Преследование рома и синти в Германии

[Искал вообще-то свой старинный перевод такого кошерного исследователя фашизма как Цеев Штерхель, ибо умер дяденька на днях. Текста о феерическом французском фашизме не нашёл, зато на заархивированном сайте yaroslavl.antifa.net нашёл вот это. С 2001-го, конечно, много воды утекло, много исследований сделано, но тема актуальна как никогда. – liberadio]

Yeti

 

«Он зовёт, темней настраивает скрипки, а затем вы поднимаетесь

как дым в воздух, тогда у вас есть могила в облаках и там не тесно».
Пауль Целан, «Фуга смерти»

[…] В Отличие от хорошо документированной истории антисемитизма и преследования евреев в Германии охватывающее историческое расследование судьбы рома и синти до сегодняшнего дня в целом не состоялось – многословные, ни к чему не обязывающие подчёркивания «немецкой ответственности» со стороны политиков только поддерживают это игнорирование. В последующем будет брошен взгляд на почти 600-летнюю «историю цыган» в Германии, историю почти непрерывного преследования и изоляции, нашедшую свой апогей в газовых камерах Аушвица, и непрерывно продолжающаяся в расистских делах о предоставлении убежища и выселениях.

Татары, евреи, еретики?
В 15-ом веке первые синти пришли в немецкие области. Тем самым они принадлежали к старейшим народностям, поселившимся на территории будущего немецкого государства, а их язык, романи (романес), является одним из древнейших человеческих языков. Чужаков называли по незнанию «татарами» или «язычниками», и делали множество предположений об их происхождении. Их считали евреями, которые прятались не6сколько десятилетий от преследований в лесах, в них видели потомков библейских героев или античных еретиков. Обозначение «цыган» (нем. Zigeuner) происходит в действительности, так, по крайней мере, считал Во де Фолетье, об имени одной греческой еретической секты, астриганов. Оно могло бы быть просто производным от слов «Zieh-Gauner» (бродячий мошенник – прим. перев.), которыми синти слишком часто обозначались по прибытию. Ясно то, что первые «цыгане» были охотно приняты в подорванной чумой и войной Германской Империи. Папа Мартин Пятый, кайзер Зигмунд и другие князья обеспечили им свободное право
на передвижение и свою собственную юстицию, т.к. способные ремесленники были желанны, а кузнецы синти считались мастерами в производстве инструментов, ружей и пушек. Аристократия покровительствовала им, предоставила им свободное право на охоту и налоговые преимущества. Города были обязаны принимать путешественников или платить им деньги, чтобы откупиться от их принятия и обеспечения. Привилегии синти вскоре возбудили недовольство населения. Началось время скрытой вражды и клеветы: это был «цыган», который выковал гвозди для креста Христа, и «цыгане» отказали деве Марии в помощи во время её бегства из Египта. «Воображаемая вина цыган должна с тех пор стать причиной страданий, которые им причинило общество». Continue reading

Насилие и общество

[В преддверии предстоящих пьянок с мордобоем и драматичными разборками мы представляем относительно старый (1997), но довольно интересный текст австрийского коммуниста Шандла. Судя по тексту, поводом была некая вспышка политического насилия и последовавшая за ним реакция общественности. Что конкретно это было, быстро выяснить нам не удалось и мы забили на это дело. Напоминает дикие дискуссии по поводу насилия во время саммита G20 этим летом в Гамбурге. Капитализм и государственные аппараты угнетения калечат неисчислимые человеческие жизни, калечат планету, но общественность больше интересует, как можно было вообще додуматься жечь автомобили и тырить смартфоны и бухло из магазинов. И вообще всё вот это вот, это всё ВАШЕ НАСИЛИЕ, мы-то демократы, значит у нас-то его нет вовсе, ща позвоню в полицию, шоб она вас всех сначала расстреляла, а потом на урановые рудники отправила… Некоторым людям можно помочь только порцией целебного насилия. Этого мнения предерживается и liberadio.]

 

Неоднозначные размышления по поводу распространённого недопонимания

Франц Шандл

I.

Насилие служит «решением» для конфликтов в их чистейшей, начальной и конечной форме: для открытой конфронтации. Вся история человечества с точки зрения феноменологии является началом и завершением насилия. За всеми по-настоящему важными событиями оно скрывается в виде движущей силы. Насилие, таким образом, хотя и не является мотором истории, но вполне служит самым заметным моментом реализации общественного развития.

«Всякое государство основано на насилии» (Троцкий). Актуальная (Австрийская) республика, например, является выражением австрийской революции 1918-го года, а также входа союзных войск в 1945-м году. Оба события — события полные насилия. Насилия, таким образом, признание которого предшествовало данному государственному образованию. Вне сомнений: насилия прогрессивного, если сравнивать его с тем, что оно разрушило и окончило – собственно, реакционное насилие Третьего Рейха и Габсбургской монархии. Т.е. кто признаёт это государство или хотя бы видит в нём исторический прогресс, признаёт тем самым и то насилие, которое это государство породило. Короче: одобрение республики и демократии является одобрением определённых насильственных актов.

Любая государственная власть довольно грубо сменила свою предшественницу. Как говорил Карл Реннер, которого нельзя заподозрить в чём-либо дурном: «Сегодняшнее государство является переходным явлением общественного развития». Это касается и актуальной государственности. Насилие, таким образом, всегда предшествует существованию государства и является одним из условий его существования. Даже если оно не особо бросается в глаза и не выходит из берегов, оно всегда тут. То, что разрешение данного состояния должно произойти в какой-то иной форме, едва ли реалистично. Пока мы живём в предыстории человечества, верно высказывание: «Насилие есть повивальная бабка всякого старого общества, беременного новым» (Карл Маркс). Continue reading

Антимилитаризм как тактика анархизма, 1907

Пьер Рамю, 1907

Анархисты и широкое движение за мир

Как анархисты, т.е. мужчины и женщины, стремящиеся к безгосударственному состоянию общественного мира и усматривающие лишь в его основании рассвет истинного, человеческого культурного периода, мы радостно приветствуем то, что обсуждение так называемых проблем мира, разоружения, мира во всём мире получило международное значение и признание. Ибо мы усматриваем в этом случайное соглашение с нашими идеями и устремлениями. В то время как в стане друзей мира значительно разнятся мнения по поводу выполнимости, временных и материальных условий отказа от милитаризма, в среде анархистов было слышно лишь одно: Безусловное отрицание милитаризма, безусловное стремление к его полному упразднению! Мы, те, которых презирают и преследуют, кого властители и угнетатели обзывают «убийцами», «врагами общества», мы, который постоянно представляли единственной ведущей войну в обществе силой — мы всегда были и всегда будем в согласии с нашими идеалами человеческого счастья, человеческой свободы, апостолами мира; и если мы ведём войну, войну, к которой нас вынудили, то мы, в более глубоком смысле, делаем лишь то, что должны делать все так называемые друзья мира, но что делаем только мы с необходимой для этого энергией: мы, анархисты, ведём войну не против истинных апостолов мира, как это делает государство со всей его лживой жестокостью; мы ведём войну нашего просвещения лишь против разжигателей социальной и милитаристской войны. Мы боремся лишь против этой военной организации, в остальном же мы живём в мире со всеми людьми, если только они не соучаствуют в грабеже привилегий сегодняшнего общества и в тираническом учреждении внутри общества, в государстве.

Но мы не собираемся утаивать одного: наш антимилитаризм является особым  антимилитаризмом и отличается от антимилитаризма буржуазии, насколько она тоже выступает против милитаризма, от антимилитаризма социал-демократии тем, что он обладает совершенно иным пониманием, отличной от их целью. Как мы сможем увидеть в ходе этого доклада, до сих пор существовало два вида антимилитаристского действия, и лишь анархисты добавили к этим данным и сегодня ещё фундаментальным формам третью, собственно, анархистский антимилитаризм.

Не-анархистское понимание антимилитаризма видит в войне жестокость, грубость и зверство человека и людей, существующие ради себя и посредством себя. Образ общества, основания нашей экономической жизни отступают, обделяются вниманием буржуазных любителей мира. Они мечтают о мире, как пророки религии мечтают о наступлении тысячелетнего царства. Они не видят в современном обществе и его экономических основаниях ничего создающего войну и в ней нуждающегося, и, более того, верят, что войны начинаются из-за отрицательных качеств того или иного индивида, той или иной категории индивидов. И если в последним они не так уж и неправы, то всё равно остаётся вопрос — каковы мотивы и поводы, делающие ту или иную категорию людей шовинистами, осознанными или не осознанными, расчётливыми или слепыми потворниками войны.

У тех же друзей мира, которые причисляются к радикальным партиям общественной жизни — т.е. от либеральных течений до лево-либеральных социал-демократов — на первый план выступают другие моменты. Если буржуа обращается только против отдельных индивидов, в которых он видит шовинистов и разжигателей войны, то эти партии вполне признают экономические причины войны. Они понимают и её неизбежность и достаточно ясно видят лживость «миролюбивой» буржуазии. Вот только они принадлежат к стремящимся к власти и силе тенденциям в современной жизни государства. Таким образом, они не могут заметить причину зла в существующей форме государства. Смена государственной власти всегда означает лишь одно: правящий класс смещается и другой класс занимает место за штурвалом государственной власти. Каждая из этих стремящихся к власти партий в мыслях уже мнит себя добившейся правления. И тогда они хотят, в этом заключается их обещание, посредством правового регулирования чётко определённых условий войны, посредством реформирования армии и её усовершенствования, равно как и ограничением на оборонительные войны, придя к государственной власти как партия, упразднить современную войну.

В то время как буржуазные друзья войны, тем самым, ожидают упразднения войны от благих постановлений могущественных государственных мужей, вельмож и личностей — стоит только вспомнить ликование этих кругов о высказываниях русского одичавшего царя, – другие, радикальные и социал-демократические друзья мира и «антимилитаристы» лелеяли надежду на упразднение войны при помощи государственной машины, её механизма. Хотя они и не верят в возможность исправления актуальных представителей власти, но сами считают, что они лучше и будут действовать иначе, когда они придут к власти.

Это — лишь расширенная версия первого. Факт же тот, что оба направления в своих практических предложениях соприкасаются довольно близко и интимно. Третейские суды, международное право, голосования о возможности войны в народе или в законодательных учреждениях и т.п. – всё это предложения, которые признаются и теми, и другими. Буржуа, собственно, надеется на способность к исправлению государственного мужа, социал-демократ — давайте рассматривать его ради аргументации как политически крайнего радикала — надеется на способность к исправлению государственной системы. Более логичным, возможно, оказывается буржуа, ибо с одной стороны, инициатива отдельного человека способна повлиять на многое, с другой стороны — государственная система состоит из составляющих её людей. Нелогичны оба, т.к. оба придерживаются мнения, что власть уничтожит проявление своей собственной сущности: войну. Continue reading

Красно-чёрный медовый месяц: Маркс и Кропоткин в 21-м веке

Пауль Поп

Анархизм и коммунизм были в 20-м столетии враждующими братьями. Оба утверждали, что стремятся воплотить социальную революцию и бесклассовое общество, и всё же бились друг с другом не на шутку. Кто не знает их — эмоциональные дебаты о восстании в Кронштадте 1921-го года и о «лете анархии» в Испании 1936-го. В то время как анархисты упрекали коммунистов в желании утвердить лишь диктатуру меньшинства, коммунисты считали, что анархисты саботируют своей критикой «диктатуры пролетариата» революцию.
Сегодня, после того, как все попытки государственного социализма потерпели крушение, время поставить вопрос, не сгладились ли противоречия между коммунизмом и анархизмом (1) (как-то теория государства, вопрос об организации и тура после-капиталистического общества). Речь при этом идёт о том, чтобы критически пересмотреть прочтение марксовой теории государства в ленинской «Государстве и революции» и воссоздать марксову теорию о Коммуне как таковую как о «Революции против государства», чтобы сравнить её с анархистской интерпретацией Парижской коммуны. Наибольшее противоречие в вопросе «Государства и революции» проходит, собственно, не между коммунизмом и анархизмом, а между Марксом и анархо-коммунизмом с одной стороны, и большевистскими теориями Ленина, Сталина и Мао, с другой. Должен быть поставлен вопрос, к какому из этих двух лагерей принадлежит Бакунин.
Наибольшая трудность в определении отношения анархистов к Марксу заключается в том, что они зачастую держали позиции немецкой социал-демократии (как-то «народное государство» и государственный социализм) за теории Маркса. Тем самым, их критика «марксизма» была гениальной критикой ставшей под Лассалем этатистской СДПГ (2). Немецкое рабочее движение критиковало Маркса, к сожалению, почти без исключения в письмах. Бакунин и Кропоткин, напротив, кажется, никогда не читали важных работ Маркса.
В этой статье речь должна идти не о том, чтобы предписать истинное прочтение Маркса и Кропоткина и сгладить различия, но задать и исследовать вопрос о совместимости марксова коммунизма и кропоткинского анархо-коммунизма, а так же рассмотреть, что сегодня ещё осталось от обеих концепций. Цель моя при прочтении анархистов не в выявлении как можно большего количества мест, которые отличаются от марксизма, но в выработке идей, которые помогут нам сегодня при развитии теории освобождения.
А) Государство и революция: Был ли Маркс анархистом?
Марксова позиция касательно государства в революции и пост-капиталистического общества, в основном, делится на две фазы: до Парижской коммуны 1871-го года и после неё:
С госкапитализмом в коммунизм

Continue reading

Государство и безумие

Фашизм, синдикализм и рабочее движение в Италии и Германии.
Ули Круг, 30.4.2014 в Jungle World

big_d-18-mussolini-Итальянский фашизм был прямым, пусть и нелегитимным потомком синдикалистского рабочего движения. Синдикалистский культ борьбы, динамики, витальности и силы вылился у Бенито Муссолини в видение мобилизованного военного государства техники, труда и дисциплины. Национал-социализм, в свою очередь, узнаваемо исказил немецкую традицию социал-демократического этатизма тем, что он вознёс иррациональный потенциал, и так скрывающийся в попытке избавиться от кризиса посредством государственного вмешательства, до уровня государственной программы. Национал-социализм явил собой последовательную практику реформистской попытки разделить технику и продуктивность, с одной стороны, и спекуляцию и проценты, с другой. Он идентифицировал одно как расу, а второе — как анти-расу; можно сказать, что он дал капиталу имя и адрес. Т.к. национал-социализм высвободил безудержное безумие этатизма, он является с тех пор само собой разумеющимся масштабом для всякого популистского движения. Практически же это означает, что не может больше быть немецкой идеологии без антисемитизма. Лжив всякий спор, игнорирующий исторический факт борьбы с кризисом посредством массового уничтожения, возвращение человеческого жертвоприношения в виде экзорцизма задолженностей. После Гитлера «Blockupy» не может быть ничем иным, как замещающим удовлетворением нацистской потребности выступить с 99 процентами против одного процента — независимо от того, признаются ли себе отдельные участники и участницы в этом или нет: они не хотят этого знать, но они это делают.

Фашизм Continue reading

Kurze Skizze der anarchistischen Bewegung in Polen

von Ndejra / erschienen in der GaiDao Nr. 42, 6/2014

a1Zugegeben, das Vorhaben, einen historischen Überblick über „den polnischen“ Anarchismus zu liefern, ist widersprüchlich in vielerlei Hinsicht: nicht nur, weil es praktisch unmöglich ist, ein so großes Thema in Kürze und unverzerrt darzustellen. Zum Einen ist die Darstellung der anarchistischen Bewegung ohne den Kontext der bürgerlichen Revolutionen und anderer sozialistischer Strömungen widersinnig; zum Zweiten – was soll schon an diesem Anarchismus „polnisch“ sein? So wie Bakunin und Proudhon ihre Rolle darin gespielt haben, spielten viele Vertreter*innen der polnischen sozialistischen Bewegung ebenfalls wichtige Rollen in der Geschichte des europäischen Sozialismus. Dieses Land (welches Land wäre das eigentlich in der Föderation von Königreich Polen und Großfürstentum Litauen?) mit einer langen republikanischen Tradition wurde zwischen den reaktionärsten Staaten des damaligen Europa zerrissen, daher mussten viele polnische Sozialist*innen entweder ins Exil (vorzugsweise ins schweizerische oder ins französische) oder sich der deutschen/österreichischen oder russischen Bewegung anschließen.

Dennoch versuche ich das Gemeinsame und das Besondere am polnischen Anarchismus wenigstens in groben Zügen, mehr oder weniger thesenhaft zu skizzieren, in der Hoffnung, dass geneigte Leser*innen sich veranlasst fühlen, ihren eigenen spannenden Forschungen nachzugehen.

Continue reading

«Руки у них опустились…» Притча о демократии.

Михаэль Шаранг

Жил да был один человек, он поджигал дома, один за другим. Он был городским судьёй. Поджигателей тут же находили. Это были, как утверждалось, жители подожжённых зданий. Они представали перед судом. Они собирались, как говорили, сжечь город дотла. Так как им отрубали головы, на обвинение ответить они не могли, как не могли и заплатить судебный налог. Судья собирал этот налог тем, что присваивал себе земельные участки, на которых стояли сгоревшие дома. Вскоре ему принадлежал весь город.

Для него это не было только развлечением. Так как все знали о его преступлениях, ему приходилось прилагать много усилий для того, чтобы люди делали вид, что ни о чём не знают. Это требовало большой хитрости. Но и остальные были настороже. Каждому было ясно, что стоит только сказать правду и ему отрубят голову. Но что было бы, если бы люди собрались вместе и сказали бы правду? — думал Судья. Ведь он не мог бы казнить всех. Кто бы ему тогда готовил, чистил ему обувь и кланялся ему?

В то время часто говорили о чудесах, происходивших в соседнем городе. Издалека приходили люди, называвшиеся священниками и рассказывавшие истории о строгом, но справедливом боге, истории, которых люди не могли наслушаться. Ибо они страдали от несправедливого властителя, против которого они много раз безуспешно восставали. Теперь же они радовались справедливому богу.

Судья призвал к себе одного из священников. Он ещё не договорил, как священник уже понял его замысел. Тут же принялся он за работу. Поначалу она доставляла ему радость, так как люди собирались вокруг него и слушали его истории, которые — наконец-то — не имели ничего общего со страшной историей их города.

Continue reading

Герхард Шайт о первичном и вторичном пост-нацистском сознании

[Герхард Шайт, один из теоретиков так называемого «антигерманского» течения, рифмует друг с другом европейских новых правых, Андерса Брейвика, исламистских террористов и левых/леволиберальных «друзей мира во всём мире». Первую часть, где он подробно рассматривает правый популизм на примере австрийской FPÖ при Йорге Хайдере и после него, я выпустил. Кстати, на Лiва Справа есть весьма интересный текст о левом антисемитизме. Enjoy! – liberadio]

Зависть преступника-одиночки к сообществу, готовность к раскаянию в коллективе.

Герхард Шайт

[…]

Труд или джихад

Разговоры об исламофобии куда более хитры, чем это представляется в некоторых «анти-немецких» прописных истинах. Они служат, с одной стороны, как оклеветыванию евреев как теперешних антисемитов, так и, с другой стороны, они рассчитывают на то, что ненависть к мусульманам существенно отличается от ненависти к прочим иммигрантам и меньшинствам. Но просто утверждать обратное и говорить, что с мусульманами тут обращаются не иначе, чем с другими иммигрантами, и это просто уже известный расизм или уже многократно упоминавшаяся ксенофобия, которой их встречают, автоматически не замечает того, что мусульмане вполне воспринимаются фальшивыми врагами ислама как политическое целое. Поэтому вопрос должен звучать так: каким образом, на основании каких предпосылок они воспринимаются как единая политическая группа?

То, что считается ксенофобией или расизмом, всегда объясняется вполне определённым сознанием, а в обществе, которое возникло непосредственно из массового убийства евреев, это сознание возникает не независимо от этого, а, более того, само является моментом соглашения с результатами национал-социалистического уничтожения. Сделать эту связь, которую всё ещё необходимо разъяснить как пост-нацизм, совершенно неузнаваемой — для этого ведутся тоскливые дебаты в «Hart aber fair» и «Konkret», «Deutschlandradio» и «Свободных радио», в «Club 2» и «Phase 2» о том, какими являются отдельные предрассудки, от которых следует избавиться демократически настроенным гражданам или антирасистски настроенным товарищам. Итог, каким он и должен уже оказаться, может в политически-корректной манере состоять только из определений, и поэтому повсюду пытаются наиточнейшим образом отделить друг от друга расизм, антисемитизм, антимусульманский расизм и антисемитский ислам и т.п., а также наоборот, определить поле их пересечения, только чтобы ни в коем случае не заикнуться об общем целом. Continue reading

Два пути ведут направо

Штефан Григат в Jungle World Nr. 19, 9-го мая 2013

HUNGARY HUNGARIAN GUARDВ одном они схожи: все европейские право-экстремистские и право-авторитарные партии поддерживают настроения, при которых убийственные движения вроде против цыган в Венгрии и против беженцев в Греции становятся чем-то нормальным в сотрясаемом кризисом Евросоюзе. Но разница есть: открыто антисемитская и расистская партия Jobbik представляет традиционный антисемитизм и расизм. Она не хочет, да и не должна стараться выйти из тени национал-социализма, либо из тени венгерского прото-фашизма авторитарно правившего вплоть до 1944-го года «разрушителя империи» Миклоша Хорти.

Пример NPD (Национал-демократической партии Германии), продвигающей в ФРГ похожую политику, однако, показывает, что в Западной Европе на национальном уровне таким образом достичь успехов нельзя. Так что, сравнительно успешные право-радикальные партии, такие как FPÖ (Свободная Партия Австрии), Front National при Марин ле Пене и бельгийская Vlaams Belang пытаются частично модернизироваться — но не в том смысле, что они просто замещают антисемитизм травлей против живущих в Европе мусульман. Continue reading

Правый популизм: уродливый оскал Европы

Автор: Wienerblut

Невероятная и бессмысленная бойня, произошедшая в Норвегии, ясно дает нам понять, что «другая Европа» все еще жива — и, очевидно, настроена куда более воинственно, чем мы думали. Террорист из Осло долгое время был членом право-популистской Прогрессивной партии Норвегии, которая использует агрессивную антииммигрантскую и исламофобскую риторику.

Популизм? Против «тех сверху» и «тех снизу»

Что, собственно, означает термин «популизм»? В газетах и комментариях на телевидении он обычно означает нечто-то негативное. Когда о высказывании политика говорят или пишут что: «Это популистское требование!» то, как правило, под этим подразумевается, что само высказанное требование невыполнимо, что человек, высказавший его, не может серьёзно править, что он выдаёт лишь звучные фразы, но не будет воплощать их в жизнь и он интересуется скорее своей популярностью в еженедельном рейтинге политиков, а не реальным решением вопроса.

Популизм задействует дискурсивную технологию, набор методов и схем коммуникации, которые используют для достижения главнейшей цели — набрать голоса избирателей. Он не привязан к какой-либо идеологии, т. е. возможен как левый, так и правый популизм. В Европе однозначно доминирует правый вариант, отличающийся особенной воинственностью и агрессивностью, т. к. правый популизм жёстко выступает против иммигрантов и против «видимости» ислама в Европе. Эта враждебность всегда связана с противостоянием правящему сегодня истеблишменту и с требованием «минимального», но строгого государства: меньше бюрократии, но больше полиции. Continue reading