Archives

by olladij

История и беспомощность: мобилизация масс и современные формы антикапитализма

Моше Постоун, 2006

Как известно, период с начала 1970-х годов стал периодом масштабных исторических структурных трансформаций мирового порядка, которые часто называют переходом от фордизма к постфордизму (или, лучше сказать, от фордизма к постфордизму и неолиберальному глобальному капитализму). Эта трансформация социальной, экономической и культурной жизни, повлёкшая за собой подрыв государственно-центричного порядка середины 20-го века, была столь же фундаментальной, как и более ранний переход от либерального капитализма 19-го века к государственно-интервенционистским, бюрократическим формам 20-го века.

Эти процессы повлекли за собой далеко идущие изменения не только в западных капиталистических, но и в коммунистических странах, привели к краху Советского Союза и европейского коммунизма, а также к фундаментальным преобразованиям в Китае. Соответственно, они были истолкованы как означающие конец марксизма и теоретической актуальности критической теории Маркса. Однако эти процессы исторической трансформации также подтвердили центральное значение исторической динамики и масштабных структурных изменений. Эта проблема, лежащая в основе критической теории Маркса, как раз и ускользает от понимания основных теорий непосредственно постфордистской эпохи – Мишеля Фуко, Жака Деррида и Юргена Хабермаса. Недавние трансформации показали, что эти теории были ретроспективны, критически ориентированы на фордистскую эпоху, но больше не адекватны современному постфордистскому миру.

Подчёркивание проблематики исторической динамики и трансформаций бросает иной свет на ряд важных вопросов. В этом эссе я начинаю рассматривать общие вопросы интернационализма и политической мобилизации сегодня в связи с масштабными историческими изменениями последних трёх десятилетий. Однако прежде я кратко коснусь нескольких других важных вопросов, которые приобретают иной оттенок, если рассматривать их на фоне недавних всеобъемлющих исторических трансформаций: вопрос об отношении демократии к капитализму и его возможном историческом отрицании – в более общем смысле, об отношении исторической случайности (и, следовательно, политики) к необходимости – и вопрос об историческом характере советского коммунизма.

Структурные преобразования последних десятилетий привели к изменению на противоположное, как казалось, логики растущего государствоцентризма. Тем самым они ставят под сомнение линейные представления об историческом развитии – будь то марксистские или веберианские. Тем не менее масштабные исторические закономерности «долгого двадцатого века», такие как подъём фордизма из кризиса либерального капитализма 19-го века и более поздний крах фордистского синтеза, позволяют предположить, что в капитализме действительно существует всеобъемлющая модель исторического развития. Это, в свою очередь, подразумевает, что рамки исторической случайности ограничены данной формой социальной жизни. Одна лишь политика, например различия между консервативными и социал-демократическими правительствами, не может объяснить, почему, например, режимы на Западе, независимо от партии власти, углубляли и расширяли институты государства всеобщего благосостояния в 1950-е, 1960-е и начале 1970-х годов, а в последующие десятилетия лишь сокращали такие программы и структуры. Конечно, между политикой различных правительств были различия, но это были различия скорее по степени, чем по характеру.

Я бы утверждал, что такие масштабные исторические закономерности в конечном счёте коренятся в динамике капитала и в значительной степени упускаются из виду в дискуссиях о демократии, а также в спорах о преимуществах социальной координации, осуществляемой посредством планирования, по сравнению с координацией, осуществляемой рынками. Эти исторические закономерности подразумевают определённую степень ограниченности, исторической необходимости. Однако, пытаясь разобраться с такого рода необходимостью, не нужно её овеществлять. Одним из важных вкладов Маркса было исторически конкретное обоснование такой необходимости, то есть крупномасштабных моделей капиталистического развития, в детерминированных формах социальной практики, выраженных такими категориями, как товар и капитал. При этом Маркс понимал эти закономерности как выражение исторически конкретных форм гетерономии, ограничивающих сферу политических решений и, следовательно, демократии. Из его анализа следует, что преодоление капитала подразумевает не только преодоление ограничений демократической политики, вытекающих из системно обоснованной эксплуатации и неравенства; оно также подразумевает преодоление детерминированных структурных ограничений действия, тем самым расширяя сферу исторической случайности и, соответственно, горизонт политики.

В той мере, в какой мы решаем использовать «неопределённость» в качестве критической социальной категории, она должна быть целью социального и политического действия, а не онтологической характеристикой социальной жизни. (Именно так она обычно представляется в постструктуралистской мысли, которую можно рассматривать как овеществленный ответ на овеществлённое понимание исторической необходимости). Позиции, онтологизирующие историческую неопределённость, подчёркивают, что свобода и случайность взаимосвязаны. Однако они упускают из виду ограничения случайности, накладываемые капиталом как структурирующей формой общественной жизни, и по этой причине в конечном счёте неадекватны в качестве критических теорий современности. В рамках представленной мною концепции понятие исторической неопределённости может быть переосмыслено как то, что становится возможным при преодолении ограничений, налагаемых капиталом. Социал-демократия в этом случае будет означать попытки смягчить неравенство в рамках необходимости, структурно навязанной капиталом. Посткапиталистическая общественная форма жизни, будучи неопределённой, может возникнуть только как исторически детерминированная возможность, порождённая внутренним напряжением капитала, а не как «тигриный прыжок» из истории. Continue reading →

by olladij

Подражатели Путина

[Кстати, тут новый многополярный мир подвезли — при ближайшем рассмотрении он оказался новой многополярной войной. – liberadio]

Томаш Конич

В фарватере российской агрессии против Украины грозят дальнейшие захватнические конфликты на периферии и полупериферии кризисной мировой системы.

Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган не прилагает особых усилий, чтобы скрыть свои имперские амбиции на Южном Кавказе. После завоевания и этнической чистки старого армянского района расселения в Нагорном Карабахе его союзником Азербайджаном, правительства Анкары и Баку нацелились на так называемый Сангесурский коридор на юге Армении. Советский Союз отдал этот регион, граничащий с Ираном и перекрывающий сухопутный мост между Турцией и Азербайджаном, Армении в 1920-м году; эта историческая несправедливость должна быть исправлена. Создание коридора на юге Армении является «стратегическим вопросом», заявил турецкий президент на встрече со своим азербайджанским коллегой Ильхамом Алиевым в эксклаве Нахичевань в конце сентября.

Таким образом, в течение нескольких недель Турция и Азербайджан совершили почти оруэлловский разворот: полное изгнание армян из Нагорного Карабаха, описанное турецкими государственными СМИ как «антитеррористическая операция», ранее было узаконено обоими правительствами в соответствии с международным правом после единственного решения тогдашнего советского народного комиссара по делам национальностей Иосифа Сталина о присоединении этого старого армянского района к Азербайджанской Советской Республике в 1921-м году.

Если в случае с Нагорным Карабахом советская демаркация границ стала идеологической основой для этнической чистки этого региона как само собой разумеющегося (падкий до нефти Запад охотно разделял этот аргумент поставщика нефти Алиева), то в случае с Сангешурским коридором, который должен стать предметом переговоров с Арменией, Эрдоган и Алиев утверждают прямо противоположное – советская «несправедливость» должна быть пересмотрена.

Неслучайно эти разговоры напоминают заявления президента России Владимира Путина в начале вторжения в Украину о том, что Ленин и большевики совершили большую несправедливость, поскольку Советский Союз в первую очередь образовал Украину из исторических территорий России. Изгнание армян из Нагорного Карабаха можно охарактеризовать как подражательный конфликт российской агрессии, в котором Азербайджан и Турция пытаются достичь своих региональных целей с помощью военной силы и этнических чисток, следуя в фарватере украинской войны.

Расчёт прост: украинская война на истощение растрачивает военные ресурсы на Востоке и Западе, что снижает риск военного ответа крупных держав на военные авантюры в регионе, считающемся их задним двором, например на Южном Кавказе, – тем более что зависимость Европы от азербайджанских энергоносителей сама по себе минимизирует риск санкций. Террористическая война ХАМАС против Израиля и угроза конфликта между США и Ираном ещё больше усилили эту опасность военного перенапряжения со стороны западных государств. Continue reading →

by olladij

Царствие грядёт

[В момент своего появления «Империя» произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Погрустневшие после развала и реинтеграции Восточного блока левые воспрянули духом — кто-то снова лестно разъяснил им кто и зачем они в этом мире. И новый класс управленцев, считающих себя левыми, а свои классовые притязания — антагонизмом Империи капитала, с восторгом бросился с головой в активизм и политиканство. Двадцать лет спустя от учения Негри и Хардта не осталось ничего, кроме академического пиздабольства псевдолевых из среднего класса. Упоминаемый в этой критической рецензии 2002-го года тезис Роберта Курца, мол, когда люди не смотрят, вещи занимаются между собой коммунизмом, долгое время был инсайдерской шуткой в школе критики идеологии, в простанародье – у «антинемцев» (мемчиков тогда ещё не было). Затем Бобби умер и его хохмы постепенно забылись, в каком-то смысле он как и Негри до конца жизни оставался кондовым ленинистом. Но в чём ему никогда нельзя было отказать — это в том, что он никогда в отличие от Негри не был антисионистом и всегда активно хуесосил антисемитов, маскирующихся под благочестивых «левых критиков Израиля», по причине чего однажды и разосрался с группой «Кризис». Но это уже совсем другая история. – liberadio]

Труд Негри и Хардта «Empire» обслуживает потребность левых в толковании мира, но мало что объясняет.

Андреас Бенль

Своей книгой «Империя» Антонио Негри и Майкл Хардт, очевидно, написали стандартный труд для движения против глобализации. Книга удовлетворяет левые потребности. В конце концов, вряд ли есть ещё столь массивные труды, претендующие на глобальную критику капитализма. Кроме того, описание Хардтом и Негри «нового мирового порядка» кажется более оригинальным, чем то, что обычно предлагается в этой области.

«Империя» воздерживается от открытого антиамериканизма и, таким образом, может восприниматься и за пределами регрессивного антиимпериализма традиционных левых. К сожалению, это уже не мелочь, учитывая обратную реакцию левых, которые доходят до некогда «антинемецкого» спектра и спонтанно интерпретируют антиамериканский и антисемитский террор исламистов как реакцию на преступления внешней политики США и вообще на страдания, которые ежедневно порождает капиталистический миропорядок. Таким образом, вопрос заключается в том, является ли энтузиазм, с которым Негри и Хардт относятся к протестам против «глобализации», просто недоразумением, или же сходство лежит на более глубоком уровне.

В «Империи» Хардт и Негри 150 лет спустя вновь обращаются к пафосу «Коммунистического манифеста». Смена парадигмы от классического империализма национальных государств к транснациональной империи, произошедшая после Второй мировой войны, заново ставит вопрос о коммунистическом снятии капитализма.

Для Хардта и Негри история национальных государств, колониализма, фашизма – всех отдельных явлений буржуазной современности – лишь преходящие этапы на пути к буквально безграничному капиталистическому обобществлению: «В отличие от империализма, Империя не создаёт территориального центра власти, не основывается на априорно фиксированных границах и барьерах. Она децентрализована и детерриториализована, это аппарат власти, который постепенно поглощает глобальное пространство во всей его полноте, включая его в свой открытый и расширяющийся горизонт. (…) Различные национальные цвета империалистической карты сливаются и перетекают в глобальную радугу Империи».

Антагонизм империи, «Множество», представляется столь же линейным. Это «вновь созданный и расширенный постмодерновый пролетариат». Количественно Множество включает в себя «почти всё человечество, которое либо интегрировано в сети капиталистической эксплуатации, либо подвержено им». В качественном отношении Множество – это всеобщий интеллект: Марксова перспектива социального знания как непосредственной производительной силы становится реальной благодаря компьютеризации производства.

Техническое развитие требует автономии и сотрудничества вместо централизации и дисциплины. По мнению Хардта и Негри, это значительно расширяет потенциал коммунистического обобществления. В конце концов, капиталистическое развитие всё больше позволяет множеству людей организовывать производство без капиталистического командования.

Хардт и Негри формулируют свою философию истории, которая не хочет быть философией истории, в явной оппозиции к любой диалектике, которая отвергается как «телеологическая». На её место приходят два методологических подхода. Первый – «критический и деконструктивный», направленный на «ниспровержение гегемониального языка и социальных структур». Это позволит выявить «онтологическую основу, предлагаемую творческой и продуктивной практикой толпы».

Теперь она должна быть основана «конструктивно, этически и политически». Таким образом, Империя и Множество в конечном счёте сталкиваются друг с другом совершенно неопосредованно. Практики пролетарской толпы действительно представляют собой Империю, но только негативно, поскольку она постоянно ломает сопротивление Множества. Под поверхностью Империи баланс неумолимо смещается к концу в сторону освобождения Множества. Continue reading →

by olladij

Изоляция вместо империи

Томаш Конич

Если раньше имперские державы стремились к созданию обширных империй, то сегодня они отгораживаются от обнищавшей периферии. Современный кризисный империализм не имеет материальной базы для реализации масштабных гегемониальных проектов, в результате чего всё больше конфликтов решаются с помощью военной силы.

Back to the roots? В последнее время капитализм, похоже, возвращается к своим кровавым истокам из эпохи раннего модерна, когда зарождающиеся национальные государства совершали империалистические рейды в Америку, Азию и Африку. В результате возникла капиталистическая мировая система с её делением на центр, полупериферию и периферию, которая сегодня начинает разрушаться в результате экономического, социального и экологического мирового капиталистического кризиса. За тлеющими или уже разгоревшимися конфликтами практически невозможно уследить: Украина, Израиль и Ближний Восток в целом, Тайвань, Сахель, Иран, Кавказ, Косово. Крупная империалистическая война, подобная Первой мировой войне как первоначальной катастрофе 20-го века, представляется вероятной.

Однако внешняя видимость обманчива. Внутренняя логика, определяющая эту геополитическую, а зачастую и военную динамику противостояния, – это логика системного кризиса капитализма в его социально-экологическом измерении. Это кризисный империализм, понимаемый как стремление государства к доминированию в эпоху сужения процесса накопления капитала.

В отсутствие нового режима накопления капитал как «продолжающееся противоречие», избавляющееся от своей субстанции – образующего стоимость труда – в результате опосредованной конкуренцией рационализации порождает растянувшийся на десятилетия периодический кризисный процесс: деиндустриализацию, гигантские горы долгов и экономически избыточное человечество в несостоявшихся государствах периферии. В экологическом аспекте таяние наёмного труда в товарном производстве усиливает ресурсный голод глобальной эксплуатационной машины, что подпитывает климатический и сырьевой кризис.

Обострение противоречий – социальные волнения, экономические потрясения, нехватка ресурсов, экстремальные погодные явления и т.д. – толкает находящиеся под угрозой распада государственные аппараты, ещё обладающие необходимыми силовыми средствами, на имперские и, в конечном счёте, военные авантюры. Готовность идти на геополитический и военный риск растёт именно потому, что возможности действий правящих классов и режимов становятся все более ограниченными. Continue reading →

by olladij

Фантом империализма

Эрнст Лохофф

Современные конфликты между авторитарными и западными государствами не могут быть объяснены при помощи концепции империализма. Они являются частью глобальной гражданской войны, в которой стирается грань между внешней и внутренней политикой.


За последние 100 лет никогда ещё не происходило столько разговоров об империализме, как сегодня, причём во всех политических лагерях. Противники одностороннего мирового порядка, такие как Владимир Путин, Си Цзиньпин и их интеллектуальные выразители оказались в авангарде этого инфляционного использования. Когда Запад, разочарованный результатами войн мирового порядка в Ираке и Афганистане, тихо распрощался с иллюзиями о мире и процветании под знаменем буржуазной демократии и тотального рынка, авторитарные режимы почувствовали свежий ветер. Они стали проводить все более агрессивную политику, как внутри своих стран, так и за их пределами, узаконивая её как защиту от империализма США и их союзников.

Самое позднее с началом агрессивной войны России против Украины Запад последовал этому примеру. Председатель ХДС Фридрих Мерц призвал «поставить бундесвер в центр общества» и обосновал это «растущим империализмом» таких держав, как Россия, Китай и Северная Корея. Канцлер Олаф Шольц (СДПГ) в своём выступлении на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре также не преминул осудить «российский империализм».

С тех пор как в начале 20-го века левые открыли для себя понятие империализма, оно обрело негативную коннотацию. Тем не менее на протяжении многих десятилетий оно всегда имело аналитическое содержание. Существовали настоящие теории империализма и соответствующие дискуссии, а также попытки соотнести это явление с той стадией развития, на которой находится капитализм в целом. Однако в современной дискуссии слово «империализм» служит лишь для различения друзей и врагов, причём не только в мейнстриме, но и в спорах внутри левых сил.

Понятие империализма заводит в тупик

Одной из основных характеристик капиталистической мировой системы было и остаётся развитие огромного дисбаланса не только экономической, но и политической и военной мощи между различными государствами и союзами государств. Империализм – это общий термин, обозначающий практику использования преимущественного положения для отстаивания мнимых или реальных интересов за счёт периферийных регионов мира. Continue reading →

by olladij

Контрреволюция против Израиля

Initiative Sozialistisches Forum

«Ситуация еврея такова, что всё, что он делает, обращается против него».

Жан-Поль Сартр, 1945

«Согласно фашистскому мышлению евреи не имею права ни оставаться там, где они есть, ни иметь возможности создать собственную нацию.

Альтернативной является уничтожение».

Теодор В. Адорно, 1950

«Сегодня больше нет антисемитов, все всего лишь понимают арабов».

Фридрих Дюрренматт, 1976

Сионизм есть ничто иное как последняя буржуазная революция современности. Теодор Герцль, чей труд по философии государства и права под названием «Еврейское государство» сделала эту революцию в 1896 году вообще мыслимой, подобно тому, как «Общественный договор» Жан-Жака Руссо в 1762-м сделал возможной французскую, а Давид Бен Гурион, израильский Ленин, являют собой ничто иное как еврейскую версию великих буржуазных революционеров вроде Максимилиана Робеспьера, Сен-Жюста и Дантона. Однако, революция, тем более буржуазная – это не детский утренник, и ценой провозглашения прав человека были гильотина и революционный террор, и, в конце концов, наполеоновские войны против феодально-абсолютистских сил, отказывавшихся принять принцип Нового времени, «Code civil», т.е. обобществление по принципу сделавшихся субъектами индивидов под надзором капиталистического суверена. Дабы гарантировать телесную неприкосновенность, необходимо было казнить короля. В 1789-м году феодальному обществу пришлось уступить место принципу «egalite, liberte и fraternite», а Карл Маркс, который без труда оклеветал это движение как прогресс в сторону «infanterie, kavallerie и artillerie», в то же время признал, что лишь так история человечества приобрела своё специфическое предназначение — разумность. Лишь революционное насилие придало (человеческому) роду отличное от зоологического предназначение. Тем самым буржуазная революция содержала в себе зерно своего совершенно «иного», коммунизма как свободной ассоциации. И в том заключалась диалектика Просвещения, что буржуазия пыталась саботировать прогресс разума за пределы капиталистического обобщения, чтобы превратить провозглашение прав человека в обычное естественное право, а тем самым в антропологию всеобщей конкуренции. Но в 1789-м году этот принцип был атакой на подчинение человека клерикальным и феодальным властям, т.е. собственно формальным началом истории человеческого рода. А всякая великая революция, заслуживающая своего имени, находит и свою контрреволюцию, свою Вендею. Вендея сионистов называется Палестиной, а аncien regime, блок из попов, крестьян и верных королю аристократов, намеревавшийся преградить якобинцам путь, зовётся сегодня PLO, «Исламский джихад», ХАМАС и Хизболла, а кроме того, чтобы заправить исламофашизм по-европейски, щепотка постмодерна, мультикультурализма и левобуржуазного пацифизма.

Несчастьем сионизма было то, что его революция могла быть только несвоевременной, но кроме того – что она являет собой буржуазную революцию евреев. Не ясно, что для Израиля обладает более разрушительным эффектом. Т.к. революция сионистов произошла в то время, когда Запад уже давно не только отказался от программы Просвещения, но и в ходе всеобщего кризиса капитала 1929-го года и в форме Германии как «чёрной дыры» капиталистического обобществления радикализовался до того, что стилизировал евреев до «антирасы» и непосредственного антипринципа человечества, чтобы затем в бреду сначала дискриминировать их как воплощение «накопительского капитала», затем преследовать, и, в конце концов, убить их. В форме антисемитизма Германия отозвала прокламацию прав человека. Она сделала это ввиду антисемитизма не только как воплощения экономических, но и политических бредовых представлений: ведь антисемитизм стремился не только к экономическому благоденствию народного коллектива, но и к государству целого народа, к национальному самоопределению гомогенного в себе убийственного коллектива, т.е. к идентичности немцев как расы, как злокачественной природы. Эта попытка при помощи объявления евреев врагами не только присвоить немцам загадку капиталистической продуктивности как их изначальной собственности, т.е. одновременно поглотить и переварить причину того, что суверенная монополия на насилие функционирует, что система приказов и повиновения является столь же неоспоримой, сколь спонтанной, что готовность к жертве и, прежде всего, к убийству становится первой, воплощённой природой человека. Это и было смыслом Нюрнбергских законов: всякое условие, которое якобы определяло, что должно считаться еврейским, было одновременно с этим и попыткой сконструировать «немецкое» и воплотить его в суверене. Фашизм нацистов уничтожал евреев, дабы создать народный коллектив, т.е., в конечном итоге: снять буржуазное общество, из экономического краха которого он произошёл, в некоем подобии государства-муравейника. В этом смысле Гитлер был первым джихадистом, а мудрый наблюдатель вроде Уинстона Черчилля мог ответить на вопрос, чем является книга «Моя борьба», что она служит «новым Кораном» для немцев. Continue reading →

by olladij

Будущее изменилось

О пост-капиталистических технических утопиях и кризисе общественных природных отношений.

Себастиан Мюллер

Тот, кто имеет дело с утопиями, вряд ли сможет обойтись без него: нарратива о том, что полностью автоматизированное и объединённое цифровыми сетями общество в будущем освободит людей от ига труда и одновременно позволит им жить в изобилии. Спектр тех, кто с энтузиазмом относится к этой идее, простирается от экономических либералов до радикальных левых технологических утопистов. Всех их объединяет идея неограниченных возможностей технологии. Утопии такого рода стали известны широкой аудитории благодаря таким книгам, как “PostCapitalism: A Guide to our Future” британского экономического журналиста Пола Мейсона и “Fully Automated Luxury Communism: A Manifesto” британского политолога и соучредителя левой медиаплатформы Novara Media Аарона Бастани. В немецкой левой утопии такого рода оперируют словами “робокоммунизм” или “технокоммунизм”. Утопия Мейсона об автоматизированном обществе изобилия направлена на повышение благосостояния большинства человечества. Те, кто не принадлежит к этому большинству, очевидно, исключаются из этого процветания. Бастани и сторонники роботизации и технокоммунизма, напротив, хотят видеть жизнь в роскоши для всех и поэтому более интересны для левых дискуссий. Однако и здесь обнаруживаются некоторые теоретические слабости. Наконец, в этом контексте возникает вопрос, стоит ли вообще стремиться к полностью автоматизированному обществу роскоши, особенно в условиях экологического кризиса.

Предположение о том, что технологии делают весь труд излишним, сомнительно уже в силу того, что её необходимо разрабатывать, создавать, устанавливать, контролировать и обслуживать. Даже в условиях цифрового сетевого производства невозможно предусмотреть все возможные варианты развития событий, поэтому требуется регулярная корректировка технических устройств путём вмешательства человека. В утопии коммунистического общества производство также должно ориентироваться на постоянно меняющиеся потребности человека. Для гармонизации различных потребностей необходимы коммуникативный обмен и политическая работа. Даже в значительной степени автоматизированный производственный механизм должен постоянно реорганизовываться на этой основе. В противном случае алгоритмы, роботы и т.п. в конечном итоге сами будут решать, что нужно людям. Сфера ухода также не может быть полностью автоматизирована, поскольку для неё характерна потребность в личном взаимодействии и внимании, даже если есть подзадачи, которые потенциально могут быть решены технологически. Кроме того, в обществе, способ производства которого также ориентирован на сохранение природной основы жизни человека, прежде всего необходимо выяснить, является ли использование техники экологически устойчивым во всех областях, например, с точки зрения потребления ресурсов. В конечном счёте, это касается и вопроса о том, какие машины, созданные при капитализме, могут продолжать использоваться в таком обществе или могут быть легко перепрофилированы. В этом контексте часто упускается из виду тот факт, что технология не просто нейтральна, а исторически конкретна. Сложность и степень специализации средств производства, созданных при капитализме, обычно не принимаются во внимание. Однако это часто мешает их преобразованию в экологически нужном направлении.

Требование материальной роскоши для каждого человека в мире также не учитывает важных связей. В нем действительно присутствует эмансипационный элемент, поскольку он направлен на справедливое распределение товаров, производимых во всем мире. Однако оно остаётся неправдоподобным до тех пор, пока не определено, что же на самом деле подразумевается под роскошью. Требование иметь виллу, частный самолёт, яхту и внедорожник для каждого было бы не только нелепым, но и явно экологически гибельным. Однако даже более слабый вариант этого требования, направленный на универсализацию среднестатистического образа жизни западных обществ, не может быть согласован с целями устойчивого развития. В исследовании “A Societal Transformation Scenario for Staying Below 1.5°C”, опубликованном в сентябре 2020 г. компанией Konzeptwerk Neue Oekonomie и фондом им. Генриха Бёлля, это наглядно показано. По мнению авторов, для того чтобы не допустить снижения температуры до 1,5°C, к 2050 году жилая площадь на человека в странах глобального Севера должна сократиться в среднем на 25%, автомобильное движение в городах – на 81%, количество электроприборов – вдвое, потребление мяса – на 60% к 2030 году, а каждый человек должен ограничиться одной авиаперевозкой раз в три года. Continue reading →

by olladij

Р. Курц: Апокалиптические технологии

Экономико-научный комплекс и деструктивная объективация мира

Насколько нам известно, современная наука – самый успешный проект в истории человечества. Но он же является и самым катастрофическим. Успех и катастрофа не должны быть взаимоисключающими понятиями, напротив, самый большой успех может таить в себе самый большой потенциал катастрофы. Хотя с XVII века накоплено больше позитивных знаний о природе, чем за все тысячелетия до этого, для подавляющего большинства людей эти знания проявились в основном только в негативной форме. С помощью технологически прикладного естествознания мир стал не красивее, а уродливее. А угроза, исходящая от природы для человека, не уменьшилась, а возросла в том природном мире, который технологически переделан самим человеком.

Если “первая природа” биологического человека всегда перестраивалась и трансцендировалась культурой, в результате чего возникла социальная “вторая природа”, то в современности эта “вторая природа” с невиданной силой вмешалась в “первую природу” и сформировала её по своему образу и подобию. В результате сила природы второго порядка стала ещё более непредсказуемой, чем изначально привычная сила природы первого порядка.

Это нечестивый правящий союз экономистов, естествоиспытателей, технарей и политиков, который управляет процессом научно-технического развития в форме современной социальной системы и не только упрямо защищает заложенную в ней независимую динамику от любой критики, но и продолжает двигать её вперёд, невзирая на потери. С другой стороны, критика науки со стороны аутсайдеров и диссидентов остаётся вдвойне беспомощной, поскольку не может поставить под сомнение ни социальную форму, ни структуру научного знания, а сводит проблему в основном к моральному поведению учёных, т.е. к этическому вопросу об “ответственности”.

В противовес этому заезженному этическому подходу новейшее феминистское течение научной критики идёт гораздо глубже. Эта критика показывает, что эпистемологическая парадигма современной науки отнюдь не является “нейтральной”, а имеет культурную, сексуально заданную матрицу. Концепция “объективности”, как видно уже из начала современной истории науки с Фрэнсиса Бэкона (1561-1626), односторонне задаётся мужчинами, а связанные с ней притязания ориентированы не столько на познание и улучшение жизни, сколько на подчинение и господство.

Американские теоретики, такие как молекулярный биолог Эвелин Фокс Келлер и философ Сандра Хардинг, приходят к выводу, что строгое разделение субъекта и объекта, на котором основано современное естествознание, должно быть поставлено под сомнение. Однако их интересует не романтическая критика науки, а “другое естествознание”, освобождающее процесс познания от претензий на подчинение. При этом они проводят параллель между научно-технической и экономической рациональностью современной эпохи, в основе которых лежат интересы господства и эксплуатации.

Современное естествознание и современная капиталистическая экономика не являются прямо тождественными, но они существенно связаны и взаимообусловлены. Помимо феминистского подхода у Фокс Келлер и Хардинг, эта взаимосвязь может быть продемонстрирована как исторически, так и структурно. Естественные науки, экономика и государственный аппарат в модерне восходят к общему корню, а именно к военной революции огнестрельного оружия в ранний период модерна. Отсюда и специфически мужское определение современности. Социальный переворот, вызванный появлением пушки, взорвал структуры аграрного натурального хозяйства, породив постоянные армии, неизвестную доселе крупную оружейную промышленность и расширение горного дела. Таким образом, был создан не только капитализм, но и соответствующий образ природы. Continue reading →

by olladij

Чей мальчик потерялся?

В начале декабря 2022-г Латвия выпиздила российских либеральных оппозиционеров и оппозиционерок с телеканала «Дождь» на мороз. Я бы, если честно, отнёсся к этому как к очередному, одному из многих скандалов этой инцестуозной тусовки чистоплюев. Но рассуждения о «наших мальчиках» и как с ними быть застряли в мозгу, хотелось додумать, но не получалось. Тем более сходные позиции были слышны совсем недавно и на продуктах полураспада «Эха Москвы».

Может быть, всё намного проще, чем кажется поначалу. Просто начнём и посмотрим, куда эти рассуждения нас приведут. Мышление — это work in progress. Готовых и завершённых истин или ежедневной актуальной аналитики я вам никогда не обещал, да они никому в данной ситуации не помогут. Помогут пожертвования ЗСУ или аффилированным либертарным подразделениям и организациям, занимающимся гуманитарной деятельностью в Украине или в украинской диаспоре за рубежом. Так как there is no other business like charity business, будьте разборчивы и внимательны.

Почему только теперь, спустя больше года после начала полномасштабного вторжения РФ в Украину? Не считал нужным или даже возможным объяснять что-либо российской (кому до сих пор что-то не понятно, тому объяснять придётся не словами), а там более украинской публике (там, по-моему, понимание ситуации и так яснее некуда). Liberadiо было основано в 2010/11-м году для отправки бутылочной почты неясному адресату, с тех пор многое изменилось, но, в общем и целом, принцип этот сохранился.

Объяснения и пинки под зад были нужны немецкоязычной публике больше, чем я и занимался, причём с 2014-г года. За что «друзья» было прозвали меня «украинским анархо-фашистом» и любителем теорий заговора. В иных кругах меня называли ещё и «национистом», так что мне не привыкать.

Ну так, обратимся к заблудшим «нашим мальчикам». Любимый ход ищущих хоть какое-то объяснение происходящему в российском обществе — это историческое сравнение или историческая аналогия. Ход оправданный, т.к. поначалу ничего другого и не остаётся, кроме как сравнить новый феномен с уже известными феноменами прошлого. Путина сравнивают с Гитлером, российское общество с германским обществом времён национал-социализма, как это происходит в примечательном фильме «Необыкновенный фашизм» из двух частей того же «Дождя». Параллели проводятся один в один, сходится всё чуть ли хронологически: Путин — это вылитый Гитлер, только без специфических усиков. Правда, недавно кто-то из либеральных «экспертов» уже авторитетно объявил правление Рамзана Кадырова в Чечне сталинизмом. То, что большевики и социалистическая революция пугают их больше, скажем, Пиночета, известно уже давно. (А почему российским либералам, недавно открывшим для себя антифашизм, куда приятней и понятней юнкер-монархист граф фон Штауффенберг, чем работяга-нищеброд Георг Эльзер, я подробно объясню как-нибудь в следующий раз, если не забуду. Как и в случае с соболезнованиями по поводу убитой Дарьи Дугиной, классовое, сословное чутьё не подводит их и тут). Как известно, буржуа Гитлер, как никто иной понял всю ложь либерализма, но недооценил силы стоящие за ним, при которых ему суждено было быть лишь ефрейтором-барабащиком. (Т. В. Адорно, «Minima moralia») Так и росссийские либералы, отказываясь говорить о политической экономии, могут предложить только полнейшее смешение понятий. Куда это их приведёт, мы ещё увидим. Пока же осталось только столь же «экспертно» объявить и германский наци-фашизм сталинизмом («всё, конечно, по-другому, но если приглядеться, то всё точно так же») и будет российским либералам счастье. Continue reading →

by olladij

Разрушение государства посредством марксизма-аньолизма. Йоханес Аньоли в беседе с Йоахимом Бруном

[Дидывоевале! Один, Йоханнес Аньоли (22.2.1925 — 4.5.2003) сопляком призвался в итальянскую армию и воевал на стороне фашистов против югославских партизан, пока не попал в плен и не остался жить в ФРГ; другой, Йоахим Брун (30.1.1955 – 28.2.2019), будучи юным маоистом, призвался в бундесвер и до конца жизни хранил удостоверение водителя танка на случай революции. А потом, спустя десятилетия, они встретились и по-дедовски, хихикая, перетёрли о практически всём на свете: о философии, марксизме, рабочей автономии, о боге и, конечно, о социальной революции и коммунизме. Оба деда, я должен признаться, значат для меня много. Именно поэтому именно этот разговор, именно сейчас. Лично знаком я был только с Бруном, но из нашего поверхностного знакомства ничего стоящего не развилось, о чём я жалею, но мне кажется, что виной тому не мой, а «чей-то ещё» говённый характер. Как бы там ни было, дидывоевале, придётся и нам. – liberadio]

Йоахим Брун (Б.): Ленин как-то ответил на вопрос, чем должны заниматься революционеры в нереволюционные времена, мол, им необходимо упражняться в «терпении и теории». Ты же, напротив, сказал, что необходимы терпение и ирония. Не является ли это методом, пусть и в определённых рамках, приспособиться? Как получается, что ты, с одной стороны, омытый всеми водами диалектики враг государства, а, с другой стороны, тебя обхаживают все — от фонда им. Ханнса Зайделя Христианско-Социального Союза вплоть до Вальтера Момпера, настолько, что журнал «Штерн» выставил тебя на обложке выпуска, посвящённого двадцатилетию 68-го года, придворным шутом революции? Ирония возобладала над теорией? Вот так ты устроился?

Йоханнес Аньоли (А.): Почему бы и нет? То, что революционер всегда и повсюду должен ходить с угрюмой мордой, это — застарелая центарльноевропейская традиция, совершенно неподходящая к тому образу, которому должен соответствовать аутентичный революционер. Не обязательно быть иезуитом, якобинцем или большевиком просто потому, что ты собираешься разрушить государство. Настоящий революционер должен всегда сохранять какой-то остаток иронии и самоиронии. Коммунизм важен, но и оссобуко не помешает. То, что я знаком с широким спектром людей, от фонда им. Ганса Зайделя до Момпера, мне не мешает. Контакт с фондом произошёл после приглашения — и это был первый и последний раз, когда мне там были рады; а Вальтер Момпер посещал мои семинары и затем, что вполне относится к человеческой свободе, сделал из моих рассуждений неверные выводы.

Б.: Левым сейчас нужно выступить против нацоналистической склонности немцев к морализаторству и запрета курения. В конце концов, коммунизм — это не о воплощении прекрасного, истинного, хорошего принципа, а об оссобуко для всех. Но меня интересует ирония. Нея является ли она юморным вариантом скепсиса? Я помню, Эккехард Крипендорф (немецкий либертарный политолог, 1934-2018 гг. – liberadio) как-то поздравил тебя в газете «taz» словами: «Аньолисту стукнуло 60». Что ты будешь делать, если встанет вопрос об организации? Ты организуем?

А.: Нет, я не организуем. А в «taz», в общем-то, должно было ещё стоять — и если не стояло, то я это сейчас восполню, что в тот момент, когда марксизм-аньолизм, который я представляю, станет программой какой-либо группы, я тут же, так сказать, выйду из своей собственной теории. Что касается организации, то я, странным образом, всё-таки кое-что создал или помог создать: «Ноябрьское общество» и «Республиканский клуб» (организации, входившие в конце 1960-х в т.н. «Внепарламентскую оппозицию» – liberadio) в Берлине. Все остальные организации, в которых я состоял, всегда выгоняли меня через два-три года.

Б.: Ты даже в СДПГ был самоироничным членом?

А.: Да, и через три или четыре года меня снова исключили. Вступил я в 1957-м году, а в 1961-м я снова был свободен.

Б.: Как ты вообще додумался до того, чтобы стать социал-демократом?

А.: Это было нетрудно. На выборах в Бундестаг в 1957-м Аденауэр получил абсолютное большинство. А мы сидели в Тюбингене и считали, что нужно что-то предпринять против превосходящих сил ХДСГ. Так, в 1957-м я вступил с СДПГ, в 1958-м начались дискуссии о Годесбергской программе, а затем я стал членом рабочей группы в Тюбингене, целью которой была разработка антипрограммы. Тогда мы работали вместе с ССНС, существовал альянс СДПГ-ССНС. В этой группе состояла и ассистентка Эрнста Блоха, переехавшая вместе с ним из Лейпцига в Тюбинген. Мы подали наш проект программы на Годесбергском съезде партии — вместе со всеми другими проектами, включая проект программы Вольфганга Абендрота из г. Марбурга. Я, кстати, был делегатом на съезде в Годесберге. (…)

Б.: …Касательно берлинской дискуссии о правах человека у меня возникло ощущение, что ты охотно отклоняешься о твоей «основной линии». Ты сформулировал её в статье «От критики политологии к критике политики», но часто занимаешь двойственную позицию, когда ты, с одной стороны, нахлобучиваешь политологам критику политики, а с другой стороны, возражаешь как политолог тем, кто занимается критикой политики, и читаешь им лекции о наследии буржуазного Просвещения.

А.: Совершенно верно. Потому что я, в любом случае, считаю непродуктивным, когда в споре с консерватором, социал-демократом или любым другим представителем буржуазного государства аргументируют фундаменталистски. Я, скорее, придерживаюсь мнения, что необходимо сражаться оружием противника. Паушальное, категорическое, чуть ли не категориальное отрицание может помочь выйти победителем из диспута, но делу это не поможет.

Б.: Ирония как разрушение консенсуса изнутри, т.е. имманентная критика?

А.: Нет, не имманентная, а изнутри, это кое-что другое. Имманентная критика означает, что ты за систему.

Б.: Нет, имманентная в смысле Критической теории, т.е. когда нужно предположить, что в объекте содержится некий остаток объективного разума, и предположить это в виду самозащиты, как уверенность в некоем общем, которое должно защищать критика от патологии, от превращения в кверулянта. Но предполагать обладание объективной разумностью за капиталом и его государством, как это делают марксисты — это проекция, идеология…

А.: Это — противоречия… Continue reading →