Archives

by olladij

Индивид, общество и государство

Эмма Голдмэн

From: The Place of the Individual in Society, Chicago: 1940.

Умы людей в смятении, т.к. кажется, что качается самый фундамент нашей цивилизации. Люди теряют веру в существующие учреждения, а наиболее сообразительные понимают, что капиталистический индустриализм работает против целей, которым он, якобы, служит…

Мир не уверен в выборе путей выхода. Парламентаризм и демократия переживают упадок. Спасение усматривается в фашизме и других формах «сильного» правительства.

Борьба противоположных идей, происходящая сейчас в мире, включает общественные проблемы, требующие немедленного решения. Благоденствие индивида и судьба человеческого общества зависят от правильного ответа на те вопросы. Кризис, безработица, война, разоружение, международные отношения и т.п. – среди тех проблем.

Государство, правительство с его функциями и властью, является сейчас объектом живого интереса для каждого мыслящего человека. Политическое развитие во всех цивилизованных странах принесло этот вопрос в дом. Должны ли мы иметь сильное правительство? Предпочтительнее ли демократия и парламентское правление, или фашизм того или иного толка; диктатура — монархическая, буржуазная или пролетарская — является ли решением для болезней и трудностей, навалившихся сегодня на общество?

Иными словами, лечить ли нам болезни демократии ещё большей демократией, или мы должны разрубить гордиев узел народного правления мечом диктатуры?

Мой ответ: ни то, ни другое. Я против диктатуры и фашизма, равно как я против парламентских режимов и так называемой политической демократии.

Нацизм справедливо называют атакой на цивилизацию. Эта характеристика применима также и ко всякой форме диктатуры; в самом деле, ко всякому угнетению и принудительному авторитету. Ибо что такое цивилизация на самом деле? Весь прогресс, в сущности, был расширением свобод индивида с параллельным сокращением авторитета, наложенного на него внешними силами. Это подходит как к сфере физического, так и к политическому и экономическому существованию. В физическом мире человек дошёл до того предела, когда он подчинил силы природы и заставил их служить ему. Примитивный человек вступил на дорогу прогресса, когда он впервые зажёг огонь и так победил тьму, когда он заковал ветер и обуздал воду.

Какую роль играл авторитет или правительство в человеческом стремлении к улучшению, в изобретении и открытиях? Вообще никакой, или, по крайней мере, никакой полезной. Это всегда был индивид, который создавал каждое чудо в этой сфере, и обычно супротив запретов, преследований и вмешательств авторитетов, человеческих или божественных.

Подобным же образом, в политической сфере путь прогресса лежит во всё большем удалении от авторитета племенного вождя или клана, от князя и короля, от правительства, от государства. Экономически, прогресс означал всё большее довольство для всё большего количества людей. В культурном плане, он обозначал результат всех других достижений – большую независимость, политически, умственно и психически.

Continue reading →

by olladij

Анархизм в 21-м столетии?

Вызовы, возможности, перспективы

Габриэль Кун

Анархистское движение по всему миру набрало такую силу, какая не приходила к нему с начала 20-го века. Кризис марксизма ответственен за это так же как и целый ряд новых социальных конфликтов (атипичные формы занятости, изменения климата и т.д.), равно как и относительно сильно анархистское движение в США, которое, возможно, ироничным образом вдохновляет по всему миру из-за гегемонии американской культуры.

Говоря в целом, самым большим вызовом для анархистской политики остаётся тот же самый, который был всегда: собственно, найти ответ на вопрос, каким образом можно преодолеть государство и капитал, или как можно создать сообщества, которые на основе равенства и солидарности сделают возможным свободное индивидуальное развитие. Соответствующие дискуссии характеризуют анархистское движение уже давно и будут и в дальнейшем.

В рамках этой статьи этот вопрос не решится. К тому же, я считаю, что соответствующие ответы могут возникнуть лишь из анархистской практики. В этом смысле мне хочется обратить своё внимание здесь прежде всего на вызовы, которые касаются самого анархистского движения – вызовы, за которые ответственны большей частью мы сами и которые оставляют нам относительно большую площадку для действий.

При этом я думаю о тех противоречиях, которые возникают в движении с эгалитарными и антиавторитарными претензиями, являющегося большей частью мужским, белым и коренящимся в средних классах развитых промышленных стран. Это верно не только современного анархистского движения, но и части его истории. Практически все известные представители анархизма были белыми мужчинами (такие исключения как Луиза Мишель, Люси Парсонс, Вольтарина де Клер или Эмма Голдмэн скорее подтверждают правило) и большая часть из них происходила из социально и экономически привилегированной буржуазии или даже из аристократии. Это верно интернационально — возьмём, к примеру, Михаила Бакунина и Петра Кропоткина — как и в немецко-язычных странах — и тут происходят двое самых известных представителя, Густав Ландауэр и Эрих Мюзам, из буржуазных семей. Корни анархизма в развитых индустриальных обществах издавна подчёркивались его марксистско-ленинистскими критиками, которые оговаривали анархизм как «феномен (мелкой) буржуазии». Я не думаю, что эта критика касается сути анархизма (иначе я не стал бы выступать за это движение), но она касается болезненного момента, нуждающегося в само-критичном анализе.

Continue reading →

by olladij

Das Schlachten beenden! Und den Bock zum Gärtner machen?

Zur Kritik der Gewalt an Tieren. Anarchistische, feministische, pazifistische und linkssozialistische Traditionen

Verlag Graswurzelrevolution, 2010

192 Seiten, 14,90 Euro

ISBN 978-3-939045-13-7

Der anarcho-pazifistische Verlag hat uns 2010 ein seltsames Buch vorgelegt. Der Zweck der Publikation war es, anzudeuten, dass Diskussionen und Kämpfe für das würdevolle Dasein der Tiere nicht die Sache der bürgerlichen gutbetuchten Mittelschichten gewesen sind, und das auch nicht erst seit Peter Singer. Es ist in der Tat möglich, zu zeigen, dass politisch praktizierte vegane oder vegetarische Lebensweise durchaus in der kämpferischen proletarischen Tradition ihre Wurzel hat, dass sie dort seit jeher mitgedacht und praktiziert wurde. Es mag sogar gar nicht so falsch sein, dass die im Buch abgedruckten historischen Texte alle vor dem 2. Weltkrieg und vor der Shoa (ein Liebligsvergleich der militanten VeganerInnen für industrielle Massentierhaltung) geschrieben wurden, das Buch ist ja immerhin als „historische Spurensuche“ gemeint. Insofern ist es vollkommen OK, Widersprüche einer äußerst widersprüchlichen Bewegung zu dokumentieren.

Ob Renate Brucker sich etwas anderes vorgestellt hat, schwer zu sagen – sie stellt sich aber in der Einführung auf die Seite der Argumentation für die Tierrechte. Anscheinend waren die Tierrechte Programm dieser Aufsatzsammlung. Gemeint ist somit nicht so sehr ein allgemein anerkanntes “Naturrecht”, sondern letzten Endes auch in irgendeiner Form im positiven Recht verankerte Feststellung, dass das Tier eben das Recht auf sein Leben und darauf, vor Grausamkeit geschützt zu werden, unmittelbar erhält, weil es ein Tier ist.

Inhaltlich bietet das Buch spannende und weniger spannende Beiträge zum Thema, von diversen AutorInnen aus dem Umfeld der GWR kommentiert. So appelliert z.B. der inbrünstige Christ Leo Tolstoj an das Mitgefühl der Menschen mit geschundenen Tieren, der menschlichen Seele, sprich der seelischen Integrität wegen. Der anschließende Exkurs über die Sekte der Duchoborzen mag theoretisch mit dem Thema nicht viel zu tun zu haben, kann aber ein Beispiel für ein großes Kollektiv geben, das sein Leben nach gewaltfreien und kommunistischen Prinzipien gestaltete. (Außerdem bin ich persönlich von solch religiösen feurigen Wahn immer wieder fasziniert, lese also gerne solche Sachen). Eben so verfährt auch einer der anarcho-kommunistischen „Klassiker“ – Elisee Reclus. Er bittet die Menschen, die Welt etwas schöner und (jetzt Achtung!) menschlicher zu gestalten, indem sie auf Tierausbeutung verzichten. Dasselbe könnte mensch auch von Magnus Schwantjes Perspektive sagen: Er zeigt Parallelen zwischen Tier- und Menschenmord auf, die beide doch auf das Eine hinauslaufen – auf die furchtbare Verrohung und Unbewohnbarkeit der Welt. Der einzige Beitrag im Buch, der eindeutig eine Pro-Tierrechte-Position einnimmt, ist der von der holländischen Juristin und Feministin Clara Wichmann. Die einzige vertretene hier Juristin nimmt es auch ernst und plädiert dafür, den Tieren mittels Gesetz und Staatsgewalt das Recht auf Unversehrtheit und Eigentum anzuerkennen. So weit so gut, aber spätestens dann, wenn die Rede von „ökonomisch vom Menschen abhängigen Tieren“ ist, oder dann, wenn Wichmann fordert, die entlaufenen oder nicht registrierten Hunde nur nach einem Gerichtsprozess zu töten, merkt mensch, dass das wohl eine verkehrte Perspektive ist. Ja, außer Anmerkungen am Rande, dass Frauen, Kinder und Tiere in der patriarchalen Gesellschaft unterdrückt werden, ist von der angekündigten feministischen Tradition nicht viel zu spüren.

Der wirklich interessante Artikel wurde bis zum Ende aufgehoben, als ob es Absicht war. Willi Eichler vom Internationalen Sozialistischen Kampfbund (ISK) polemisiert gegen einen Opponenten, der gegen die vegetarische Lebensweise argumentiert, führt aber das einzig fassbare, weil radikal subjektivistische, Argument: ausgebeutete Proletarier haben ein prinzipielles Problem mit der Ausbeutung, verzichten also auf die Ausbeutung der Tiere. Den Tieren sieht mensch nämlich an, dass es auch nicht gerade genießen, ausgebeutet zu werden. Den Pflanzen eben nicht. Deswegen: Vegetarismus. Ein wenig merkwürdig, dass gerade von einem Vertreter linkssozialistischer Organisation mit autoritären Tendenzen, die später zum Teil in der SPD aufgegangen ist, eine so schön formulierte Polemik mit Bezug auf Kant (der philosophische Gegner der Tierrechte) kommt, aber sei es so. Wenn die im Buch zu Wort kommenden anarchistischen Herren ihre gutmenschlichen Positionen nur mit eigenen Erfahrungen, aber nicht philosophisch belegen können, ist es sehr wohl ein Problem. Aber es reicht, um zu zeigen, dass die Versöhnung zwischen Mensch und Natur vom Menschen ausgehen soll. Was nicht geht – dem Staat immer mehr in der Rechtsform verschlüsselte Aspekte des Lebens auszuliefern, und auf ihn dann als auf einen Pädagogen zu vertrauen, der uns mit seinem Gewaltapparat die Grausamkeit schon austreiben wird. (Und – mit Verlaub – so verhält es sich auch mit Menschenrechten). Den Bock zum Gärtner machen, war das etwa die „anarchistische“ Idee hinter dem Buch, die dank der einzelnen Beiträge doch nicht aufgegangen ist? Schön, dass es nicht geklappt hat und daraus ist ein wunderbar widersprüchliches Buch geworden.

by olladij

Критика денег и антисемитизм

Эрнст Лохофф (1998)

[Эрнст Лохофф — публицист, живёт в Нюрнберге. Один из издателей журнала «Krisis».]

1.

К началу 20-го века люди были едины в ожидании, что прогресс и разум будут определяющими в грядущей секулярности. Формирование современного товарного общества понималось как процесс постепенной демифологизации и безостаточной рационализации всех отношений. Социалистическая оппозиция хотя и провозглашала, что лишь освобождение из-под капиталистической власти даст возможность полностью развернуться рьяно празднуемому ею потенциалу рациональности. Культурно-консервативные голоса, в свою очередь, скорбили по всему тому, что исчезало в их глазах с «расколдовавынием мира». Оба течения, тем самым, ни в коем случае не сомневались в прогрессистско-оптимистическом видении, а всего лишь варьировали его.

Истинный ход истории жестоко опроверг это предположение. Столетие целевой рациональности и технологической возможности оказалось столетием высвободившейся иррациональности, массового помешательства и до сих пор невиданных разрушения и бесчеловечности.

На вопрос, почему оптимистические предсказания дедов не сбылись, внуки и правнуки, если они вообще считают царящее безумие проблемой, дают прежде всего, один ответ: молниеносная рационализация и взрывоподобный прирост технических и социальных средств не сопровождалось соответствующей рационализацией общественных целей. Человечество, поэтому, похоже на ватагу пятилетних, которые со дня на день начинают использовать для своих гонок не трёх-колёсные велосипеды, а гоночные автомобили, а для ковбойских игр — не палки, а автоматическое оружие и атомные боеголовки.

Как бы правильно ни было говорить вместе с Гюнтером Андерсом об «асинхронности человека с его производственным миром» и выявлять различия между царящей повсеместно рациональностью целей и отсутствующей рациональностью смысла, столь же неверным было бы, однако, буквально понимать расхождение «делания и представления» и «знания и совести» как отставание последнего. За иррациональностью современности ни в коем случае не стоит на заднем фоне продолжающаяся жизнь каких-либо пещерных инстинктов и упорства биологического субстрата. Сколь часто модерн оказывался убийственным, в деле участвовали каждый раз истинно современные представления, позиции и идеологии. Проблема не в том, что универсальный процесс рационализации обошёл стороной сферу смысла и цели и остался неполноценным; более того, процесс рационализации сам обладает тёмной, иррациональной стороной. Где современность затапливается, якобы, «архаичными» элементами, речь идёт каждый раз о чём-то вроде вторичной, созданной самой собой «постоянной архаичности». (По этой причине, кстати, я считаю и термин «варварство» малополезным, даже эвфемизмом. В вопросах жажды убийства и ярости разрушения настоящие варвары были в сравнении с западной цивилизацией просто маленькими мальчиками).

Этот приговор относится и к главе в истории современного товарного общества, которая менее всего хочет приспосабливаться к самомнению апологетов западного рыночного общества и демократии: к национал-социалистическому уничтожению евреев. Холкост не только потому вписывается в историю становления товарного общества, что он был создан при помощи современных средств; и «антисемитское объяснение мира» следует понимать как специфический продукт современности. (На том, что современный антисемитизм как по сути, так и терминологически строго отличается от традиционной ненависти к евреям, настаивала ещё Ханна Арендт в своей книге «Элементы и истоки тотальной власти»). Более того, антисемитическое безумие указывает непосредственно на иррациональность самой фундаментальной формы общества, а тем самым — и на тёмный центр современного общества товара.

Continue reading →

by olladij

Свобода и автономия

Пол Гудмэн

Многие анархистские философы исходят из жажды свободы. Там, где свобода является метафизической концепцией или моральным императивом, я остаюсь холодным — я не могу мыслить абстракциями. Но куда чаще свобода анархистов оказывается глубинным животным криком или религиозным воззванием, подобно гимну пленников в  Fidelio. Они чувствуют себя заключёнными экзистенциально, природой вещей или Богом; или потому что повидали или испытали слишком много экономического рабства; или они лишились своих свобод, либо были колонизированы внутри империалистами. Чтобы стать людьми, им нужно стряхнуть с себя угнетение.

С тех пор как, в общем и целом, мой опыт достаточно широк для меня, я не стремлюсь к свободе, если только я не желаю «расширить сознание». Может быть, я чувствовал бы иначе, если бы я, например, подвергся давлению литературной цензуры, как Солженицын. Моей обычной жалобой было не то, что заключён, но что я в изгнании или был рождён не на той планете; самое последнее — что я прикован к кровати. Моя реальная проблема в том, что мир для меня непрактичен, и я понимаю, что моя глупость и трусость делают его ещё менее практичным, чем он мог бы быть.

Конечно, есть дикари, хватающие меня за горло, как и всех других, и мне хочется от них избавиться. Преступления против человечности и красоты мира, которые меня унижают. Атмосфера лжи, тривиальности и вульгарности, от которой мне неожиданно делается тошно. Власти, какие бы то ни было, не знают, что такое великодушие, и зачастую они просто чрезмерны и подлы; как говорил Малатеста, ты просто пытаешься заниматься своими делами, а они тебе не дают, а потом ты оказываешься виноват в произошедшей драке. Хуже всего, разрушающие Землю действия власти безумны, и как в древних трагедиях и сагах мы читаем, как заносчивые люди совершили святотатство и обрушили рок на свои головы и головы своих близких, так и я временами суеверно боюсь принадлежать к тому же племени и ходить по той же земле, что и наши государственные мужи. Continue reading →

by olladij

Машина моральной ответственности

К истории либеральной идеологии

Роберт Курц

Уже в своём имени либерализм претендует на понятие «свободы». Либеральный пафос взывает к личной инициативе и ответственности индивида перед самим собой. В первый момент это всегда звучит хорошо. Кто захотел бы противоречить этим прекрасным понятиям? Но мы, конечно, как просвещённые создания современности знаем, что словам верить нельзя. Когда Джордж Оруэлл писал свою негативную утопию «1984», он ни в коем случае не случайно сделал официальный язык своей темой, чьи слова обозначают принципиально противоположное тому, что они означают официально. Пока речь идёт о риторической форме приукрашивания, этот способ выражаться известен ещё с Античности и называется «эвфемизмом». Древние греки из чистого страха называли своих демонических богинь мести, чьими волосами были извивающиеся змеи, «благонамеренными». Возможно, понятие «либерализм» возникло в подобной связи.

Чтобы выяснить правду о каком-то проявлении общественной жизни, всегда рекомендуется дойти до его корней. Либерализм возник как оппозиция военным государствам абсолютистских монархий и княжеств ранней современности 17-го и 18-го столетий. Но в то же время существовала и другая, более крупная оппозиция народных масс, которая к либерализму не имела никакого отношения. И весьма полезно сравнить эти две формы оппозиции.

Абсолютизм тогда создал первую ступень современного капиталистического способа хозяйствования тем, что освободил современную рыночную и денежную экономику для нужд своих громадных военных аппаратов и бюрократий. Большинство людей восприняло это развитие как чудовищное и извращённое угнетение. Ибо «старый» феодализм доил крестьянских и ремесленных производителей аграрно-натурального хозяйствования лишь внешне: они должны были отдавать феодалу небольшую часть своего продукта или выполнять для него определённые работы. В остальном же феодализм оставлял их в покое. На своих полях и в своих мастерских они могли работать по своему усмотрению, и они обладали учреждениями локального самоуправления.

Continue reading →

by olladij

Как теперь думать о человеке?

Александра Люнскенс

Дискуссия о свободе и ответсвенности на фоне опыта 20-го столетия: какие уроки вынесли либертарии из Холокоста?

Кто предполагает фундаментально свободного человека, не может его / её извинить. Свободные люди, наверняка, решились на совершение всех ужасов 20-го столетия. Но что за свободу мы собираемся тут предположить — к примеру, в тотальном порядке национал-социалистической Германии — которая в циничном самодовольстве не обрекает тех, которым не повезло оказаться в не то время, в те том месте.

И всё же: свободу нельзя дать, она создаёт сама себя в освободительном процессе или в акте восстания. Где должна свобода найти своё начало, если не в самом человеке? Мы должна задаться вопросом, может ли анархистское видение человека устоять перед опытом 20-го века, в особенности перед опытом Холокоста. Мы можем воспользоваться различными теориями, которые анализируют национал-социалистическую структуру общества и отражают как фундаментальные напряжённые отношения между индивидом и обществом, так и различные позиции по этому вопросу. В сущности, всякий общественный проект развивается в поле этого напряжения. Анархистские концепции отличаются тем, что хотят сохранить полюса — теория, помыслить которую большинству людей уже представляется трудным. Слишком часто индивид и общность или даже двое или более индивидов представляются как непримиримые стороны конфликта. Решение проблемы социального порядка, как правило, связывается с исключением одной из сторон, т. е. с властью. В ориентированныx на власть моделях социального порядка остаётся только возможность выбрать либо «свободу» индивида (реже индивидов) или поставить «благоденствие» общности над индивидом. Если писанный конфликт рассматривается как неразрешимый конфликт, то и попытка посредничества считается заносчивостью.

Является ли самообозначение «анархистКа» равнозначным попытке утверждать одновременно что-либо и его противоположность? Поскольку мы наконец-то додумались до постмодерна, такие мыслительные эксперименты не должны нас больше пугать. И действительно, в современной философии обнаруживается — хотя и редко эксплицитно — сходство с анархистскими мыслями. Одновременно с этим эпоха показала нам, что люди способны помыслить больше, чем могли подумать, но и способны сделать больше, чем считалось возможным. Кто утверждает, что понялА в 20-м веке, что человек человеку волк, может скорее быть заподозренА в приукрашивании, чем во лжи.

Справедливо было бы присоединить к тем, кто всегда утверждал, что человек способен на всё. Скажем, именно это и должно быть в последующем исходной точкой:

Continue reading →

by olladij

Р. Рокер: Из книги “Национализм и культура”

Дабы не потерялось и не забылось – уже относительно старый перевод четырёх пяти глав из “Национализм и культура”:

– глава вторая, “Религия и политика”,

– глава четвёртая, “Власть и культура”,

– глава шестая, “Реформация и новое государство”,

– глава пятнадцатая, “Национализм как политическая религия”,

– глава двадцатьтретья, “Иллюзия национального понятия культуры”.

https://liberadio.noblogs.org/files/2023/04/rocker.nat_i_culture2023.pdf 

 

P.S.: Сделаю, пожалуй, на досуге ещё одну, да и закончу уже этот проект.

by olladij

Chumbawamba: The Boy Bands Have Won, 2008

Сколько смысла в DIY-этике анархо-панка, в политическом грайндкоре марки Assück и Napalm Death, если в случае с первыми послание остаётся в узком кругу тусовки, а в случае со вторыми – послание останется ещё и непонятым… Кто, скажите-ка, понимает на слух «песни» Napalm Death, кто из любителей экстремального железа придаёт им значение, хотя они того и стоят? Если предоставить выбор оружия британским анархистам из Chumbawamba, презираемым всеми пого-фетишистами, то в 2008-ом году это будет ни поп-панк, ни заигрывания драм-энд-бейс: это будет тихий и задумчивый фолк-рок, акустические гитары, банджо, пианино, аккордеон, разные дудочки, нежная перкуссия и гладкие распевы а капелла с минимальным музыкальным сопровождением, а то и вовсе без него… К тому же красной / чёрной  нитью сквозь новый альбом Чамбавамбы проходит идея отрицания насилия. Вы спросите (если вообще): и это – анархисты?! Это – революция?! Позвольте, я объясню: Чамбавамба противопоставляют власти насилия и неведения силу слова, силу историй, рассказываемых людьми друг другу, миру, рассказывающих себя самих, друг друга и самый мир. Это не плоские призывы к беззубому пацифизму, которые мы так часто слышим от власть имущих. Это философия языка, примиряющая, сотворяющая и субверсивная. Это, если угодно, не только Ганди с Толстым, это – Эммануэль Левинас, Мартин Бубер… Это вольный, ветвящийся во все стороны дискурс, скорее, даже множество дискурсов, подкапывающихся под фундамент власти. Это воспоминание о преданных забвению поэтах, это (реальные) истории из Мексиканской революции 1915-ого года, рассказанные пережившим расстрел солдатом из армии Панчо Вилья. Это хрупкие и неуловимые человеческие сущности, субъективности, их бесконечные истории, которые нельзя приколоть булавкой под стеклом, подобно мотылькам, потому, что они теряют тогда всякий смысл. Это боль и отчуждение, вызванные террористическими актами в метро Лондона в 2005 году, это молодые люди, подпоясывающиеся словами и рифмами, а не бомбами, чтобы бросать свой гнев в лицо публике. Это слова, складывающиеся в «культуры», всё более отдаляющихся друг от друга «верхов» и «низов» общества. Это обещания, которые не держат люди, посланные другими людьми в парламенты. Это – мечта Бертольда Брехта, напряжённо слушающего радио в изгнании  в ожидании новостей с Родины, мечта о двусторонних радиоаппаратах, чтобы слова могли лететь на другой конец света, подобно птицам. (Забавное жонглирование словами: Bert told Brecht, Brecht told Bert…) Это – также и слова рабочих, замёрзшие, застывшие до смерти в эру неолиберализма. Это – Чарльз Дарвин, подорвавший своими словами безусловное владычество попов над умами. Это же и уродливая речь субъектов, отчаянно занимающихся обнажением своих увечных душ в блогах, на MySpace, одноклассниках и т.п. Это однозначная, одномерная речь угнетателей, заставляющая плясать под свою дудку, придавливающая свинцовым штампом ™ мечты;  подвергающая официантку эмигрантского происхождения оскорблениям и сексизму (на что у неё, кстати, находится адекватный ответ!); удушающая диалекты и чужеродные акценты в пользу нивелированного официального, «корректного» языка; речь судей, отправляющая 16-тилетнего чернокожего Гари Тайлера в тюрьму за убийство, которого он не совершал (Гари, кстати, до сих пор находится в заключении. http://www.freegarytyler.com/); речь тупого государственного чудовища, которое может раздавить «пишущих мир», но не может поймать их слова. Но эти слова не исчезнут, они будут заполнять головы, сердца, рты, лёгкие, так же как и песни против войны и несправедливости, так же как революция, которая в своей актуальности не перестаёт нам являться призраком, пока не удовлетворится своим окончательным воплощением… Когда культура застынет, когда мы позволим ей выродиться в коммерческие перештамповки перештамповок (и т.п., читай полное название альбома из более чем 150-ти слов), тогда нам придётся официально признать, что бой-группы победили… Но пока что истории живут, вокруг планеты летят не только уродливые приказы, среди прочих, благодаря Chumbawamba. Теперь вы верите, что и тихие слова могут быть оружием?

World are you listening now?

This fool just had his day

Who’ll be brave enough

To say that words can save us?

P.S.: И просто было приятно услышать английскую речь среди культурного засилия американского английского! ;)

Кроп Петроткин

by olladij

М. Хайнрих: Захватчики с Маркса

Михаэль Хайнрих

 

Об обращении с марксистской теорией и о трудностях её современного изучения – критические замечания о Карле Хайнце Роте и прочих.

За прошедшие 120 лет Маркса читали и понимали совершенно по-разному. В Социал-демократическом и коммунистическом движениях Маркс считался выдающимся экономистом, доказавшим эксплуатацию, непременное крушение капитализма и неизбежность пролетарской революции. Такая «марксистская политическая экономия» была интегрирована в мировоззренческий марксизм, знавший наперёд советы на все вопросы истории, общества и философии. 

Хотя этот всезнающий марксизм и был бесполезен для анализа, он был прекрасно приспособлен для целей пропаганды и как инструмент власти в отношении тех, кто сомневался в линии партии. Уже в двадцатые и тридцатые годы против такого марксизма поднималась критика слева, которая, однако, была задушена фашизмом и сталинизмом и позднее, во время холодной войны, тоже не была услышана. Положение изменилось в шестидесятые годы, когда вместе со студенческим движением и протестами против войны во Вьетнаме стали иначе читать Маркса. По ту сторону классического рабочего движения образовались «новые левые», видевшие себя с самого начала между двумя фронтами: с одной стороны – против мировой капиталистической системы, с другой стороны – против авторитарного и догматично-застывшего коммунистического движения, воспринимавшегося как стабилизирующее власть. 

Эти новые левые не были ни в коем случае однородны. Касательно критики марксистской ортодоксии, сильно упрощённо можно различить два направления. С одной стороны доносилась критика, что профсоюзы и партии рассматривают рабочий класс как объект, которым нужно управлять, а не как боевой, сопротивляющийся субъект. Теоретические основы этого властного обращения с классом были увидены в объективизме и экономизме традиционного марксизма. В противоположность объективным экономическим законам подчёркивалась классовая борьба как важнейший мотор общественного развития. 

Для штудирования Маркса это означало, что в «зрелом» экономическом труде констатировали либо «экономизм», либо выставляли на первый план отрывки, в которых речь шла о классах и борьбе. В шестидесятые годы такое направление критики встречалось в особенности в итальянском опрераизме, распространившемся в семидесятые также на другие  страны. В западной Германии это были в первую очередь Карл Хайнц Рот и журнал «Автономия», которые ориентировались на этот тезис. Так же находятся корни Тони Негри в операизме.  

Если различные операистские течения критиковали в марксистской ортодоксии перебор в структурно-теоритическом аспекте, второе критическое течение целилось скорее в противоположность, она упрекала ортодоксию в теоретической поверхностности. Марксистские категории должны были сначала быть освобождены от догматических помех ортодоксии, марксову критику политической экономии следовало вообще «реконструировать», причём в особенности методические вопросы выходили на первый план. 

Важными представителями этого направления в западной Германии были Ганс-Георг Бакхаус и Гельмут Райхельт, ясно показывавшие, что прежде всего форма категорий (т.е. форма стоимости в противоположность к, зачастую поверхностно понимаемой, субстанции стоимости) была упущена в марксизме. Этим самым марксизм мог определить капитализм как отношение эксплуатации, но специфика формы этой эксплуатации, отличающая капитализм от докапиталистических способов производства, оставалась в целом неохваченной. 

Исходя из такого анализа формы в западной Германии начались «дебаты о произведении государства» и дебаты о мировом рынке, а также различные попытки «реального анализа» актуального движения капитала. В формальном анализе семидесятых годов коренится так же подчёркиваемая с начала девяностых годов Робертом Курцем и журналом «Кризис» «критика ценности», как и вышедшее несколько лет назад на немецком языке исследование Мойше Постоуна «Время, работа и общественная власть». Дебаты в семидесятые годы были разожжены так же различными попытками модернизировать традиционный марксизм, как, к примеру, Фритцем Хаугом. В некоторых чертах модернизированный марксизм представлен Алесксом Каллиникосом, находящим резонанс, прежде всего в движении критиков глобализации. 

Сильные и слабые стороны упрощённо представленных критических движений соотносятся по большей части комплиментарно. Если у операистского движения зачастую можно было установить определённую поверхностность в обращении с марксовыми категориями стоимости, игнорирование таких концепций как анализ форм стоимости или фетишизм и иногда идеализированное отношение к актуальной борьбе, у другого направления занятие классами и их борьбой оставалось далеко позади всё более глубокого теоретического копания. Здесь было особенно проблематично, когда не были замечены границы развития категорий и предпринимались попытки «вывести» всё существенное в государстве, обществе и сознании из основных категорий критики политической экономии.  Continue reading →