[И ещё раз о (постмодернистском) разжижении мозга, вербальной магии и прочих формах «атеистической духовности». Если вы не узнаёте в болтовне об идентичностях, о напр. женских душах, рождённых в мужских телах, и прочих divine self старую добрую эзотерику и прочий New Age с соответствующим религиозным пылом, то вы слишком долго изучали глупости Батлер в универе и помочь вам уже никто не в состоянии. – liberadio]
В «Брокгаузском разговорном лексиконе» от 1898-го года, основная позиция которого склоняется к либерализму, буржуазно-либеральный скептицизм по отношению ко всем религиям выражается следующим образом: «Но поскольку то, что составляет истинную веру, очень различно у разных народов и в разные времена, то, что для другого является истинной верой, для одного кажется суеверием». В этом высказывании размывается разница между религией и суеверием. Научное требование строгого разграничения терминов в смысле сути определения здесь не выполняется.
Религию следует определять как отношения, основанные на вере в существование высшего, миросозидающего существа, между этим божественным существом и субъектом, который, согласно его самовосприятию, сосредоточен на себе, в результате чего последний надеется на что-то от этого существа для своего благополучия и спасения. В этом определении важным остаётся то, что все посредничества между верующим и Богом, происходящие из земной, профанной сферы жизни, интеллектуально пропускаются, и устанавливается прямая связь между ними. Существенное различие между религией и магической псевдорелигиозностью проявляется именно в том, что в последнем (как и в прошлом в анимизме, магии и колдовстве вплоть до некромантизма, экзорцизма и веры в ведьм) искажение и фальсификация метафизической чистоты божественного происходит за счёт того, что для достижения цели спасения используются профанные средства, взятые из земной сферы. Фальсификация заключается в том, что из-за этого посредничества земных сил и средств само божественное оказывается втянутым в осквернение земного и частично или полностью обезбоженным.
За исключением первобытного периода развития человечества и последующей эпохи, предшествующей монотеизму, суеверия затрагивают значительные слои населения там, где неуверенность и угроза жизни заставляют человека отстраниться от традиционной религиозности и обратиться к непосредственно возникающим иррациональным средствам. Наиболее распространенным явлением такого рода является астрология. Однако астрология не подходит для того, чтобы взять на себя магическую роль, к которой часто сознательно или бессознательно стремятся, поскольку на созвездие небесных звёзд нельзя повлиять, даже внешне, с помощью каких-либо обрядов, придуманных человеком. Таким образом, существуют две основные формы суеверного псевдорелигиозного поведения: во-первых, та, которая характеризуется простым ожиданием событий, происходящих совершенно независимо от человека, наиболее ярким примером которой является астрология; во-вторых, существует большое количество псевдорелигиозных тенденций, заключающихся в том, что суеверный человек пытается повлиять на определённые события в свою пользу более или менее иррациональным, то есть магическим, способом, чтобы обеспечить ожидаемый успех. Мы рассматриваем здесь в первую очередь эту вторую форму псевдорелигиозного поведения, которую можно наблюдать сегодня, причём нас интересует не столько систематическое описание соответствующих форм, сколько социолого-теоретическая интерпретация общей магической тенденции в современном обществе.
По Марксу, все без исключения религиозные явления, как религиозные, так и псевдорелигиозные, имеют ту общую черту, что являются идеологическим выражением — как говорит Маркс — «угнетённой твари», то есть возникают из чувства человека, который считает себя угнетённым природой или обществом. Следует добавить, что для монотеистической эпохи, но особенно для «просвещённого» буржуазного периода истории, поворот к чисто абстрактной — абстрактной в смысле современной теологии — концепции единого Бога означает резкое и радикальное противостояние всем магическим тенденциям; это независимо от того, что магические остатки очень часто можно наблюдать в практике монотеистической религиозной практики. Это противопоставление подлинной и магической религиозности имеет большое значение для социологического вопроса, поскольку на его основе можно показать, что, особенно в периоды социальных и культурных кризисов, тенденция к распространению магической псевдорелигиозности за счёт подлинной религиозности возрастает наиболее сильно.
В качестве примера вспомним широко распространённое в наше уже не магическое время использование наркотиков в псевдорелигиозных целях, то есть для личного спасения магическим путём. Этот феномен повторяется в несколько иной, более слабой форме, например, в магической ритуализации лотерей и розыгрышей или дорогих автомобилей, обещающих успех.
В этом месте наших замечаний следует отметить ещё одну особенность — особенно применительно к позднебуржуазному обществу. Если вначале мы вместе с Марксом признавали всякую религию проистекающей из бедственного положения человека, то теперь, исходя из нашего различения между подлинной и магической религией, мы должны обратить внимание на особые социологические причины распространения последней. Продолжающееся господство человека над человеком может составлять достаточную причину продолжающегося действия религиозного сознания в смысле Марксовой концепции религии.
Однако для объяснения перехода к магически-псевдорелигиозному необходимо добавить ещё кое-что. Эта новая тенденция заключается в отказе от либерального оптимизма и гуманизма и в повороте к позднебуржуазному нигилизму, который обесценивает гуманистические ценности буржуазного подъёма, такие как прогресс и формирование личности, и тем самым лишает человека поддержки, которая оставалась у него независимо от ощущения иного подчинения экономическим и правящим силам буржуазного подъёма. Неуверенность в себе, вызванная оккупацией психики болезненными представлениями о жизни, сопровождающаяся чувством бессилия перед овеществлёнными силами социальной «второй природы», нигилистическим обесцениванием человека и страхом, толкает многих людей на поиски средств для совладания с жизнью, дополняющих повседневную экономическую, социальную и политическую борьбу и кажущихся разрешимыми в чисто субъективном плане: средств магического воздействия на успех в самых разнообразных формах. Фактической основой распространения магической псевдорелигиозности является нигилистическая эрозия сознания. К Марксову «опиуму народа» добавляется новый нюанс.
В своих единичных высказываниях о религии Маркс интересовался только её современным значением. Поэтому его интересовала только стадия развитого религиозного сознания: стадия религиозной реакции индивида на факт современного угнетения. Но со времён Маркса проблемы во многом изменились и обострились. Несомненно, Маркс, который, вопреки старому материалистическому определению религии в 18-м веке как «опиума для народа», придуманного злыми священниками, определил религию в смысле исторического материализма как «опиум народа», самого народа, тоскующего по своему собственному духу в «бездуховных условиях» отчуждения. Однако он не предвидел новых тенденций развития религиозного сознания в условиях усиливающегося овеществления. Согласно Марксу, современное отчуждение означает полную потерю творческого начала, то есть утрату способности свободно использовать умственные и эмоциональные силы. Именно поэтому Марксу следовало бы принять во внимание, что материализованный, «ориентированный на потребление» человек теряет даже первичную способность выразить своё подавленное сердце в «вздохе» – по выражению Маркса — религиозной фантазии. Примирение с миром через религиозно-фантастическую «критику» сменилось профаническим и вульгарным примирением, которое уже не требует критического моста. Изредка ещё церкви заполняются неверующими.
Хотя Маркс доказал, что религиозное сознание является результатом профанного страдания, он упустил из виду другой результат этого же страдания, а именно все более расширяющееся арелигиозное сознание, которое можно объяснить распространяющимся безразличием и отвращением ко всему духовному. Противоречивая диалектика идеологической ситуации позднебуржуазной эпохи состоит в том, что народные массы, с одной стороны, — несмотря на многочисленные отставки — смиряются со своим существованием в качестве членов церкви и тем самым утверждают свою религиозность, а с другой стороны, воздерживаются от активного исполнения религиозных обязанностей и тем самым одновременно отрицают свою религиозность.
Согласно сообщению, которое появилось в газетах в середине января 197-го года: «Число людей, покидающих протестантскую церковь в Рейнской области, выросло более чем на 40 процентов и составило 27718 человек в 1973-м году по сравнению с 1972-м годом, достигнув рекорда, аналогичного 1970-му году». (Сообщение от президента Протестантской церкви в Рейнланде Карла Иммера) Посещаемость церковных служб описывается как тревожная. Во многих местах даже три процента прихожан не посещают церковные службы по воскресеньям. При этом они с почти магическим ожиданием просматривают астрологическую колонку своей газеты, с почти религиозным рвением чистят свой автомобиль и произносят заклинания при заполнении лотерейного билета или лототрона. Марксистский «вздох угнетённой твари» был сплющен в небытие тотальной бездумности, под чьим всепоглощающим замком погребена даже религиозная вера. Согласно различным исследованиям, проведённым в Рурской области, менее трёх процентов рабочей силы регулярно посещают церковь. Папа Пий XI (1929-1939) назвал антагонизм между религией и трудом «величайшим скандалом века», а папа Павел Vl обратился к рабочим со следующими умоляющими словами: «Неужели у вас нет души? Давайте снова подружимся, и мир труда станет радостным, христианским и счастливым, как когда-то». Папа не понимал, что такое обращение к прошлому звучит для ушей рабочих не как искупительное обещание, а как угроза.
Таким образом, религиозное сознание начинает угасать не в будущем бесклассовом обществе, как предполагал Маркс, а уже в буржуазном обществе, хотя и по прямо противоположным причинам.
В отличие от рабочего, мелкий буржуа демонстрирует принципиально более сильную привязанность к фантастической трансцендентности земных страданий и, соответственно, к религиозной ориентации. Как и образование (понимаемое в типично мелкобуржуазном смысле), мелкий буржуа также любит обращаться к религии как к средству спасения. Но, как и в случае с образованием, его привязанность к религии все больше втягивается в водоворот материалистической деспиритуализации. Подобно тому, как мелкобуржуазное образование становится формализованным и внешним, например, превращаясь в журналы и телевизионное обучение, и становится жертвой нигилистической, болезненной эрозии, так же и религия. Общий процесс разочарования не останавливается на религии, но затрагивает её в первую очередь. Доминиканец Марсель Рединг, симпатизирующий современным гуманистическим идеям, в своей книге «Политический атеизм» критически замечает, что Маркс рассматривал религию как «дело народа, а не образованных людей». Разве не интересно было бы современнику 20-го века исследовать, почему на самом деле и на наших глазах религия все больше перестаёт быть делом народа? Научно-технический прогресс, на который ссылаются многие атеисты, «демифологизация мира», достигли не столь значительных результатов, как нигилистическая деспиритуализация всеобщего сознания.
Однако — и это самое удивительное — говорить о простом «исчезновении» религиозных связей из сознания современных повседневных и массовых людей не совсем корректно. Если мы сделали это в общепонятном смысле, то теперь должны добавить вариацию, которая развивает это понимание дальше, а именно: гораздо правильнее говорить о вытеснении первоначальной религиозности в пользу примитивных, то есть до- и псевдорелигиозных форм, как по уровню, так и по характеру. Такие псевдорелигиозные и социологически трудные для восприятия течения, поскольку они отступают к примитивно-магическому, занимают теперь ту область, которую Маркс описал, говоря о «вздохе угнетённой твари».
Георг Лукач замечает в «Эстетике»: «С этой точки зрения очень интересно, что Маркс в главе о фетишизме упоминает о связи между таким — именно фетишистским — искажением реальности и религиозными идеями. … (Позднее) возникает более широкое понятие фетишизации: оно означает, что — по социально и исторически различным причинам в каждом случае — представления, ставшие самостоятельными, помещаются в общие идеи, которые ни сами по себе, ни по отношению к людям таковыми не являются». Фетишизация обыденного сознания, то есть закрепление экономических и социальных процессов в представлениях, предполагающих квазимагическую независимость этих процессов по отношению к человеку и оформляющихся в «объекты», наделённые силой «второй природы», во многом способствует возникновению магических представлений, обладающих, как кажется, судьбоносно-религиозной силой.
Астрология ближе к анимизму, чем к магии, поскольку на ход звёзд нельзя повлиять ни ритуалами, ни жертвоприношениями. Для псевдорелигиозного человека позднебуржуазного общества она занимает промежуточное положение между анимизмом и магией. Он не пытается влиять на звезды, но подчиняется их магической силе, подстраивая под них свои действия. В США, например, у женщин вошло в обычай сверяться с астрологическим календарём перед походом к парикмахеру. В некоторые дни их невозможно уговорить выйти из дома. Опрос общественного мнения, проведённый по заказу журнала «Der Spiegel», показал, что 45% жителей Германии в возрасте от 14 до 65 лет убеждены в существовании связи между положением звёзд и судьбой человека (30.12.1974).
Как бы мало это ни казалось на первый взгляд, технология играет аналогичную роль в идеологическом сознании поздней буржуазии. То, что скрывается под популярным лозунгом «Техника управляет нами» и под научным тезисом об автономной власти так называемой «технологической рациональности», есть не что иное, как идеология с магическим уклоном. Маркс уже в «Капитале» указал на идеологический характер так называемой «второй природы», которую он во многом приравнивает к «фетишизму» примитивных народов, и не без оснований. В идеологии «технологической рациональности» технический мир вещей предстаёт как автономная сила, наделённая собственной властью над человеком, которая временами благосклонна к нему, а временами угрожает ему. Если человек — в соответствии с идеолого-технологическим сознанием — не может противопоставить технике магические средства, он остаётся во власти её квазианимистической природы. В определённом смысле это сознание отстаёт от стадии развития магии, а именно до уровня анимизма. В последние несколько десятилетий, в частности, эта анимистическая черта значительно усилилась в сознании людей, которые чувствуют себя технологически ограниченными. Мы надеемся, что нам не нужно предоставлять внимательной публике подробные доказательства того, что технология, как работа и продукт самих активных людей, может быть направлена и использована полностью в соответствии с их волей и целями, если изменённые констелляции бытия и интересов позволяют это сделать. «Технологическая рациональность», подчиняющая мир анимистической силе, существует только в псевдорелигиозно-магическом мире опыта и воображения современного индивида.
В настоящее время можно выделить две различные формы магического сознания: псевдорелигиозную, которая имеет общее с древней магией то, что магические душевные силы всё ещё предполагаются действующими в определённых вещах определенным образом или бессознательно предполагаются — например, Эрнст Бенц говорит о «религии планетариев и летающих тарелок» в своей книге «Новые религии»; другую форму магического сознания следует определить как атеистическую магию, поскольку она отличается от всей магии примитивных народов тем, что предметы поклонения не понимаются как одушевлённые, а переживаются как предметы, магическая сила которых заключается в их простом использовании, и это использование оказывает определённое освобождающее действие. Сегодня для многих людей одним из таких предметов является автомобиль. Магический эффект зданий и сооружений известен с незапамятных времён. Однако в прежние эпохи магическое воздействие этих объектов распространялось сначала на правящие классы, а затем и на богатых людей в целом. Простые люди были исключены. Этот вид магии, известный как «атеистическая» магия, имел классовую и властную функцию. Примитивная материализация, понимаемая здесь как идеологическое выражение преданности масс потребительским интересам в ущерб эмоциональным (например, эстетическим или социальным) и культурным интересам (например, отказ от рассказов, сказок, песен и музыки в целом), создаёт в наше время наилучшую почву для распространения атеистически-магических идей и желаний. Магическое ожидание здесь заключается в том, что с помощью того, что принято называть статусным символом автомобиля, барьеры повседневной жизни, воспринимаемые как угнетающие, преодолеваются или, по крайней мере, в определённой степени отодвигаются, что, с другой, субъективной стороны, также повышает самоощущение. То, к чему здесь бессознательно стремятся, — это состояние, дающее ощущение всемогущества над жизнью, или, другими словами, ощущение причастности к божественному. Бога здесь заменяет поклонение собственному эго: обладатель власти над инструментом, например, автомобилем, который придаёт собственной персоне квазибожественный статус. Подобный, хотя и временный, эффект магической объективности можно наблюдать, например, на каждом карнавале, когда множество людей присваивают себе свободу через костюм шута или бродяги или власть через платье принца; на три дня они чувствуют себя полностью вне повседневной жизни и увлекаются магической силой.
Такое подавление религиозной рефлексии до самых примитивных уровней способствует усилению видимости «деидеологизации». И идеологически-репрессивный конформизм — согласование потребностей, желаний, чувств и идей, создающее видимость ненапряженного, неидеологического поведения, — и его реализация на самом низком, наименее интеллектуально опосредованном уровне магической дорелигиозности создают видимость «трезвой», то есть антииллюзорной и антиидеологической тенденции (о чем говорится одобрительно). Эта тенденция часто объявляется прогрессом по сравнению с прежним «погружением в идеологии», как говорит, например, Конрад Пфафф. Деспиритуализация и примитивизация выдаются здесь за деидеологизацию.
Эта проблема представляет особый интерес и для нашего контекста, поскольку в связи с регрессом религиозного сознания до уровня не только примитивной, но и явно (особенно если учесть другие патологические тенденции в жизни современных масс) патологически проявляющейся магической дорелигиозности со всеми сопутствующими симптомами вины, страха и мазохистской или садистской техники воздействия на судьбу, можно говорить о патологической дегенерации современного человека. Этот результат становится понятен из опосредования отдельных явлений, в нашем случае религиозных, существующей социальной тотальностью. Там, где это опосредование игнорируется, где наблюдение начинается не с корня, а как бы с центра, то есть с уже утсановленного уровня, различие между нормальным и патологическим обретает совершенно иной стандарт, а именно методологически формалистически-суеверный и объективно релятивистски-нигилистический. Так, один из главных представителей «эмпирической социологии», кёльнский учёный Рене Кёниг, может сказать: «Различие между нормальным и патологическим теперь изначально следует за этим различием более или менее обобщающего поведения. Нормальный тип — это тип средней общности, любое отклонение от него входит в рамки патологии». В соответствии с этим, наиболее ярко выраженные патологические черты современного массового поведения, например, вера в дьявола и выходящие далеко за её пределы магические тенденции, являются нормальными, а любое исключение из них, противоречащее рациональным или гуманистическим принципам, — патологическим. Это утверждение становится понятным только тогда, когда мы смотрим на недавно опубликованную статистику. Например, 40% жителей США верят в существование дьявола. Этот факт имеет отношение к проблеме магической псевдорелигиозности, поскольку довольно многие из этих граждан убеждены, что изгнание дьявола имеет реальный смысл. Не менее четверти из них считают, что либо сам человек, делающий такое заявление, либо его близкий родственник уже одержим дьяволом. В сочетании с другими тенденциями, но на том же магическом уровне, можно сказать, что большинство населения охвачено магическими и суеверными предрассудками. По мнению Рене Кёнига, такое положение вещей можно считать нормальным. Деградация возведена в ранг стандарта, а разложение ценностей, которые можно определить как гуманистические, поощряется в соответствии с господствующей нигилистической идеологией.
Не только массы, но и элитные слои современного общества имеют свою магическую власть, хотя и в совершенно иной форме. Эти классы и идеологически связанная с ними интеллигенция страдают от обесценивания того, что они называют «миром, ставшим безбожным». Они не видят в этом мире отсутствие ценности и смысла как результат отношений господства и отчуждения, а скорее считают, что распознают в нем субъективную несостоятельность индивида. Таким образом, они ищут новую точку опоры. Решение они находят в отступлении к «личному», то есть к субъективному эго и его якобы автономной и неопосредованной силе обрести свободу и разрешить противоречия. Эта субъективистская установка также представляется неопосредованной по отношению к внешнему миру, поскольку посредничество между «личностью» и бытием, которое все же ищется, не рассматривается априори, а возникает апостериори и лишь проецируется впоследствии. Декадентские верхи и идеологически обслуживающие их интеллектуалы не подозревают, что их субъективистский «личный» миф представляет собой рецидив религиозного образа чувств и мышления. Поскольку этическая ссылка на высшее существо отсутствует, поскольку Бог заменён самостью как всемогущей «личной сущностью», то и здесь возникает своеобразная псевдорелигиозная установка веры с сильным магическим привкусом. Что касается проявившейся здесь псевдорелигиозной тенденции в позднебуржуазном сознании, то один из назначенных представителей этого сознания предлагает меткую формулировку. Берлинский профессор литературы Вильгельм Эмрих пишет: «Необходимо достичь такого уровня сознания, при котором человек стал “сознавать себя”, т.е. упразднил дуалистическое разделение между “вещью в себе” и эмпирией в своей “личности”. Конфликт между директивами, которые приходят к человеку из внеэмпирического, абсолютного царства “свободы” в форме категорического императива, и эмпирическими условиями и необходимостями, в которых неизбежно находится человек как физическое и историческое существо, может быть преодолён личным сознанием, которое понимает противоположности как свои собственные… и таким образом способно видеть и преодолевать противоречия через себя как высшую инстанцию сознания».
Мюнхгаузен вытаскивает себя из болота! Новый бог — это эго как «высшая инстанция сознания», «личность». Колдовская магия овладевает собственной персоной как инстанцией, в которой якобы «просматривается и преодолевается тайная идентичность иррационализма и рационализма». Разумеется, это лишь выводит на свет новый крайний и односторонний иррационализм, к тому же от явно псевдорелигиозного и магического субъекта. Постоянное заклинание направлено на упадочный антагонизм эго. В случае неудачи ему, как и в доисторические времена, угрожают лишением обещанных наград. Но поскольку эта неудача перед лицом определяющей судьбу, фетишизированной «второй природы» и её идеологических эффектов неизбежна, результатом становится нигилистическое отчаяние – новая опора декадентского мировоззрения. От экзистенциализма до абсурдистской литературы и нигилистических поведенческих исследований — это отчаяние отражается в широком спектре. Тем больше причин для того, чтобы уйти в субъективное Я и поколдовать над ним с помощью магических обрядов, взятых из искусства, психологии или философии.
Но и волшебно зачарованный оптимизм находит своё удивительное место в постоянно слабеющих и возрождающихся остатках. Отчаяние превращается в новую надежду, которая обещает возрождение потерянному человеку. На этот раз магическое заклинание не привязано к астрологии, азартным играм или к волшебной силе потребительской объективности, а вытекает из наркотика. Правда, кульминация, переросшая во всеобщую болезнь, похоже, была пройдена, когда бесчисленное множество людей, поддерживаемых истерически-эмфатической поддержкой псевдорелигиозных фанатиков, включая профессоров, теологов и философов — среди них не кто иной, как Олдос Хаксли, — предались освобождающему Я опьянению ЛСД. Но сдвиг произошёл только в рамках продолжающегося магического течения. Не случайно в 20-м веке так широко распространились антропософия, дзен-буддизм, обряды концентрации и магическое использование наркотиков.
В современной психоаналитической теории время от времени отмечается феномен современной магической псевдорелигии и предпринимаются попытки его объяснения. Хотя вопрос о том, существует ли разрушительный инстинкт смерти, о котором говорил Фрейд, и принцип нирваны, часто упоминаемый в этом контексте, весьма спорный, высказывания Эриха Фромма, касающиеся последнего, не должны остаться без внимания. Как известно, под принципом нирваны Фрейд понимал бессознательно дремлющее в человеке стремление вернуться в состояние полного покоя и равновесия, которое было у него в утробе матери перед рождением. В книге «Дзен-буддизм и психоанализ» Фромм указывает на наблюдаемую у современного человека тенденцию помогать бессознательному стремлению к состоянию нирваны, используя магические механизмы, присущие дзен-буддизму, чтобы уйти от земного давления.
Распространение дзен-буддизма как магического ритуала продолжается до сих пор. Что касается магии наркотиков, то то, что писал журнал «Der Spiegel» в 1966-м году, по сути, остаётся актуальным и интересным и сегодня: «Синие боги имеют форму сферических драже. И они продаются — в университетских кампусах Калифорнии и под мостами через Сену в Париже, в бомжовских кафе Лондона и Стокгольма, а с недавних пор и в Берлине». Однако Олдос Хаксли, с энтузиазмом описавший в своей книге «Двери восприятия» собственный опыт применения галлюциногенов, особенно мескалина, считается главным свидетелем секулярного ЛСД-движения. Книга Хаксли также вдохновила гарвардского психолога Лири. За пределами университета он основал две «колонии трансцендентальной жизни» и «Международную ассоциацию внутренней свободы». Эксперименты со студентами-теологами убедили американского профессора религии Кларка, например, в том, что наркотики могут «приблизить человека к Богу».
Перевод с немецкого. Из: «Geistiger Verfall und progressive Elite. Sozialphilosophische Untersuchungen», Bochum, 1981