести гуманизм лозунга “Liberté, Egalité, Fraternité” в цинизм пехоты, конницы и артиллерии (в оригинале: “Infanterie, Kavallerie und Artillerie”). Не со зла, конечно: трансформированный в политику и оформившийся в понятии государственности, гуманистический идеал естественного равенства конкретных людей не только неизбежно натурализуется в простой материал и сырьё для власти – всякий абстрактный идеал становится валютой для того, что пускается в оборот в виде монеты конкретного угнетения. И так, ни французская, ни русская революции не освободили индивида: более того, они превратили людей в государственных граждан.

В последовавшем за современными “великими революциями” террористическим уравнением раскрывается общественная правда всякой утопии о всеобщем равенстве (неважно, подразумевается ли этим равенство на рынке, перед законом или, скорее, равенство перед природой): всеобщее равенство возможно лишь, “не взирая на личность”. И подобно тому, как идеал всеобщего равенства может политически реализоваться (и гарантироваться государством) лишь в форме уравнения, так из практической реализации требований всеобщих свобод не может родиться свобода (каждого) отдельного человека. Уже в судьбе требования свободы выбора профессии видно, что оно подразумевало вовсе не то, что представлял себе массовый базис революции: революция принесла совсем не свободу от профессии. Более того, посредством буржуазных революций капиталистическая товарная экономика стала общественно организованной судьбой. То, что требовалось в форме свободы выбора профессии, в ходе буржуазных революций довольно быстро показало себя институционализированным принуждением вообще иметь профессию, причём, неважно, какую. В социальной расшифровке “Декларация прав человека” читается как насильственно гарантируемое обязательство к капиталистическому производству.

Революция была ликвидирована, когда к власти пришли революционеры. С Лениным и Троцким в России произошло то же, что и с Робеспьером и Сен-Жюстом во Франции. Революция против государства трансформировалась в обычное перенятие власти; выступив с целью уничтожения суверенитета, большевики смогли утвердиться удержаться лишь интенсивировав его. Поставленная перед историческим выбором – сохранить единство государственной власти или отдать захваченную власть “белым”, Советская власть организовала не освобождение от труда, но принуждение к нему. Социалистический идеал общественного равенства всех перед “естественным” принуждением к воспроизводству жизни, приняв форму политики, оказалась натурализацией людей в живые сосуды рабочей силы. “Кто не работает, тот не ест” – социалистическая критика непродуктивной и праздной жизни, выдавливающей проценты от процентов паразитической жизни капиталистов в ходе Русской революции оказалась продолжением капитализма другими средствами. Continue reading “Государственный социализм – травма революции” →

К критике национального бреда и его недостаточной критики

Posted on - by olladij
национализм – прямое следствие “свободы, равенства и братства”

Часто товарищКи, придерживаются по национальному вопросу, как им самим кажется, равноудалённой и справедливой позиции «чума на оба (или больше) ваши дома», а на самом деле впадают просто в беззубую «антинациональную» абстракцию. Эта псевдо-радикальная абстракция мешает им замечать — хотя бы мысленно, если уже не в радикально-вербальных резолюциях — разницу между страной-аргессором и страной подвергшейся нападению, между более либеральным и пригодным для анархистской работы режимом и менее либеральным и, следовательно, менее благоприятным для анархистской деятельности. Можно назвать это сферическим антинационализмом в вакууме. В этой самой радикальной абстракции все кошки оказываются серы. По выражению Сэма Долгоффа, для некоторых его анархиствующих современников и современниц не было практически никакой разницы победили бы в Испании республиканцы или франкисты — капиталистами были и те и другие. (1) Оборотной стороной непонимания национального вопроса у другой категории радикалов является представление, что можно либо цинично мобилизировать априорно данные национальные чувства масс для достижения неких либертарных целей, либо просто наивное отмазывание своего национализма демагогией по схеме «любовь к родине – на национализм» и «у всех – своя идентичность и культура».

Дискуссии о нации, национализме, народе, этниях и прочей чепухе являются старинным спортивным развлечением в радикальной левой, и убедительно слезть с этого спортивно-дискурсивного туриника она так до сих пор и не смогла. Дискуссии о национализме структурно схожи с дискуссиями о государственной власти: они колеблются ориентировочно где-то между спором Густава Ландауэра, мол, государственность суть призрак в человеческих головах, и Эриха Мюзама, мол, да, конечно, призрак, но вооружённый до зубов и реально лишающий свободы и расстреливающий людей, и «реально-политической» позицией Фридриха Энгельса (и Ленина, а так же всех их верных последователей вплоть до Пауланцаса и Негри), мол, это – нейтральный надобщественный инструмент, которым могли бы однажды воспользоваться и хорошие парни и девчонки в общечеловеческих целях. Так же и с национальной идентичностью и «неотвратимым роком» этнической принадлежности: описания их колеблются от субъективного мнения и добрососедских отношений, выдуманной новыми жрецами религиозной идеи для порабощения трудящихся масс (2) до нейтрального антропологического фактора, попадающего под руку либо левым, либо правым политиканам.

Внесём же ясность в этот вопрос или хотя бы постараемся расчистить поле критики в более-менее тезисной форме. Личная или коллективная национальная (само)идентификация неразрывно связана с государственностью и товарно-рыночными отношениями. И то и другое обладает своей собственной динамикой: сказав А, придётся сказать и Б. (3)

Continue reading “К критике национального бреда и его недостаточной критики” →

Актуальность и необходимость коммунизма

Posted on by olladij

Initiative Sozialistisches Forum, ноябрь 1985

Коммунизм – это мечта о всестороннем освобождении человека, тоска по окончании всех условий, при которых человек является угнетаемым и подвластным, жалким существом. Это мечта о той “вещи”, не только понятие которой было утеряно, но и общественная сила, которая могла воплотить её при помощи революционной практики. Но актуальная невозможность коммунизма служит доказательством против его необходимости только для обывателя.

Коммунизмом называется фундаментальная предпосылка для того, чтобы общество развивалось в лучшую сторону и чтобы категорический императив о снятии всех условий эксплуатации и бесправия, наконец-то, стал ненужным. Коммунизм, в первую очередь, есть производство самих форм общественного общения.

Одним из существенных принципов коммунизма, в котором он отличается от всяческого социал-демократизма или экологического реформизма, заключается в том, что различия в уме и в умственных способностях не обуславливают различий в потребностях; т.е. что неверный, обоснованный нашими неправильными условиями лозунг “Каждому по заслугам, каждому по способностям”, когда он относится к праву на наслаждения, должен быть превращён в лозунг “Каждому — по потребностям”. В этом – центральный принцип коммунизма, что различия в деятельности и способностях не могут оправдывать неравенства, имущественных и потребительских привилегий. Коммунизм означает справедливый конец состояния, при котором голод не служит причиной производства, а потребность – причиной удовлетворить её иначе, чем согласно финансовых возможностей. Коммунизм есть равенство без уравнения, свобода без закона, без деспотического различения на “истинные” и “фальшивые” потребности. Капитализм – это диктатура над потребностями, коммунизм – диктатура потребностей над производством.

Коммунизм обосновывает это требование в критике капитала и труда. Он требует упразднения капитала и индивидуального присвоения общественного богатства, он является требованием упразднения труда и установления права на безделие. Он не является, как утверждает народная молва вкупе с практикой “реального” государственного социализма, более эффективным администрированием труда и справедливостью лишь при распределении продуктов. Свобода – это не капиталистическое или реально-социалистическое превращение общества в фабрику. Труд есть принуждение, а не наипервейшая потребность. Коммунизм не борется за право труда, но за его упразднение. Он борется не за всеобщую обязанность трудиться, а за обобщение роскоши и за освобождение от труда и экономики. Коммунизм является ни чем иным, как реализованным общественным наслаждением. Continue reading “Актуальность и необходимость коммунизма” →