Archives

by olladij

Авангард и идеология. Послесловие к коммунизму советов

Йоахим Брун

Рабочий класс либо революционный, либо он не существует.

Карл Маркс, 1865

Труд есть религия социализма.

Фридрих Эберт, 1918

Революционные движения европейского пролетариата вспыхивают в эпоху между 1870-м и 1936-м годами, во время, которое начинается с Парижской коммуной, затем достигает своего апогея в немецкой Ноябрьской революции, итальянском «biannio rosso», восстанием в российском Кронштадте в 1921-м, чтобы навсегда завершиться в 1936-м году вместе с Испанской революцией. Все эти движения доказывают, что организации пролетарского класса, его партии и профсоюзы не способны понять ни его сути, ни его сущностного интереса, т.е. не умеют выразить их и воплотить. Более того, эти организации трансформируют класс в сословие временно занимающихся капитально-продуктивными задачами государственных граждан; они превращают классовую борьбу в смазочное средство для накопления. Но и сам класс не понимал себя, когда назначил эти организации своими интерпретаторами и адвокатами, когда он настаивал на том, чтобы его интерес, т.е. «экономику труда» (Маркс) признали в форме права и при помощи государства. Хотя таким образом класс обращается против капиталистических отношений в их тотальности, одновременно против эксплуатации и власти как в только в таком виде становящейся практической «критике политической экономии», он восстаёт одновременно против капитала и суверенитета как против всего лишь различных проявлений идентичного, негативного в себе общественного отношения.

Но остаётся проблема центральности, в том числе и организационной: снятие политического суверенитета капитала требует противостояния ему на равных, его упразднения как социально действительного. «Диктатура пролетариата» в виде якобинской, централизованной и военизированной кадровой партии – это ответ воинствующего крыла социал-демократии, против которого подлинные теоретики класса выдвинули идею «пролетарского антибольшевизма», а также: «марксистского антиленинизма» и мобилизовали практику советов. Именно советы должны были проводить аутентичную самоинтерпретацию класса и при этом решить проблему центральности, решаемости и социальной обоснованности. Подобно тому, как партийная форма призвана авторитарно приписывать и диктовать эмпирическим трудящимся объективно-научное классовое сознание сверху, так и форма советов должна обобщать и заострять эмпирическое сознание трудящихся снизу до его революционной истинности: Не возникает вопроса, какая концепция является более эмансипативной и правдивой; но также нет сомнений и в том, что ни та, ни другая концепция не могут разрешить взаимоотношений между классом и личностью, вопроса о сущности класса и эмпирии наёмного труда, о правде капитала и возникающей идеологии о, например, «достойной оплате труда», а скорее только мечутся в этой дилемме. Дедукции авторитарного, «научного социализма» как и индукции антиавторитарного коммунизма лишь ходят вокруг да около этих проблем. Это заставляет обе стратегии, авторитарную и либертарную, понимать сущность класса, рабочей силы как изначальной социальной силы, которая лишь отчуждает себя в капитале, как нечто, что не тождественно самому себе и которое не осознает себя, которая составляет общество, но только без сознания. Капитал же, напротив, должен был быть производным и иллюзией, оккупацией и высокомерием. Следовательно, как не понята продуктивность политической формы, т.е. её способность к трансформации; не понята и производительность экономической формы: её способность к абстракции и субсуммации. Всё это делает ленинизм столь же устаревшим, сколь и коммунизм советов вышедшим из моды.

Однако, когда материалистическая критика рабочего класса ещё, возможно, могла помочь, рэтекоммунисты из фракций официального рабочего движения СДПГ и КПД занимали наиболее передовую позицию. Не только потому, что в своих текстах, как Вилли Хун, указывали на этатизм социал-демократии и предостерегали от идеологической навязчивой идеи, что государство – понимаемое только как принцип – является воплощением и проводником народной воли; не только потому, что начиная с 1917-го года, с тех пор как Роза Люксембург написала свою книгу о русской революции, они объясняли сначала ленинизм, а затем, как его наследника, и сталинизм как производственные отношения государственного капитализма; не только потому, что они развили принцип советов как самоорганизации и самоуправления пролетариата, нет — их авангардизм заключается главным образом в том, что они впервые со времён утопического социализма, а также по эту сторону «научного социализма», они впервые изложили «Основные принципы коммунистического производства и распределения». В 1930-м г., за три года до так называемого так называемого нацистского «захвата власти». Именно такие авторы, как Антон Паннекук, Герман Гортер и Карл Корш, развили содержание коммунизма как безгосударственного и бесклассового мирового общества, а затем, после 1945 года и в почти полной изоляции, Кайо Брендель, Пауль Маттик и некоторые другие. Continue reading →

by olladij

История и беспомощность: мобилизация масс и современные формы антикапитализма

Моше Постоун, 2006

Как известно, период с начала 1970-х годов стал периодом масштабных исторических структурных трансформаций мирового порядка, которые часто называют переходом от фордизма к постфордизму (или, лучше сказать, от фордизма к постфордизму и неолиберальному глобальному капитализму). Эта трансформация социальной, экономической и культурной жизни, повлёкшая за собой подрыв государственно-центричного порядка середины 20-го века, была столь же фундаментальной, как и более ранний переход от либерального капитализма 19-го века к государственно-интервенционистским, бюрократическим формам 20-го века.

Эти процессы повлекли за собой далеко идущие изменения не только в западных капиталистических, но и в коммунистических странах, привели к краху Советского Союза и европейского коммунизма, а также к фундаментальным преобразованиям в Китае. Соответственно, они были истолкованы как означающие конец марксизма и теоретической актуальности критической теории Маркса. Однако эти процессы исторической трансформации также подтвердили центральное значение исторической динамики и масштабных структурных изменений. Эта проблема, лежащая в основе критической теории Маркса, как раз и ускользает от понимания основных теорий непосредственно постфордистской эпохи – Мишеля Фуко, Жака Деррида и Юргена Хабермаса. Недавние трансформации показали, что эти теории были ретроспективны, критически ориентированы на фордистскую эпоху, но больше не адекватны современному постфордистскому миру.

Подчёркивание проблематики исторической динамики и трансформаций бросает иной свет на ряд важных вопросов. В этом эссе я начинаю рассматривать общие вопросы интернационализма и политической мобилизации сегодня в связи с масштабными историческими изменениями последних трёх десятилетий. Однако прежде я кратко коснусь нескольких других важных вопросов, которые приобретают иной оттенок, если рассматривать их на фоне недавних всеобъемлющих исторических трансформаций: вопрос об отношении демократии к капитализму и его возможном историческом отрицании – в более общем смысле, об отношении исторической случайности (и, следовательно, политики) к необходимости – и вопрос об историческом характере советского коммунизма.

Структурные преобразования последних десятилетий привели к изменению на противоположное, как казалось, логики растущего государствоцентризма. Тем самым они ставят под сомнение линейные представления об историческом развитии – будь то марксистские или веберианские. Тем не менее масштабные исторические закономерности «долгого двадцатого века», такие как подъём фордизма из кризиса либерального капитализма 19-го века и более поздний крах фордистского синтеза, позволяют предположить, что в капитализме действительно существует всеобъемлющая модель исторического развития. Это, в свою очередь, подразумевает, что рамки исторической случайности ограничены данной формой социальной жизни. Одна лишь политика, например различия между консервативными и социал-демократическими правительствами, не может объяснить, почему, например, режимы на Западе, независимо от партии власти, углубляли и расширяли институты государства всеобщего благосостояния в 1950-е, 1960-е и начале 1970-х годов, а в последующие десятилетия лишь сокращали такие программы и структуры. Конечно, между политикой различных правительств были различия, но это были различия скорее по степени, чем по характеру.

Я бы утверждал, что такие масштабные исторические закономерности в конечном счёте коренятся в динамике капитала и в значительной степени упускаются из виду в дискуссиях о демократии, а также в спорах о преимуществах социальной координации, осуществляемой посредством планирования, по сравнению с координацией, осуществляемой рынками. Эти исторические закономерности подразумевают определённую степень ограниченности, исторической необходимости. Однако, пытаясь разобраться с такого рода необходимостью, не нужно её овеществлять. Одним из важных вкладов Маркса было исторически конкретное обоснование такой необходимости, то есть крупномасштабных моделей капиталистического развития, в детерминированных формах социальной практики, выраженных такими категориями, как товар и капитал. При этом Маркс понимал эти закономерности как выражение исторически конкретных форм гетерономии, ограничивающих сферу политических решений и, следовательно, демократии. Из его анализа следует, что преодоление капитала подразумевает не только преодоление ограничений демократической политики, вытекающих из системно обоснованной эксплуатации и неравенства; оно также подразумевает преодоление детерминированных структурных ограничений действия, тем самым расширяя сферу исторической случайности и, соответственно, горизонт политики.

В той мере, в какой мы решаем использовать «неопределённость» в качестве критической социальной категории, она должна быть целью социального и политического действия, а не онтологической характеристикой социальной жизни. (Именно так она обычно представляется в постструктуралистской мысли, которую можно рассматривать как овеществленный ответ на овеществлённое понимание исторической необходимости). Позиции, онтологизирующие историческую неопределённость, подчёркивают, что свобода и случайность взаимосвязаны. Однако они упускают из виду ограничения случайности, накладываемые капиталом как структурирующей формой общественной жизни, и по этой причине в конечном счёте неадекватны в качестве критических теорий современности. В рамках представленной мною концепции понятие исторической неопределённости может быть переосмыслено как то, что становится возможным при преодолении ограничений, налагаемых капиталом. Социал-демократия в этом случае будет означать попытки смягчить неравенство в рамках необходимости, структурно навязанной капиталом. Посткапиталистическая общественная форма жизни, будучи неопределённой, может возникнуть только как исторически детерминированная возможность, порождённая внутренним напряжением капитала, а не как «тигриный прыжок» из истории. Continue reading →

by olladij

Нарратив деколонизации опасен и ошибочен

[В принципе, в основном — по делу, но либеральненько так. Укажу только на два пункта: антисемитизм — не расизм, а кое-что другое; к перспективе создания отдельного палестинского государства отношусь куда более скептически, чем автор-демократ. Хотелось бы сначала узнать на какой политико-экономической основе оно будет строить свою суверенность, кроме вымарщивания деняк из ООН и постоянной гражданской войны между исламскими мафиозными структурами. Оно же будет современным, не халифатом каким-нибудь, да ведь? «Левиафаном», а не «Бегемотом», правда же? Друг-анархист один интересуется, не для себя спрашиваю. Или будет уже сразу квирным анархо-коммунизмом по фану, как считают псевдолевые wokies в университетских кампусах? Нет ответов. – liberadio]

 

Саймон Себаг-Монтефиорe, 27.10.23

Мир в израильско-палестинском конфликте был труднодостижим ещё до варварской атаки ХАМАСа 7-го октября и военного ответа Израиля. Теперь же он кажется почти невозможным, но его суть ясна как никогда: В конечном счёте, речь идёт о переговорах по созданию безопасного Израиля рядом с безопасным палестинским государством.

Какими бы ни были огромные сложности и проблемы, связанные с созданием такого будущего, для порядочных людей должна быть очевидна одна истина: убийство 1400 человек и похищение более 200, включая десятки мирных жителей, было глубоко ошибочным. Атака ХАМАС напоминала средневековый монгольский набег с целью резни и добычи человеческих трофеев – за исключением того, что она была записана в режиме реального времени и опубликована в социальных сетях. Однако с 7-го октября западные учёные, студенты, художники и активисты отрицают, оправдывают или даже празднуют убийства, совершенные террористической сектой, провозгласившей программу антиеврейского геноцида. Что-то из этого происходит открыто, что-то — под маской гуманизма и справедливости, а кое-что — под шифром, наиболее известным из которых является «from the river to the sea» – леденящая душу фраза, неявно одобряющая убийство или депортацию 9-и миллионов израильтян. Кажется странным, что приходится говорить: Убийство мирных жителей, стариков, даже младенцев – это всегда неправильно. Но сегодня сказать это необходимо.

Как образованные люди могут оправдывать такое бессердечие и принимать такую бесчеловечность? Здесь играет роль множество вещей, но большая часть оправдания убийств мирных жителей основана на модной идеологии «деколонизации», которая, если принять её за чистую монету, исключает переговоры о создании двух государств — единственное реальное решение этого векового конфликта — и является столь же опасной, сколь и ложной.

Я всегда удивлялся левым интеллектуалам, которые поддерживали Сталина, и тем аристократическим симпатизантам и борцам за мир, которые оправдывали Гитлера. Сегодняшние апологеты ХАМАСа и отрицатели зверств с их механическими обличениями «поселенческого колониализма» принадлежат к той же традиции, только ещё хуже: у них есть множество доказательств убийства стариков, подростков и детей, но в отличие от тех глупцов 1930-х годов, которые постепенно приходили к истине, они ни на йоту не изменили своих взглядов. Отсутствие порядочности и уважения к человеческой жизни просто поражает: почти сразу же после атаки ХАМАСа объявился легион людей, которые преуменьшают значение этой бойни или отрицают, что зверства вообще имели место, как будто ХАМАС просто провёл обычную военную операцию против солдат. Отрицатели 7-го октября, как и отрицатели Холокоста, существуют в особенно тёмном месте.

Нарратив деколонизации обесчеловечил израильтян до такой степени, что рационально мыслящие люди оправдывают, отрицают или поддерживают варварство. Он утверждает, что Израиль – это «империалистическо-колониальная» сила, что израильтяне – «поселенцы-колониалисты» и что палестинцы имеют право уничтожить своих угнетателей. (7-го октября все мы узнали, что это значит). В нём израильтяне рассматриваются как «белые» или «примыкающие к белым», а палестинцы — как «цветные».

Эта идеология, влиятельная в академических кругах, но давно нуждающаяся в серьёзном вызове, представляет собой токсичную, исторически бессмысленную смесь марксистской теории, советской пропаганды и традиционного антисемитизма Средних веков и 19-го века. Но его нынешним двигателем является новый анализ идентичности, который рассматривает историю через концепцию расы, основанную на американском опыте. Аргумент заключается в том, что «угнетённым» практически невозможно быть расистами, так же как и «угнетателю» невозможно быть объектом расизма. Евреи не могут страдать от расизма, поскольку считаются «белыми» и «привилегированными»; хотя они не могут быть жертвами, они эксплуатируют других, менее привилегированных людей — на Западе через грехи «эксплуататорского капитализма», а на Ближнем Востоке — через «колониализм». Continue reading →

by olladij

Мудрость ХАМАС. Они понимают свою войну, а многие на Западе — ещё нет

Матти Фридман

“деколонизаторы” палятся

В дни после того, как 7-го октября террористы ХАМАС вторглись в Израиль, начав нынешнюю войну в Газе, многие считали, что ХАМАС ошибся. Слово «просчёт» постоянно звучало в новостях и в заявлениях израильских лидеров. Люди здесь, в Израиле, были подстёгиваемы к действию этой бойней. Западные правительства отреагировали на это шоком и отвращением. Гражданское население Газы видело надвигающуюся катастрофу. Теперь ХАМАС был к этому готов! О чем они думали?

Но сейчас, спустя почти три месяца, когда несколько моих знакомых погибли в бою, а один все ещё находится в заложниках в Газе, мне легче понять, о чем думали лидеры ХАМАС. Более того, все чаще стоит задуматься о том, что они не ошиблись.

Во многих отношениях ХАМАС понимал мир лучше, чем мы, израильтяне. Люди, пришедшие через границу, и те, кто их послал, возможно, понимали нынешнее состояние Запада лучше, чем многие западные люди. Более того, они понимали войну, которую ведут, когда как многие из нас не понимали – и не понимают до сих пор.

Некоторые аспекты успеха ХАМАС легко заметить — например, поведение западной прессы. Имея дело с репортёрами в ходе многочисленных вспышек насилия с момента прихода к власти в Газе в 2007-м году, ХАМАС понял, что большинство из них можно кооптировать или принудить, и что освещение событий в Газе будет надёжно сфокусировано на жертвах среди гражданского населения, прикрывая причину войны, представляя военные операции Израиля как зверства и тем самым оказывая давление на Израиль, чтобы он прекратил военные действия.

Это могло показаться маловероятным в первые несколько дней после 7-го октября, когда шок от варварства ХАМАС был ещё свеж. Но это произошло, как мы видим из недавнего потока материалов, содержащих вариации на тему того, что эта война – одна из худших в истории и что ответственность лежит на Израиле.

ХАМАС также знал, что, столкнувшись с душераздирающими кадрами гибели мирных жителей, некоторые западные лидеры в конце концов оступятся и обвинят израильтян, помогая ХАМАС жить, чтобы атаковать при следующей возможности. Прошло около пяти недель, прежде чем это случилось с французом Эммануэлем Макроном («Этих детей, этих женщин, этих стариков бомбят и убивают. Так что для этого нет никаких причин и никакой легитимности») и канадцем Джастином Трюдо («Мир является свидетелем убийства женщин, детей, младенцев. Это должно прекратиться»).

И ХАМАС знал, что международные организации, финансирующие Газу, такие как ООН, в основном закрывающие глаза на масштабное военное строительство ХАМАС за их счёт (а в некоторых случаях даже на их объектах), направят свою ярость только на Израиль и сделают все возможное, чтобы притупить последствия действий ХАМАС.

Все это свидетельствует не о просчётах ХАМАС, а о восхитительном понимании реальности.

Чтобы разобраться в понимании происходящего ХАМАСом и в нашем собственном непонимании, нужно спросить, что такое война ХАМАСа. Именно этот вопрос поможет нам начать разгадывать одну из основных загадок 7-го октября: почему историческое массовое убийство евреев, ещё до начала ответных действий Израиля, вызвало мощную волну враждебности не к нападавшим, а к евреям. Continue reading →

by olladij

Царствие грядёт

[В момент своего появления «Империя» произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Погрустневшие после развала и реинтеграции Восточного блока левые воспрянули духом — кто-то снова лестно разъяснил им кто и зачем они в этом мире. И новый класс управленцев, считающих себя левыми, а свои классовые притязания — антагонизмом Империи капитала, с восторгом бросился с головой в активизм и политиканство. Двадцать лет спустя от учения Негри и Хардта не осталось ничего, кроме академического пиздабольства псевдолевых из среднего класса. Упоминаемый в этой критической рецензии 2002-го года тезис Роберта Курца, мол, когда люди не смотрят, вещи занимаются между собой коммунизмом, долгое время был инсайдерской шуткой в школе критики идеологии, в простанародье – у «антинемцев» (мемчиков тогда ещё не было). Затем Бобби умер и его хохмы постепенно забылись, в каком-то смысле он как и Негри до конца жизни оставался кондовым ленинистом. Но в чём ему никогда нельзя было отказать — это в том, что он никогда в отличие от Негри не был антисионистом и всегда активно хуесосил антисемитов, маскирующихся под благочестивых «левых критиков Израиля», по причине чего однажды и разосрался с группой «Кризис». Но это уже совсем другая история. – liberadio]

Труд Негри и Хардта «Empire» обслуживает потребность левых в толковании мира, но мало что объясняет.

Андреас Бенль

Своей книгой «Империя» Антонио Негри и Майкл Хардт, очевидно, написали стандартный труд для движения против глобализации. Книга удовлетворяет левые потребности. В конце концов, вряд ли есть ещё столь массивные труды, претендующие на глобальную критику капитализма. Кроме того, описание Хардтом и Негри «нового мирового порядка» кажется более оригинальным, чем то, что обычно предлагается в этой области.

«Империя» воздерживается от открытого антиамериканизма и, таким образом, может восприниматься и за пределами регрессивного антиимпериализма традиционных левых. К сожалению, это уже не мелочь, учитывая обратную реакцию левых, которые доходят до некогда «антинемецкого» спектра и спонтанно интерпретируют антиамериканский и антисемитский террор исламистов как реакцию на преступления внешней политики США и вообще на страдания, которые ежедневно порождает капиталистический миропорядок. Таким образом, вопрос заключается в том, является ли энтузиазм, с которым Негри и Хардт относятся к протестам против «глобализации», просто недоразумением, или же сходство лежит на более глубоком уровне.

В «Империи» Хардт и Негри 150 лет спустя вновь обращаются к пафосу «Коммунистического манифеста». Смена парадигмы от классического империализма национальных государств к транснациональной империи, произошедшая после Второй мировой войны, заново ставит вопрос о коммунистическом снятии капитализма.

Для Хардта и Негри история национальных государств, колониализма, фашизма – всех отдельных явлений буржуазной современности – лишь преходящие этапы на пути к буквально безграничному капиталистическому обобществлению: «В отличие от империализма, Империя не создаёт территориального центра власти, не основывается на априорно фиксированных границах и барьерах. Она децентрализована и детерриториализована, это аппарат власти, который постепенно поглощает глобальное пространство во всей его полноте, включая его в свой открытый и расширяющийся горизонт. (…) Различные национальные цвета империалистической карты сливаются и перетекают в глобальную радугу Империи».

Антагонизм империи, «Множество», представляется столь же линейным. Это «вновь созданный и расширенный постмодерновый пролетариат». Количественно Множество включает в себя «почти всё человечество, которое либо интегрировано в сети капиталистической эксплуатации, либо подвержено им». В качественном отношении Множество – это всеобщий интеллект: Марксова перспектива социального знания как непосредственной производительной силы становится реальной благодаря компьютеризации производства.

Техническое развитие требует автономии и сотрудничества вместо централизации и дисциплины. По мнению Хардта и Негри, это значительно расширяет потенциал коммунистического обобществления. В конце концов, капиталистическое развитие всё больше позволяет множеству людей организовывать производство без капиталистического командования.

Хардт и Негри формулируют свою философию истории, которая не хочет быть философией истории, в явной оппозиции к любой диалектике, которая отвергается как «телеологическая». На её место приходят два методологических подхода. Первый – «критический и деконструктивный», направленный на «ниспровержение гегемониального языка и социальных структур». Это позволит выявить «онтологическую основу, предлагаемую творческой и продуктивной практикой толпы».

Теперь она должна быть основана «конструктивно, этически и политически». Таким образом, Империя и Множество в конечном счёте сталкиваются друг с другом совершенно неопосредованно. Практики пролетарской толпы действительно представляют собой Империю, но только негативно, поскольку она постоянно ломает сопротивление Множества. Под поверхностью Империи баланс неумолимо смещается к концу в сторону освобождения Множества. Continue reading →

by olladij

Агитпроп в академическом обличье

Марсель Маттис о том, как антиимпериализм возвращается в форме «постколониализма». [Ещё один аспект постмодернистского разжижения головного мозга. – liberadio]

За шоком от жестокости массовых антисемитских убийств последовал шок от того, как к ним относятся во всем мире. Большинство антиизраильских толп на улицах крупных европейских и североамериканских городов, похоже, давно эмансипировались от политической реальности и больше не восприимчивы к живому опыту. Об этом можно судить по тому, что, как ни парадоксально, коллективные убийства ХАМАСа не заставили сторонников палестинского дела дистанцироваться от джихадистов; напротив, кажется, что уличные сборища легитимизируют, если не празднуют, борьбу ХАМАСа против Израиля.

Пресловутая отсылка на то, что не всякая критика Израиля является антисемитской, лишь затушёвывает тот факт, что в глобальной перспективе антисемитизм сегодня проявляется прежде всего в форме критики Израиля. Отделение наземного наступления ЦАХАЛа от события 7-го октября, спровоцировавшего войну, угроза геноцида («смерть, смерть Израилю») и нерефлексивное проецирование всего зла на еврейское государство («геноцид», «убийца детей») характерны для преувеличенной враждебности к Израилю. В фантасмагории о том, что Израиль проводит геноцид палестинцев, получает распространение геноцидальная фантазия о насилии, направленном против евреев. Представление Израиля как плацдарма колониально-расистского империализма, контролируемого «Западом», -занятие тех, кто не хочет говорить о том, что в эскалации виноват ХАМАС. Это происходит потому, что большинство врагов еврейского государства заинтересованы не в критике израильской политики, а в объявлении Израиля нелегитимным как государства, гарантирующего еврейский суверенитет. Их цель – ликвидировать государство Израиль.

Подведение итогов Жаном Амери в 1976 году потому и тревожно актуально, что в нём он признает изменчивость проявлений вечно одинаковых обид: «Антисемит хочет (…) видеть в еврее радикальное зло: ростовщик на службе у князя – такой же объект ненависти, как и израильский генерал. Для антисемита еврей – это, как бы он ни выражался, отброс: Если его заставляют быть торговцем, он становится кровопийцей. Если он интеллектуал, то он дьявольский разрушитель существующего мирового порядка. Если он фермер, то он колонизатор, если солдат, то жестокий угнетатель. Если он проявляет готовность ассимилироваться (…), то для антисемита он — забывший о чести интервент; если он требует (…) своей „национальной идентичности”, то его называют расистом».

Исламисты не скрывают, что уничтожение еврейского государства, на месте которого будет создан халифат, – это только начало и что за ним должны последовать другие западные демократии. Путина же нельзя считать даже тайным союзником исламистской мафии. И последнее, но не менее важное: на фоне агрессивной войны России против Украины антизападное течение добивается создания нового глобального политического порядка. Что объединяет семантику постколониальной теории и российской доктрины, так это их навязчивая враждебность к «Западу» и всему, что с ним связано. Вполне логично, что путинизм имеет поразительно схожее мировоззрение с теми, кто борется против всего «западного» во имя так называемого Глобального юга. Обе точки зрения объединяет почти идентичная интерпретация Второй мировой войны и её перенос на историко-политическое понимание современности. Continue reading →

by olladij

Контрреволюция против Израиля

Initiative Sozialistisches Forum

«Ситуация еврея такова, что всё, что он делает, обращается против него».

Жан-Поль Сартр, 1945

«Согласно фашистскому мышлению евреи не имею права ни оставаться там, где они есть, ни иметь возможности создать собственную нацию.

Альтернативной является уничтожение».

Теодор В. Адорно, 1950

«Сегодня больше нет антисемитов, все всего лишь понимают арабов».

Фридрих Дюрренматт, 1976

Сионизм есть ничто иное как последняя буржуазная революция современности. Теодор Герцль, чей труд по философии государства и права под названием «Еврейское государство» сделала эту революцию в 1896 году вообще мыслимой, подобно тому, как «Общественный договор» Жан-Жака Руссо в 1762-м сделал возможной французскую, а Давид Бен Гурион, израильский Ленин, являют собой ничто иное как еврейскую версию великих буржуазных революционеров вроде Максимилиана Робеспьера, Сен-Жюста и Дантона. Однако, революция, тем более буржуазная – это не детский утренник, и ценой провозглашения прав человека были гильотина и революционный террор, и, в конце концов, наполеоновские войны против феодально-абсолютистских сил, отказывавшихся принять принцип Нового времени, «Code civil», т.е. обобществление по принципу сделавшихся субъектами индивидов под надзором капиталистического суверена. Дабы гарантировать телесную неприкосновенность, необходимо было казнить короля. В 1789-м году феодальному обществу пришлось уступить место принципу «egalite, liberte и fraternite», а Карл Маркс, который без труда оклеветал это движение как прогресс в сторону «infanterie, kavallerie и artillerie», в то же время признал, что лишь так история человечества приобрела своё специфическое предназначение — разумность. Лишь революционное насилие придало (человеческому) роду отличное от зоологического предназначение. Тем самым буржуазная революция содержала в себе зерно своего совершенно «иного», коммунизма как свободной ассоциации. И в том заключалась диалектика Просвещения, что буржуазия пыталась саботировать прогресс разума за пределы капиталистического обобщения, чтобы превратить провозглашение прав человека в обычное естественное право, а тем самым в антропологию всеобщей конкуренции. Но в 1789-м году этот принцип был атакой на подчинение человека клерикальным и феодальным властям, т.е. собственно формальным началом истории человеческого рода. А всякая великая революция, заслуживающая своего имени, находит и свою контрреволюцию, свою Вендею. Вендея сионистов называется Палестиной, а аncien regime, блок из попов, крестьян и верных королю аристократов, намеревавшийся преградить якобинцам путь, зовётся сегодня PLO, «Исламский джихад», ХАМАС и Хизболла, а кроме того, чтобы заправить исламофашизм по-европейски, щепотка постмодерна, мультикультурализма и левобуржуазного пацифизма.

Несчастьем сионизма было то, что его революция могла быть только несвоевременной, но кроме того – что она являет собой буржуазную революцию евреев. Не ясно, что для Израиля обладает более разрушительным эффектом. Т.к. революция сионистов произошла в то время, когда Запад уже давно не только отказался от программы Просвещения, но и в ходе всеобщего кризиса капитала 1929-го года и в форме Германии как «чёрной дыры» капиталистического обобществления радикализовался до того, что стилизировал евреев до «антирасы» и непосредственного антипринципа человечества, чтобы затем в бреду сначала дискриминировать их как воплощение «накопительского капитала», затем преследовать, и, в конце концов, убить их. В форме антисемитизма Германия отозвала прокламацию прав человека. Она сделала это ввиду антисемитизма не только как воплощения экономических, но и политических бредовых представлений: ведь антисемитизм стремился не только к экономическому благоденствию народного коллектива, но и к государству целого народа, к национальному самоопределению гомогенного в себе убийственного коллектива, т.е. к идентичности немцев как расы, как злокачественной природы. Эта попытка при помощи объявления евреев врагами не только присвоить немцам загадку капиталистической продуктивности как их изначальной собственности, т.е. одновременно поглотить и переварить причину того, что суверенная монополия на насилие функционирует, что система приказов и повиновения является столь же неоспоримой, сколь спонтанной, что готовность к жертве и, прежде всего, к убийству становится первой, воплощённой природой человека. Это и было смыслом Нюрнбергских законов: всякое условие, которое якобы определяло, что должно считаться еврейским, было одновременно с этим и попыткой сконструировать «немецкое» и воплотить его в суверене. Фашизм нацистов уничтожал евреев, дабы создать народный коллектив, т.е., в конечном итоге: снять буржуазное общество, из экономического краха которого он произошёл, в некоем подобии государства-муравейника. В этом смысле Гитлер был первым джихадистом, а мудрый наблюдатель вроде Уинстона Черчилля мог ответить на вопрос, чем является книга «Моя борьба», что она служит «новым Кораном» для немцев. Continue reading →

by olladij

Почему палестинцы остаются париями в арабском мире?

Джейсон Швили

Бедственное положение палестинцев уже давно стало поводом для гордости прогрессивных левых, а кровавый погром, учинённый ХАМАСом на юге Израиля, придал ему ещё большую значимость. Парадоксально, но в то время как многие левые на Западе так яростно поддерживают палестинцев, правители арабских стран, видевшие их вблизи и вложившие в них миллиарды, считают их незадачливым, неисправимым народом.

Арабские государства всегда на словах поддерживали палестинцев – в основном из уважения к глубоко антисемитской “арабской улице”, последовательно осуждая Израиль за неспособность палестинцев продвинуть свой проект. Однако все чаще арабские государства смотрят на палестинцев с нетерпением и без симпатии. В лучшем случае арабские страны рассматривают палестинцев как обузу. В худшем случае они считают их просто создателями проблем.

Устав от коррупции, междоусобиц и неуступчивости палестинцев, некоторые арабские государства решили заключить мир с Израилем, не дожидаясь разрешения израильско-палестинского конфликта, который выглядит все более недостижимым. Неизбежно, что их примеру последует ещё большее число арабских государств, когда они поймут, что палестинцев больше не стоит поддерживать ни финансово, ни морально.

Исторически сложилось так, что арабские государства заботились о палестинцах в первую очередь для того, чтобы использовать их в качестве козыря, с помощью которого можно было бы опозорить Израиль и изолировать его в международном сообществе. Именно поэтому 1,5 млн. палестинцев до сих пор живут в лагерях беженцев, созданных во время и после войны 1948 года. Арабские государства поддерживают эти лагеря и убогие условия жизни в них для того, чтобы оказать давление на Израиль с целью предоставления ему “права на возвращение”, в результате которого миллионы палестинцев наводнят еврейское государство, сводя на нет его еврейское большинство, а значит, и его существование.

В 1952 году бывший глава UNRWA сэр Александр Галлоуэй так охарактеризовал политику арабских государств в отношении палестинских беженцев: “Арабские государства не хотят решать проблему беженцев. Они хотят сохранить её как открытую болячку… как оружие против Израиля. Арабским лидерам наплевать, будут ли беженцы жить или умрут”.

Если арабские режимы не могут удержать палестинцев в лагерях, то у них есть другие способы сделать так, чтобы они не интегрировались в их общество. Например, в Ливане палестинцам запрещено работать по 39 специальностям, включая медицину, стоматологию, фармацевтику и юриспруденцию. В большинстве арабских государств палестинцы считаются иностранцами, им отказано в гражданстве и основных правах.

Арабские государства считают палестинцев отъявленными негодяями, которые создают нестабильность и даже угрожают режимам, в которых они живут. Действительно, палестинцы также имеют опыт насилия в арабских странах. Например, в Иордании в 1970-1971 гг. во время восстания “Чёрный сентябрь” палестинцы пытались свергнуть иорданское правительство. В ответ иорданцы уничтожили около 15 тыс. палестинцев и изгнали из страны Организацию освобождения Палестины (PLO), которая затем перебралась в Ливан. Continue reading →

by olladij

Ispe dixit: Юрий Ларин, “Евреи и антисемитизм в СССР”, 1929

Примечательная книжка большевика Юрия Ларина о еврейском вопросе оказалась не столь примечательной. Примечательной она считается потому, что, якобы, является чуть ли не единственной работой, честно обратившейся к проблематике антисемитизма в советском обществе – среди остатков буржуазии, среди городской интеллигенции, крестьянства и социалистического пролетариата, который по определению таких идеологий самостоятельно не развивает. Свои рассуждения он подкрепляет довольно интересными (для людей специально интересующихся тематикой) социологическими данными о стремительно меняющейся структуре постреволюционного общества и возникающими в нём новыми противоречиями.

Не столь примечательным это сочинение является по следующим причинам. Лариновское понимание антисемитизма как некоей особенной формы расизма интересовать нас сегодня больше не может, оно элементрано устарело. Ларин понимает, что т.н. “российский” пролетариат ещё недостаточно “зрел”, не свободен ещё от национализма и шовинизма. А согласно известным тру-доктринам (нам ещё однаджы придётся серьёзно поговорить не только о Ленине, но и о Дьёрде Лукаче, например), на девственно чистый революционный и объединённый под знамёнами научного социализма в революционной пролетарской партии субъект либо оказывают тлетворное влияние извне какие-то тёмные силы, либо родная партия провела недостаточно просветительской работы в базисе. (Именно поэтому на всякое диссидентство более развитое советское общество могло реагировать только карательной психиатрией – появление бунтарей в социалистическом обществе теория отражения, судя по всему, кроме как психическими отклонениями объянить не могла.) О “границах просвещения”, о которых говорила Критическая теория, Ларин ещё ничего не знает, но среди прочего уповает в борьбе с антисемитизмом на усиленные государственные репрессии, т.е. догадывается, что просветительская работа, логические аргументы жидоискателей особо не впечатляют. Т.е. им можно надавать государственным тапком по жопе и заставить замолчать, заставив их тем самым верить в свои теории заговора ещё более истово – иначе бы за них не наказывали. В остальном – надо просто блюсти достойную строителя коммунизма мораль в повседневной жизни: не употреблять вещества без меры, не чпокаться с малознакомыми женщинами, научиться завязывать галстук, надевать одинаковые носки, а там глядишь, и такой симптом индивидуального морального разложения как юдоедство к тебе не привяжется. Короче, что может интресного сказать нам Юрий Ларин о т.н. еврейском вопросе в раннем СССР? Да ничего интересного, в общем-то. Но попытка в целом зачётная. Дедам – респект, конечно, как говорится, какие бы они ни были. Других у нас с вами нет.

Следующая, четвёртая линия мероприятий, подрывающая корни под распространением антисемитских настроений — это борьба против извращений практики советских органов в национальной области, иногда имеющих место. Притом извращения эти бывают двоякого типа. Один — из чрезмерного усердия создают такие привилегии для непролетарских слоёв еврейского населения, которые дают затем обильную пищу антисемитским настроениям и вообще недопустимы. Правда, извращения этого рода не так часты, но всё же бывают. Укажу, например, на изумительное разрешение ввоза мацы из-за границы для еврейской религиозной общины Москвы, данное кёнигсбергским торговым консульством СССР на пасху 1929 г. Маца (религиозный еврейский хлеб) была привезена в Москву и раздавалась перед пасхой бесплатно в московских синагогах всем верующим евреям бесплатно — в то самое время, как для всего населения только что введены были заборные книжки, ограничившие потребление хлеба и муки. Факт этот вызвал изумление во всей партийной организации Москвы и справедливое негодование широких слоёв, нашедшее тогда же себе отражение в московской печати.

Извращения второго рода, встречающиеся чаще, выражаются в непредоставлении трудящейся части еврейского населения фактического пользования теми правами, которые неоспоримо принадлежат её по советской конституции. Сюда относится невыделение населёнными преимущественно евреями групп деревень, местечек, городов и обособленных районов крупных городов в национальные еврейские советы. Таких местечек и городов много, например, на Украине. По конституции, каждая народность, составляющая в каком-либо пункте большинство населения, имеет право на образование там национального совета (с обеспечением свободы родного языка национальным меньшинствам данного пункта). Невыполение этого в ряде случаев для евреев создаёт у окрестного населения взгляд на еврейских трудящихся как на не вполне полноправных граждан, как на граждан второго разряда (раз к ним не применяются общие постановления конституции). В объяснение такой практики иногда указывают, что неудобно, например, организовать в Бердичеве городской совет и городские учреждения на еврейском языке, ибо тот же Бердичев одновременно служит окружным центром для большого количества крестьян украинской национальности.

Continue reading →

by olladij

Чей мальчик потерялся?

В начале декабря 2022-г Латвия выпиздила российских либеральных оппозиционеров и оппозиционерок с телеканала «Дождь» на мороз. Я бы, если честно, отнёсся к этому как к очередному, одному из многих скандалов этой инцестуозной тусовки чистоплюев. Но рассуждения о «наших мальчиках» и как с ними быть застряли в мозгу, хотелось додумать, но не получалось. Тем более сходные позиции были слышны совсем недавно и на продуктах полураспада «Эха Москвы».

Может быть, всё намного проще, чем кажется поначалу. Просто начнём и посмотрим, куда эти рассуждения нас приведут. Мышление — это work in progress. Готовых и завершённых истин или ежедневной актуальной аналитики я вам никогда не обещал, да они никому в данной ситуации не помогут. Помогут пожертвования ЗСУ или аффилированным либертарным подразделениям и организациям, занимающимся гуманитарной деятельностью в Украине или в украинской диаспоре за рубежом. Так как there is no other business like charity business, будьте разборчивы и внимательны.

Почему только теперь, спустя больше года после начала полномасштабного вторжения РФ в Украину? Не считал нужным или даже возможным объяснять что-либо российской (кому до сих пор что-то не понятно, тому объяснять придётся не словами), а там более украинской публике (там, по-моему, понимание ситуации и так яснее некуда). Liberadiо было основано в 2010/11-м году для отправки бутылочной почты неясному адресату, с тех пор многое изменилось, но, в общем и целом, принцип этот сохранился.

Объяснения и пинки под зад были нужны немецкоязычной публике больше, чем я и занимался, причём с 2014-г года. За что «друзья» было прозвали меня «украинским анархо-фашистом» и любителем теорий заговора. В иных кругах меня называли ещё и «национистом», так что мне не привыкать.

Ну так, обратимся к заблудшим «нашим мальчикам». Любимый ход ищущих хоть какое-то объяснение происходящему в российском обществе — это историческое сравнение или историческая аналогия. Ход оправданный, т.к. поначалу ничего другого и не остаётся, кроме как сравнить новый феномен с уже известными феноменами прошлого. Путина сравнивают с Гитлером, российское общество с германским обществом времён национал-социализма, как это происходит в примечательном фильме «Необыкновенный фашизм» из двух частей того же «Дождя». Параллели проводятся один в один, сходится всё чуть ли хронологически: Путин — это вылитый Гитлер, только без специфических усиков. Правда, недавно кто-то из либеральных «экспертов» уже авторитетно объявил правление Рамзана Кадырова в Чечне сталинизмом. То, что большевики и социалистическая революция пугают их больше, скажем, Пиночета, известно уже давно. (А почему российским либералам, недавно открывшим для себя антифашизм, куда приятней и понятней юнкер-монархист граф фон Штауффенберг, чем работяга-нищеброд Георг Эльзер, я подробно объясню как-нибудь в следующий раз, если не забуду. Как и в случае с соболезнованиями по поводу убитой Дарьи Дугиной, классовое, сословное чутьё не подводит их и тут). Как известно, буржуа Гитлер, как никто иной понял всю ложь либерализма, но недооценил силы стоящие за ним, при которых ему суждено было быть лишь ефрейтором-барабащиком. (Т. В. Адорно, «Minima moralia») Так и росссийские либералы, отказываясь говорить о политической экономии, могут предложить только полнейшее смешение понятий. Куда это их приведёт, мы ещё увидим. Пока же осталось только столь же «экспертно» объявить и германский наци-фашизм сталинизмом («всё, конечно, по-другому, но если приглядеться, то всё точно так же») и будет российским либералам счастье. Continue reading →