Archives

by olladij

Страх левых мужчин перед феменистками

Или почему у мужчин, считающих себя про-феминистами, тоже есть громадные проблемы с женщинами

Йейа Кляйн

Левые мужчины боятся феминисток. И те мужчины, которые серьёзно относятся к равенству полов, тоже блокируют своим страхом важные изменения. Ибо тот, кто не признаёт своих страхов и не работает над ними, никогда не сможет от них избавиться. Тем отчаяннее он действует под влиянием страха и сражается против того, что заставляет его боятся, хочет он того или нет.

Левого мужчину, боящегося феминисток, зачастую можно узнать уже по тому, что он демонстративно поклоняется некоторым из них: они, как ему кажется, «not like the other girls», не такие мягкие и ранимые, всегда готовы на конфликт и всегда прямолинейны. В отличие от остальных женщин эти женщины, как кажется таким мужчинам, наконец-то ведут себя как настоящие люди.

Это зачастую те же самые мужчины, которые реагируют с демонстративным подобострастием, когда одна из тех феминисток подвергает критике их вместо других мужчин или патриархата в целом. Но открытого диалога, конструктивной рефлексии поведения или стоящих за ним чувств она не добьётся. Демонстративное подобострастие постепенно развивается, даже если это кажется контринтуитивным, в пассивное сопротивление, скрытую агрессию и непрямой бойкот. Это — страх перед моральной властью феминисток, который заставляет левых мужчин действовать подобным образом.

Наблюдение, согласно которому восхищение bad-ass-феминистками легко превращается в свою противоположность, кажется на первый взгляд парадоксальным. Но если понять психологию подобных превращений, можно понять многое из того, что не так в патриархальных отношениях между мужчинами и женщинами.

В принципе, хороший парень

Левые мужчины в большинстве своём желают равноправного социального окружения, в котором люди разных полов встречаются на равных, не конфликтуют друг с другом, а любовь и сексуальность «свободны от моральных предрассудков». Но эти представления сталкиваются с царящим неравенством между полами. Быть лично ответственным за то, что мужчины, женщины, интерсексуальные или небинарные люди оснащены властью в различном размере, никто из них не хочет.

В конце концов, не они же придумали или создали патриархат. Феминистки критикуют это «нормальное состояние», которое не переживается левыми мужчинами как опасное. Иногда они делают это в довольно жёстких выражениях: так, изнасилования происходят в кругу друзей, которые были выбраны именно потому, что они хотели быть лучше других мужчин, одноклассников в школе или собственных, плохих отцов. Как такое возможно?

Самооценка таких мужчин выказывает размытую картину: Да, может быть, что в прошлом они немного «переборщили» с какой-то женщиной, и да, мизогинные рекламные плакаты и порносайты им тоже не особенно нравятся. В принципе-то, каждый из них считает себя хорошим парнем. При этом социально-психологические гендерные исследования показывают, насколько распространена в мужчинах связь между насилием и сексуальностью. Поэтому то, что имеет значительные последствия для большинства женщин, у мужчин встречает определённое понимание. И левых мужчин это касается точно так же. Continue reading →

by olladij

Ispe dixit: Лев Троцкий “Преданная революция” (1936)

В своей знаменитой полемике против Дюринга Энгельс писал: “…когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, – с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве”. Филистер считает жандарма вечным учреждением. На самом деле жандарм будет седлать человека лишь до тех пор, пока человек по настоящему не оседлает природу. Чтоб исчезло государство, нужно, чтоб исчезли “классовое господство вместе с борьбой за отдельное существование”. Энгельс объединяет эти два условия вместе: в перспективе смены социальных режимов несколько десятилетий в счет не идут. Иначе представляется дело тем поколениям, которые выносят переворот на своих боках. Верно, что борьба всех против всех порождается капиталистической анархией. Но дело в том, что обобществление средств производства еще не снимает автоматически “борьбу за отдельное существование”. Здесь гвоздь вопроса!

Социалистическое государство, даже в Америке, на фундаменте самого передового капитализма, не могло бы сразу доставлять каждому столько, сколько нужно, и было бы поэтому вынуждено побуждать каждого производить, как можно больше. Должность понукателя естественно ложится в этих условиях на государство, которое не может, в свою очередь, не прибегать, с теми или иными изменениями и смягчениями, к выработанным капитализмом методам оплаты труда. В этом именно смысле Маркс писал в 1875 году, что “буржуазное право… неизбежно в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит, после долгих родовых мук, из капиталистического общества. Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества”…

Разъясняя эти замечательные строки, Ленин присовокупляет: “буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права. Выходит, – мы продолжаем цитировать Ленина, – что при коммунизме не только остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство без буржуазии!”

Этот многозначительный вывод, совершенно игнорируемый нынешними официальными теоретиками, имеет решающее значение для понимания природы советского государства, точнее сказать: для первого приближения к такому пониманию. Поскольку государство, которое ставит себе задачей социалистическое преобразование общества, вынуждено методами принуждения отстаивать неравенство, т.е. материальные преимущества меньшинства, постольку оно все еще остается, до известной степени, “буржуазным” государством, хотя и без буржуазии. В этих словах нет ни похвалы ни порицания; они просто называют вещь своим именем.

Буржуазные нормы распределения, ускоряя рост материального могущества, должны служить социалистическим целям. Но только в последнем счете. Непосредственно же государство получает с самого начала двойственный характер: социалистический, – поскольку оно охраняет общественную собственность на средства производства; буржуазный, – поскольку распределение жизненных благ производится при помощи капиталистического мерила ценности, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такая противоречивая характеристика может привести в ужас догматиков и схоластов: ничего не остается, как выразить им соболезнование.

Окончательная физиономия рабочего государства должна определиться изменяющимся соотношением между его буржуазными и социалистическими тенденциями. Победа последних должна, тем самым, означать окончательную ликвидацию жандарма, т.е. растворение государства в самоуправляющемся обществе. Из этого одного достаточно ясно, какое неизмеримое значение, и сама по себе и как симптом, имеет проблема советского бюрократизма!

Именно благодаря тому, что Ленин, согласно всему своему интеллектуальному складу, придает концепции Маркса крайне заостренное выражение, он обнаруживает источник дальнейших затруднений, в том числе и своих собственных, хотя сам он и не успел довести свой анализ до конца. “Буржуазное государство без буржуазии” оказалось несовместимым с подлинной советской демократией. Двойственность функций государства не могла не сказаться и на его структуре. Опыт показал, чего не сумела с достаточной ясностью предвидеть теория: если для ограждения обобществленной собственности от буржуазной контрреволюции “государство вооруженных рабочих” вполне отвечает своей цели, то совсем иначе обстоит дело с регулированием неравенства в сфере потребления. Создавать преимущества и охранять их не склонны те, которые их лишены. Большинство не может заботиться о привилегиях для меньшинства. Для охраны “буржуазного права” рабочее государство оказывается вынуждено выделить “буржуазный” по своему типу орган, т.е. все того же жандарма, хотя и в новом мундире.

“Преданная революция: Что такое СССР и куда он идёт?” на marxists.org. Но вот, думаю, на тему отношений права и социалистической революции вам больше объяснил бы растрелянный в 1937-м большевик Женя Пашуканис, о котором большевистские друзья государственности предпочитают не вспоминать.

by olladij

Козням – нет! Казням – да!

Liberadio поздравляет иранских братьев и сестёр по антиимпериалистической борьбе с избранием нового президента, Эбрахима Раиси. Любящий трудовой народ ещё в конце 80-х дал антисемиту и мракобесу Раиси прозвище «Тегеранский палач» за доблестное подавление остатков демократической и левой оппозиции в стране, вылившееся в 1988-м году в смертные приговоры для более пяти тысяч человек.

Функция его предшественника, Рухани, заключалась, судя по всему, в том, чтобы в интернациональных отношениях создавать мягкую, про-реформистскую личину для чудища Исламской революции. В этом, видимо, больше нет потребности ни во внешней, ни во внутренней политике. У Раиси опыт «антикризисных мер» есть, вот этим он и будет в ближайшее время заниматься. И его положено за это хвалить:

Raisi, when asked about the allegations, told reporters after his election in June that he had defended national security and rights. “If a judge, a prosecutor has defended the security of the people, he should be praised … I am proud to have defended human rights in every position I have held so far,” he said.

Вот как очерняет, например, рупор глобализма Newsweek.com будни Исламской революции:

In addition to the water crisis, Iran is reeling from the devastating impact of the coronavirus pandemic. The country suffers from high rates of infection, hospitalization and death. Unfortunately Iranian leaders have put pride before public interest and rejected vaccine exports from Western countries. The situation is grim in urban centers but even more desperate in less developed parts of the country, such as the Sistan and Baluchistan region on the Pakistan border. In such areas, residents who already were struggling with environmental pollution, sandstorms and lung disease are the least prepared to cope with the virus. They suffer from inadequate health care infrastructure, sparse facilities and medical professionals to address the cumulative effects of the pandemic.

Beyond the health calamity, the country is trapped in an economic emergency. This has been sparked by decades of mismanagement, corruption and the diversion of massive amounts of resources abroad to terror organizations. The crisis has triggered social unrest, massive strikes and mass protests. Unfortunately, this situation shows no sign of letting up amid rising trade deficit, spiraling inflation and escalating poverty rates. The Iranian government has been unable to mitigate the economic upheaval of the country and the tragic secondary effects it has spawned such as child labor, drug addiction and prostitution.

Так ведь и брешут цепные псы мирового капитала на страну победивших духовных скреп, так и истекают ядовитыми чернилами их оскаленные пасти: Continue reading →

by olladij

Призрак неуслышанных классов

[Патернализма и профессионального левачества вам в хату. – liberadio]

Борьба за гнев неуслышанных классов является решающим политическим вопросом нашего времени.

Славе Кубела

Призрак бродит по миру. Это – не призрак коммунизма, и пугает он не только правящий класс. Когда он появляется, он появляется неожиданно. Политические левые тоже периодически пугаются его мощи. У него множество ипостасей.

Иногда он выходит на сцену в виде небольших групп, иногда – огромными массами. Иногда он исполнен нигилистической жестокости, а иногда он внушает живым своей воинственностью надежду. И всегда когда, его постепенно снова забывают, он проявляется в новом уголке мира, неутомимый, ищущий, непонятный.

Призрак, о котором я говорю – это призрак взрывного политического насилия. С финансовым кризисом 2008/09 годов начался цикл ожесточённой борьбы и феноменов, который длится до сих пор. К мену относятся, среди прочего, исламистские теракты, правоэкстремистские нападения, так называемая «Арабская весна», уличные сражения в Чили, восстания в Тоттенэме и французских пригородах, протесты «жёлтых жилетов», глобальный протест улиц после убийства Джорджа Флойда или различные «ковидные бунты».

Фактом является то, что в перечисленном выше есть существенные политические различия, существует соблазн поставить левую и правую борьбу на одну ступень. Но с другой стороны – повсюду двигателем этих являений служит ярость, а с Панкраджем Мишра (Pankraj Mishra) можно только согласиться, когда он говорит об «эпохе гнева». (1) Более того, этот гнев тут и не собирается уходить, и левым лучше начинать понимать его.

Важную подсказку в понимании общественного гнева и насилия дал Мартин Лютер Кинг, когда он заметил, что насильственные выступления или бунты следует понимать как «Languages of the unheard». То, что люди, которых постоянно не слышат или постоянно игнорируют, используют насилие, с одной стороны понятно, ибо зачем нужно коммуникативное действие, если оно остаётся безрезультатным? С другой стороны, одновременно с этим возникает и вопрос, как возникла эта молчаливая социальная констелляция в обществе, поверхностно понимающем себя как «медийное», «коммуникативное» и «информационное»?

Политическое невежество

Для начала: сомнения в демократическом содержании гражданско-республиканских систем левые формулировали всегда. Стоит только вспомнить «Трансформацию демократии» Йоханеса Аньоли. (2) Посему и сформулированный Колином Кроучем в 2004-м году и с тех пор широко дискутируемый тезис, что мы живём в постдемократическом мире, в принципе не нов. (3) Но он, тем не менее, подчёркивает упадок политической коммуникации во времена неолиберализма. Маргарет Тэтчер своевременно его обозначила, когда она категорически заявила: «There is no alternative», а Ангела Меркель неявно обновила его, когда говорила о необходимости «соответствующей рынку демократии». Continue reading →

by olladij

Что такое «Иерусалимское определение антисемитизма» и зачем оно принято

В некоторой степени в продолжение к этому посту о популярном среди некоторых политически активных академиков интеллектуальном виде спорта: о реабилитации антисионизма, как морально приемлемой формы антисемитизма. Недавние дебаты вокруг антиколониализма и антирасизма у историка Ахилле Мбембе могут послужить тому хорошим примером.

Так, 25-го марта сего года двумястами научными деятелями и интеллектуалами было принято так называемое «Иерусалимское определение антисемитизма». В общих чертах, оно про ревизию рабочего определения антисемитизма от International Holocaoust Rememberance Alliance (IHRA), как неудобного для «работы» спонсируемого мракобесами из «Хамаса» общественного движения «Boycot, divestment and sanctions» (BDS):

«Иерусалимская декларация об антисемитизме, опубликованная 25 марта, появилась чуть более чем через неделю после того, как в отдельном заявлении группы либеральных еврейских ученых говорилось, что двойные стандарты, применяемые к Израилю, необязательно являются антисемитскими. Иерусалимская декларация идет дальше предыдущих заявлений «Рабочей группы Nexus», и прямо заявляет, что движение за бойкот Израиля само по себе не является антисемитским.

«Бойкот, лишение активов и санкции – обычные ненасильственные формы политического протеста против государств», – говорится в Иерусалимской декларации, подписанной учеными, изучающими антисемитизм, Холокост, еврейскую мысль, Израиль и другие дисциплины. «В случае с Израилем они сами по себе не являются антисемитскими».

Для начала хочется отметить два важных для понимания этого, с позволения сказать, события: во-первых, кроме Михаэля Вильдта и Омера Бартова именитых исследователей антисемитизма и/или Холокоста среди подписавших нет; среди известных институтов — только Берлинский центр исследования антисемитизма и Бирбексий институт из Лондона. Грубо говоря, речь не о какой-то специфической экспертизе или понимании вопроса, речь, вполне очевидно — о политически мотивированном желании избавить ненависть к государству Израиль от стигмы антисемитизма. Во-вторых: выбор места для оглашения и подписания определения не случаен. Хочу напомнить о подписанном в декабре 2010-го года «Иерусалимском заявлении» Австрийской Партии Свободы (FPÖ), «Фламандского интереса» (Vlaams belang) и «Шведских демократов» (Sverigedemokraterna). Право-популистские европейские партии, не нуждающиеся в представлении, которые занимаются протаскиванием прото-фашистской повестки в большую политику, выступили c общими фразами против исламизма и в защиту Израиля как «единственной демократии на Ближнем Востоке». Только ни о причинах создания «единственной демократии», ни о мотивах её врагов в заявлении — ни слова. Зато – принято в Иерусалиме, по принципу: «я не могу быть юдофобом, у меня даже друзья-евреи есть». (Не такой уж редкий среди правых ход, мотивы которого, мне думается, очевидны).

То, что BDS является «обычной, ненасильственной формой политического протеста», заместо уже только потому, что не смотря на многочисленные войны и захваты противоправные территорий по всему миру, BDS фокусируется только на Израиле. Сама организация официально признана в некоторых странах (например, в ФРГ) антисемитской. В ответ раздаются уже известные аргументы, что, дескать, санкции направлены только против государства, но не против людей, тем более, что «не надо смешивать государство Израиль и живущих по всему свету евреев». Последнее в принципе верно, но для большинства совершенно разных людей по всему миру Израиль является объектом симпатии и идентификации, символом мирового еврейства. А нападки на символику еврейства, попытки её разрушения, согласно определению IHRA, уже является антисемитизмом.

Целью BDS является не мирное сосуществование арабов и евреев, не «решение двух государств», а полное уничтожение Израиля как еврейского государства (воззвание кампании от 2005 года о возвращении палестинских беженцев,статус которых передаётся по наследству — это именно о том). Каждый раз, когда речь заходит об «окончании оккупации», имеются в виду не так называемые палестинские территории, а само основание Израиля (в воззвании говорится об «освобождении всех арабских земель»). «BDS National Committee» (BNC) сотрудничает напрямую или при посредстве «Council of Palestinian National and Islamic Forces» среди прочего с такими организациями как «Хамас», «Палестинский исламских джихад» и «Народный фронт освобождения Палестины» (PFLP), которые тоже, думается, в представлении не нуждаются.

Полезно вчитаться в:

The History of the Boycott, Divestment, Sanctions (BDS) Movement

IHRA to JDA: DEfinitions of Antisemitism in 2012

Unpacking the Global Campaign to Delegitimize Israel. Drawing the Line between Criticism of Israel and DenyingItsLegitimacy

О взаимоотношениях между Критической теорией и государством Израиль (Ш. Григат)

При всём при этом само «Иерусалимское определение антисемитизма» помпезно начинается с преамбулы, будто международный договор, по содержанию полно воды и к пониманию самого феномена антисемитизма не добавляет совершенно ничего. Его можно было бы спокойно проигнорировать, но я уверен, мы часто будем сталкиваться с ним в будущем, в грядущих дискурсивных битвах «миролюбивых» антисионистов. Ларс Фишер, автор замечательного блога, обобщил и закрыл проблему следующими словами:

The Jerusalem Declaration of Antisemitism has precisely two purposes (and two purposes only):

  1. To declare the destruction of Israel as a Jewish state in secure borders she is realistically capable of defending a legitimate goal that has nothing to do with antisemitism.

  2. To obfuscate.

Do not let anybody tell you that there is anything more to the declaration or that it is worth entering into any kind of detailed exegesis of this wretched document because there are supposedly more profound issues at stake.

by olladij

Гельмут Тилен: О соотношении теории с практикой. Вместо некролога

[Гельмут Тилен был социологом и агрономом, преподавал в бразильском университете Порто Алегре и в своей деятельности ориентировался на максиму Макса Хоркхаймера, согласно которой «единственное средством помочь природе — это высвобождение её кажущейся противоположности: критического разума». Лишь случайно я узнал, что этот ученик Адорно и Хоркхаймера умер ещё в августе 2020-го года. Ни у одного из немецких издательств, где он время от времени публиковался — ни слова об этом. Что ж, тогда от меня. «Освобождение. Перспективы по ту сторону модерна» и «Пустыня живёт. По ту сторону государства и капитала» были, можно, сказать моим, хоть и не совсем удачным, посвящением в Критическую Теорию. Но в виду латиноамериканского контекста она значительно отличалась от немецкой, чем я часто по незнанию попрекал местных «адорнитов». Для последних Тилен был, пожалуй, слишком анархичным, для анархистов — слишком марксистским и теоретичным, и всё это из перспективы так называемого «третьего мира» и с вылазками на территорию Теологии освобождения. В добавок ко всему этому, он страдал от типичной для немецких левых интеллектуалов хворью: он напрочь отказывался понимать в чём проблема с так называемой «критикой государства Израиль», с так называемым левым антисемитизмом, маскирующимся под радикальную, антифашистскую фразу. Логика тут простая: просто слово в слово повторяешь «фиговыми листками левого антисионизма» за Аленом Финкилькраутом, Гиладом Ацманом, Норманом Филкельстейном, Ури Авнери и Моше Цукерманом, а то и Ноамом Чомским (тоже ебанулся уже на старости лет). Они же не антисемиты, ну и ты тогда тоже. Как говорится: попробуй, найди ошибку. Не говоря уже о том, что выше обозначенные господа-товарищи сами на факты и логику не особенно напирали. А их болтовня всегда пользовалась большой популярностью у немецких левых. Так, Тилен был единственным не проживающим или преподающим в Германии или Австрии политологом / социологом, подписавшим в 2006-м «Манифест» 25-ти учёных, выступавших за «немецкую ответственность перед Палестиной», окончание «особых отношений» между ФРГ и Израилем. Господа-товарищи, опять-таки, будучи большей частью политологами, могли бы знать, что «особые отношения» – это официозная болтовня немецкого политического персонала. Тот, кто на голубом глазу ручкается с израильским политическим персоналом (исторические причины, omg!), а другой рукой неустанно подписывает соглашения о сотрудничестве то с Турцией, то с Ираном, имеет в виду не «отношения» – они предполагали бы некую взаимность, некие эффекты с обеих сторон. Тот имеет в виду только свою «особую» роль в мире. А как часто немецкие политики считали нормальным, поучать Израиль на тему отстреливаться ему от антисемитов или нет — это песня отдельная и долгая. Обо всём этом могли подписавшиеся политологи знать, на то они и политологи. Но предпочли забить и забыть. Но дело давнее. Последующее пусть говорит за себя – liberadio]

Continue reading →

by olladij

Против академизма, за телесность

Долго сомневался, стоит ли вообще заводить эту тему. Но так уж и быть, в теме есть интересные аспекты. Я обычно обещаю остановиться на этих аспектах «как-нибудь в следующий раз» и, как правило, этого не делаю. Зачем? Это мог бы сделать и кто-нибудь другой. А liberadio никогда никому актуальности и непосредственной пользы не обещало, так что…

Начнём издалека. Некоторое время назад на глаза мне попался блог https://wokeanarchists.wordpress.com некоего загадочного Woke Anarchist Collective с довольно интересными тезисами о либеральной политике идентичности, набирающей популярность в анархистских кругах. «Нигилисты» полностью публиковать текст отказались, может быть, и не зря. Ну, так это сделал несколько позже Дедок на сайте Автономного действия и трактовал всё это дело в соответствии со своей антифеминистской идеей-фикс. За что получил вполне заслуженную отповедь.

Скажу сразу — текст Woke Anarchists обещал больше, чем смог выполнить, оказавшись на поверку плосковатым как по содержанию, так и по форме изложения. Группа, тем более, позиционировала себя как «Self-defining anarchists resisting the co-option of our movement by liberalism, academia and capitalism», что является довольно похвальным начинанием. Вместо очередного снисхождения в токсичный ад трансгендерно-радфемских разборок можно было обсудить проблематику идентичности вообще (марксизм вообще и Критическая теория, в частности, должны иметь что сказать по этому поводу), попытаться ещё раз, для самых альтернативно одарённых (среди прочих и для Дедка тоже) отграничить левый, революционный феминизм от его либеральных форм, и — не в последнюю очередь — поговорить о роли университетской науки в радикальных движениях.

Едва ли я сам смогу ответить на возникающие вопросы, но надо хотя бы откуда-то начать.

Помнится, много лет назад, плёл с сотоварищами и сотоварищками из FDA революционные заговоры в городке Виттен, в библиотеке имени Густава Ландауэра. Разговорился с дедом, который за этой библитечкой приглядывал, он мне показал на несколько новых (тогда) книг на английском, там, Сол Ньюмэн, Ричард Дэй, anarchist studies и т.п., и сказал что-то вроде: «Вот с этим у них там, в Штатах, хорошо дело поставлено. Вот и нам бы в университетах такого же надо». Пытался объяснить ему, что, в общем-то, нет, что всё это бесполезный бумажный гидроцефал, рождённый специфической академической средой, с её конкуренцией, «картелями цитирования» и необходимостью постоянно что-то публиковать и выдумывать новые темы для «исследований». Но это было муторное время после мирового кризиса, тогда как раз вошло в моду носить на руках наше анархистское солнышко Дэвида Грэбера (если честно, то после «Possibilities: Essays on Hierarchy, Rebellion, and Desire» не читал, как-то больше не интересовало), а постмодернистской мошеннице Джудит Батлер как раз вручили во Франкфурте премию имени Теодора Адорно. В некоторых немецких университетах на кафедрах философии и социологии начали появляться gender studies и можно было на полном серьёзе изучать «перформативность». Дед меня, наверное, тогда не понял. Continue reading →

by olladij

Что не так с пост-анархизмом?

ДЖЕСС КОН и ШОН ВИЛЬБУР

То, что сейчас называется некоторыми мыслителями, включая Сола Ньюмэна, «пост-анархизмом», может принимать много форм, но термин в целом относится к попытке обвенчать лучшие аспекты постструктуралистской философии с анархистской традицией. Один из способов читать мир, в общем, это объединённый: постструктурализм и анархизм. Как бы то ни было, термин подразумевает, что приставка «пост» указывает и на новый свой объект — намекая на то, что анархизм, как он до сих пор мыслился и практиковался, неким образом устарел. Вместе, эти оба смысла слова образуют нарратив: стареющий, утерянная сила (анархизм) должна быть спасена от устаревания смешением со свежей, жизненной силой (постструктурализм). Мы хотели бы поставить под вопрос предложения и телеологию этого нарратива, но не без некоторой благосклонности к тому, что он предлагает. Анархисты в самом деле с пользой перенимают многие вещи из постструктурализма:

1. Говард Ричард говорил, что «то, что иногда называется постмодернистским сознанием… могло более правдоподобно названо усовершенствованным пониманием символических процессов» (Letters From Quebec 2.38.8). Не рассматривая человеческие существа как автономных индивидов, воспринимающих мир объективно — наивная позиция реалистов, которая подразумевала бы, что наш выбор участвовать в иерархических и эксплуататорских системах, делается с открытыми глазами — постструктуралисты, скорее, указывают на множество способов, которыми наше осознание мира фильтруется через социальные «тексты», предписывающие нашу жизнь.

2. Поступая так, постструктуралисты открывают новое поле борьбы для политического анализа: борьбу за символы, знаки, представительства и значении в медиа-среде и повседневной жизни. Это было практически важным для феминистской теории в последние сорок лет и должно быть и для анархизма тоже.

3. Пока мы думаем о речи как об инструменте отличном от людей его использующих, мы не можем адекватно критиковать понятие «индивидуума» как изолируемой, само-содержательной единицы, а это означает, что у нас всё ещё проблемы с мышлением (или убеждением других попробовать мыслить) по ту сторону священных категорий капитализма. Подрывая наивно-индивидуалистские концепции субъективности, постструктурализм обеспечивает могучее подтверждение той важности, которую анархисты всегда приписывали общности и социальности.

4. Всё это даёт нам несколько великолепных инструментов для критики идеологии. Постструктурализм учит нас мыслить критично, так, что позволило бы нам смотреть сквозь кажущуюся политическую / этическую «нейтральность» определённых дискурсов. Мы можем использовать аналитические подходы постструктурализма, чтобы читать тексты на предмет того, как они используют язык для конструирования идентичностей и разделения, для того, чтобы поместить темы в рамки и искажать их, чтобы лгать посредством неупоминания, чтобы вывести в центр определённые перспективы, маргинализируя другие и т.д.

5. Понимать, что некоторые вещи, кажущиеся «естественными», сконструированы культурой — значит быть в курсе, что они могут быть сконструированы и иначе. Постструктуралисты бросают вызов представлению, что люди обладают «природой» или «сущностью», которая ограничивает и определяет то, чем они могут быть — пункт, который должен напомнить нам ответ Кропоткина социальному дарвинизму учёных вроде Хаксли, который утверждал, что капитализм и война являются просто общественными выражениями естественной борьбы за «выживание сильнейшего». Continue reading →

by olladij

Оммаж Симоне Вейль: «…решиться представить себе свободу»

Считается, что она была всем понемножку: марксисткой, анархисткой, интеллектуалкой, резко критиковавшей марксизм с анархизмом, политической философиней, дочерью среднего класса, неквалифицированной фабричной рабочей, еврейкой, гностической католичкой, феминисткой, пацифисткой и воинственной антифашисткой. Вероятно, она могла всем этим быть, причём одновременно, именно потому, что не хотела быть ничем из вышеперечисленного. Ничем исключительно. На это надо решиться. Может быть, в этом и кроется причина тому, что Вейль интересна лишь немногим. Католики тянут её на свою сторону, анархисты — к себе. Одни считают, что где-то в её довольно короткой жизни можно определить некие «переломные моменты», после которых она отдалилась от социал-революционной деятельности и ушла в религиозное созерцание; другие же, наоборот, подчёркивают «последовательность»: христианская этика не противоречит активной деятельности на стороне всех угнетённых. Образованная публика периодически вспоминает о ней: уже давно считается нормальным, время от времени (само)иронично вспоминать о мёртвых революционерах и других полоумных, которые в конце 1960-х воодушевляли неспокойную молодёжь. Иногда ей пользуются как Альбером Камю, ради самоубеждения, что образованная публика, де, стоит на верной стороне баррикад, не вдаваясь в подробности, что это за баррикады и насколько это серьёзно. (1) Философский курьёз, «красная дева», этакий женский Ницше, сумасшедшая и, в конечном счёте, совершенно бесполезная. Лично меня Симона Вейль заинтересовала много лет назад, и мне кажется приемлемым поинтересоваться у столь непрактичной персоны об общественной практике и вне юбилеев и круглых дат.

Биография Вейль изучена достаточно хорошо, при достаточном интересе не составит особого труда получить относительно полную картину её жизни в историческом контексте. Поэтому я ограничусь лишь общей информацией. Симона Вейль родилась в 1909-м году в обеспеченной еврейской семье в Париже, получила отличное образование и стала, в конце концов, преподавательницей философии. Интересовалась политикой и общественными конфликтами, часто выступала с поддержкой борьбы рабочих и безработных, что и принесло ей прозвище «красной девы». Она была участницей анархистских кружков и революционно-синдикалистских профсоюзов, читала коммунистические газеты, спорила с Троцким и де Бовуар. «Опыт показывает, что революционная партия, по формуле Маркса, вполне может завладеть бюрократическим и военным аппаратом, но не может его разбить. Для того, чтобы власть действительно перешла к рабочим, они должны объединиться, но не вдоль иллюзорных линий, возникающих из собрания одинаковых мнений, а вдоль реальных связей сообщества, возникающих из функций производственного процесса», писала Вейль в начале 30-х годов, выступая против устремлений Коминтерна подчинить себе профсоюзы. В то же время она придерживалась глубоко индивидуалистской позиции: «Вспомним же, что высшую ценность мы приписываем индивиду, не коллективу. (…) Только в человеке, в индивиде, мы находим намеренность и силу воли — единственные источники эффективного действия. Но индивиды могут объединять свои действия, не теряя при этом своей независимости».

Где-то в 1933-м она отдаляется от слабеющего синдикалистского движения и становится — не в последнюю очередь после прихода к власти в Германии Гитлера при тихом содействии социал-демократов и Коминтерна – всё более скептичной, что касается политики вообще. Continue reading →

by olladij

Антифа как самозащита, а не самоцель

[И снова на нашем канале Revolution Times, начало 2000-х, из серии «как мы пришли к тому, к чему мы пришли». А что, собственно, произошло? Ну, для контекста: нацистский беспредел 90-х годов, в особенности в Восточной Германии, сильно попортил имидж ФРГ на международной арене и заколебал праивтельство настолько, что оно релило взяться за дело и моблизировало так называемое гражданское общество. При этом оно продолжнало демонтаж Югославии и усложнять жизнь иностранцев и беженцев. Тем не менее, для части антифашистского движения это было возможностью влиться в “широкие народные массы”, поживиться кой-какими ресурсами и продвинуть кое-где свою политическую повестку. Революционно-автономной части антифы это сильно не понравилось и движение раскололось, а антифашизм лишился своих острых зубов и стал с тех пор тем, каким мы и знаем его сейчас – за всё хорошее, против всего плохого, т.е. за капитализм без нацистов… Перетащил к себе с заархивированного сайта yaroslavl.antifa.net, чтоб было для коллекции. Чего добру пропадать, верно же? – liberadio]

«Антифашизм является обороной без политического
видения. Он не может заместить собой
отсутствующую программу и несуществующие
представления о другом обществе.»
Антифа-календарь, 2001 г.

Что антифа и большая часть левых рано или поздно переживёт подобную катастрофу, как летом 2000 г., по нашему мнению, можно было уже давно предвидеть. С заката государственно-капиталистических государств в восточной Европе левые значительно убавили в весе не только численно, но и идейно. Крушение Восточного Блока и неверная оценка его экономической и общественной системы завели большую часть левых в кризис, которого могло и не быть, который всё же настал из-за неверной оценки и перспективы. Многие левые ретировались, если не отчаялись окончательно, в спокойные ниши и на родовые пастбища (прежде всего движение антифа и анти-АЭС). На протяжение лет антифа и левые находятся в обороне. Антифа реагируют большей частью только на активность нацистов, дают им определять свой календарь политических акций и не успевают, за несколькими исключениями, расставлять собственные акценты и связывать свою борьбу против нацистов и государства политически и социально с породившей их капиталистической системой.

Антифашизм, занимавшийся ещё в 70-х на краю левого спектра (а там, в частности – в «Союзе жертв нацистского режима», германской коммунистической партии, профсоюзах и «Юных социалистах») старыми и новыми нацистами, занял сразу после 1989/90 гг. всё более усиливающуюся позицию. В настоящее время антифашизм является единственной важной областью практики радикальных левых. С его помощью бесперспективность оборонного и «одно-точечного» движения объявляется перспективой, а некритичность в отношении к власти – критикой. Continue reading →