Aus: Willy Hellpach, „Die geistigen Epidemien“ (1906)

Von Krankheit reden die Leute gern, hören sie gern reden. Und darum ist es denen, die die Menschheit tagtäglich von berufswegen zu unterhalten haben, nicht zu verdenken, wenn sie ihre Bilder und Gleichnisse mit Vorliebe aus dem Schatz der Pathologie wählen. Die Feuilletonisten überm und unterm Strich, der Politik und des Pläsiers reden möglichst viel von Krankheit. Sie reden vom Fieber der Spekulation und von Bildungshypertrophie, von einer Goldplethora und von finanziellen Aderlässen, von den verstopften Poren des Volkskörpers und von einer Embolie der Schlagadern des Verkehrs, von den Geburtswehen einer neuen Epoche und dem Todeskampf eines absterbenden Regimes. Sie reden am meisten und liebsten von einem Geschwür, das am Organismus der Gesamtheit zehre, oder von einer Eiterbeule, die zum Aufstich reif sei, von einem sozialpathologischen Phänomen und von einer geistigen Epidemie. Sie reden täglich davon; und den Geschmackvollen unter den Zuhörern wird es auf die Dauer schon ein bisschen viel. Es ist nicht hübsch, wenn der Doktor in einem fort fachsimpelt. Und es ist nicht gut, wenn auch die harmlosesten Vorgänge des öffentlichen Lebens gewaltsam jodoform- und karbolrüchig gemacht werden. Mit allen solchen Dingen geht es schließlich wie mit Zettel dem Weber, oder um in unseren Tagen zu bleiben, wie mit dem Makler Sigismund Gosch in den „Buddenbrooks‘‘: er möchte ein Mephisto sein, und doch durchschaut ihn jedermann als einen ollen ehrlichen Lübecker. Wenn Tag für Tag jede Partei, ob politisch, künstlerisch, religiös, wirtschaftlich, die andere als das am Volkskörper fressende Leiden diagnostiziert, so ist „Krankheit‘ kein Begriff und kein Bild mehr, sondern einfach ein Schimpfwort, und Schimpfwörter werden bekanntlich nicht dadurch wertvoller, dass man sie möglichst oft wiederholt. (S. 7f)

Der französische Denker Comte hat bekanntlich eine Wissenschaft erfunden — oder besser noch einen Namen für eine Wissenschaft: die Soziologie; und wie es mit jeder erfundenen Wissenschaft geht, es gab bald sehr viele Soziologien, ein Dutzend und mehr, und eine davon war die organizistische. Die lehrte, die Gesellschaft sei ein Organismus und die verschiedenen Institutionen: Regierung, Schulen, Banken, Armee, Kirche usw. seien die einzelnen Organe. Das Bild wurde hier und da recht hübsch, und hier und da recht gewaltsam, und hier und da sogar unappetitlich durchgeführt; denn es ist schließlich kein Vergnügen für irgend eine Institution, sich als den Urin oder den After des Volksganzen betrachtet zu wissen. Der Organismus konnte selbstverständlich erkranken. Und die Bilderserie, die man hiefür entwarf, führte die Etikette „Soziale Pathologie und Therapie‘‘. So ist z.B. der unlautere Wettbewerb eine Kinderkrankheit des Kapitalismus (ob Zahnkrämpfe, Brechdurchfalloder Rachitis, hat man, soviel ich sehe, nicht entschieden). Wie gesagt, das war alles ganz amüsant, aber wie jemals jemand darin eine wissenschaftliche Leistung hat sehen können, das gehört zu jenen Rätseln, die auch im Denken der von Beruf Denkenden niemals gefehlt haben. (S. 8f)

Es gibt nämlich Erscheinungen im menschlichen Seelenleben, deren Eigenart gar nicht besser bezeichnet werden kann, als wenn man sie sozialpathologisch, völkerpathologisch, gemeinschaftspathologisch nennt. Ja, man kann sie beim besten Willen eigentlich nicht anders taufen. Aber in welchen begrifflichen Sumpf gerät man nun mit solcher Benamsung! (S. 9f) Continue reading

Анархизм как теория организации

Колин Вард, 1966

Вы можете подумать, что, описывая анархизм как теорию организации, я выдвигаю заведомый парадокс: «анархия», по вашему мнению, по определению противоположна организации. Однако на самом деле «анархия» означает отсутствие правительства, отсутствие власти. Может ли существовать социальная организация без власти, без правительства? Анархисты утверждают, что может, а также они утверждают, что желательно, чтобы она была. Они утверждают, что в основе наших социальных проблем лежит принцип управления. Ведь именно правительства готовятся к войне и ведут её, хотя обязаны в ней участвовать и платить за неё вы; бомбы, о которых вы беспокоитесь, – это не те бомбы, которые карикатуристы приписывают анархистам, а бомбы, которые правительства усовершенствовали за ваш счёт. Ведь именно правительства принимают и исполняют законы, позволяющие «имущим» сохранять контроль над общественными активами, а не делиться ими с «неимущими». В конце концов, именно принцип власти гарантирует, что люди будут работать на другого человека большую часть своей жизни не потому, что им это нравится или они могут контролировать свою работу, а потому, что они видят в ней единственное средство к существованию.

Я сказал, что именно правительства развязывают войны и готовятся к ним, но, очевидно, не только правительства – власть правительства, даже самой абсолютной диктатуры, зависит от молчаливого согласия управляемых. Почему люди соглашаются быть управляемыми? Это не только страх: чего миллионам людей бояться небольшой группы политиков? Дело в том, что они придерживаются тех же ценностей, что и их правители. Правители и управляемые одинаково верят в принцип авторитета, иерархии, власти. Это характеристики политического принципа. Анархисты, всегда различавшие государство и общество, придерживаются социального принципа, который проявляется там, где люди объединяются в ассоциации на основе общих потребностей или общих интересов. «Государство, – говорил немецкий анархист Густав Ландауэр, – это не то, что может быть уничтожено революцией, а состояние, определённые отношения между людьми, способ человеческого поведения; мы уничтожаем его, вступая в другие отношения, ведя себя по-другому».

Каждый может увидеть, что существует, по крайней мере, два вида организации. Есть та, которая навязана вам, та, которая управляется сверху, и есть та, которая управляется снизу, которая не может вас ни к чему принудить, и в которую вы можете свободно вступить или свободно уйти. Можно сказать, что анархисты – это люди, которые хотят превратить все виды человеческих организаций в такие чисто добровольные ассоциации, из которых люди могут выйти и создать свою собственную, если она им не нравится. Однажды, рецензируя несерьёзную, но полезную книжку «Закон Паркинсона», я попытался сформулировать четыре принципа анархистской теории организаций: они должны быть (1) добровольными, (2) функциональными, (3) временными и (4) небольшими.

По понятным причинам они должны быть добровольными. Нет смысла отстаивать свободу и ответственность личности, если мы будем выступать за организации, членство в которых обязательно.

Они должны быть функциональными и временными именно потому, что постоянство – один из тех факторов, которые перетягивают артерии организации, заставляя её быть заинтересованной в собственном выживании, в обслуживании интересов должностных лиц, а не своих функций. Continue reading

Эвтаназия при национал-социализме

[И ещё старья вам. Снова с yaroslavl.antifa.net. – liberadio]

Почему уже давно пора вспомнить о «запсихиатризованных» при национал-социализме и о жертвах операции «Т-4».

Петра Шторх

Непосредственно с «захватом власти» NSDAP в 1933 году началась открытая травля против так называемых «асоциальных элементов», психически больных, калек, против так называемых «вредителей общества», что бы под этим не подразумевалось. Эти категории, созданные для классификации населения, охватывали всех тех, кто не соответствовал «арийскому» идеалу, но и не вписывался в расистский шаблон «вечного жида». Были выделены бездомные, алкоголики, «асоциальные» больные туберкулёзом, чтобы не вредить «здоровому течению наследственности народной общности». Были организованы «центры по защите молодёжи», в которые заключались так называемые «трудновоспитуемые»; это так же растяжимое понятие, жертвами которого становились все действующие супротив «народного ощущения», так же и молодые женщины, настаивавшие на сексуальном самоопределении. Так под категорию «асоциальные» попадали все иностранцы, родственники политически преследуемых, семьи, в которых кто-нибудь подвергался стерилизации, ранее судимые, наркоманы, проститутки, бродяги, «бездельники», «чурающиеся работы», отщепенцы, «никчёмные всех мастей», виновники ДТП и «драчливые». В 1938 г. речь велась о «скрытом слабоумии», подо что подпадали в первую очередь опекаемые, о «моральном слабоумии», что подразумевало выделявшихся женщин и девушек. Термин «асоциальность» постепенно сопоставлялся с «психопатией» и отправлял собранных под собой людей на «эвтаназию».

14.06.1933 был принят закон «О предупреждении наследственно больного потомства» и этим легализована массовая стерилизация. Критериями для стерилизации были телесные недостатки, шизофрения, «врождённое слабоумие», как и так называемые «психопатии», в которых просто подозревались все, кто не жил в «упорядоченных условиях» и не могли обеспечить себя без претензии на социальные пособия. Государственные учреждения охотно помогали в «исследовании», заключении и отправке на принудительную стерилизацию. Все подпадающие под закон группы систематически охватывались ответственными учреждениями и проверялись на возможное «слабоумие» и соответственно отправлялись на принудительную стерилизацию, причём эти проверки, по мнению законодателя, не были нужны при телесных и психических недостатках и при шизофрении. Бездомные отправлялись в уже существующие концлагеря.

Идеология «эвтаназии»
Идеологически шла речь об «очищении и лечении народного тела», об «улучшении наследственности». Индивид, как возможно больное и нуждающееся в помощи существо, исчез из медицины очень быстро. Под лечением понималось выздоровление или улучшение состояния не отдельной личности, но «арийской народной целостности». «Я» утратило своё право на существование, оно должно было раствориться в «народном Мы». Эта точка зрения, по большей части благосклонно подхваченная, если не эйфорично перенятая медициной, ещё до 1933 г. утвердилась в этой науке и в широких кругах биологии, хотя и была оспариваема. С «захватом власти» (нацистской партией – прим. перев.) эта идеологическая конструкция обострилась, неприятные критики и скептики лишены возможности работать по профессии, вынуждены к эмиграции, преследовались. Continue reading