Джейсон МакКуин: Пост-левая анархия

[Думал было выдать чего-нибудь такого свеженького, живого, интересного. И взгляд liberadio пал на опус автора такой модной у леваков, но унылой товарообразной утопии как Parecon – Майкла Альберта: Anarchism?!  На поверку же интеерсных и актуальных мыслей там оказалось мало, и быть бы этому достаточным оправданием, но liberadio напрочь отказывается дискутировать или даже полемизировать в терминах “good anarchism / bad anarchism”. Короче, Парекон он и есть Парекон, ничего тут уже, видимо, не поделаешь. Однако! Положение наше хотя и безнадёжное, но не столь серьёзное. Посему внемлите! Upd: Вывалю ещё раз текстом. Ссылка на файл в коцне. – liberadio]

 

Пролог к после-лeвой анархии

Прошло уже почти полтора десятилетия со времени падения Берлинской стены. Семь лет с тех пор, как Боб Блэк прислал мне манускрипт своей книги «Anarchy after Leftism», опубликованной в 1997-м году. Более четырёх лет с тех пор, как я попросил (издателей) Anarchy Magazine поучаствовать в дискуссии о «пост-левой анархии», которая была полностью опубликована в зимнем выпуске журнала (№48). А также один год с тех пор, как я написал и издал «Post-Left Anarchy: Rejecting the Reification of Revolt», увидевшую свет зимой 2002 — 2003 в 54-м номере журнала Anarchy: A Journal of Desire Armed.

Можно по праву спросить, что было достигнуто введением термина и началом дебатов в анархистских и, более того, радикальных кругах, кроме создания новой темы для споров в анархистской и левацкой прессе, на интернет-страницах и в email-рассылках? В ответ я бы сказал, что реакция продолжает расти, а обещание пост-левой анархии заключается в том, что окажется всё более светлеющим будущим.

Одной из самых сложных проблем современного анархизма была постоянная фиксированность на попытках возрождения борьбы прошлого, как будто с 1919-го, 1936-го или, лучше, 1968-го годов ничего значимого не произошло. Отчасти — это последствие долго царившего среди большинства анархистов анти-интеллектуализма. Отчасти — это результат исторического заката анархизма в виду победы большевистского государственного коммунизма и (само-) поражения Испанской революции. И отчасти это потому, что подавляющее большинство самых влиятельных анархистских теоретиков, таких как Годвин, Штирнер, Прудон, Бакунин, Кропоткин и Малатеста, жили в 19-м и начале в 20-го столетия. Пробел в развитии анархистской теории со времени возрождения движения в 1960-х годах может быть сегодня заполнен любой новой и адекватной формулировкой теории и практики, которая окажется достаточно сильной, чтобы положить конец застою и связать творчество большинства современных анархистов так же, как это делали формулировки Бакунина или Кропоткина в 19-м веке.

Начиная с 1960-х годов, вначале ничтожно малое, но с того времени постоянно растущее, анархистское движение подвергалось влиянию Движения за гражданские права, Пола Гудмэнна, SDS (движения Студентов за Демократическое Общество), йиппи, движения против войны во Вьетнаме, Фреда Вудворта, марксистских Новых Левых, Ситуационистского Интернационала, Сэма Долгоффа и Мюррея Букчина, движений вокруг одной темы (анти-расистского, феминистского, анти-атомного, анти-империалистического, экологического, за права животных и т.п.), Ноама Чомского, Фредди Перлмана, Джорджа Брэдфорда / Дэвида Уотсона, Боба Блэка, Хаким Бея, Earth First! и глубинной экологии, нео-язычества и нью эйдж, движения против глобализации и многих других. Но всё же все эти различные влияния на протяжении последних сорока лет, как анархистские, так и не-анархистские, не смогли сделать значимым какой-либо вдохновляющий синтез критической и практической теории. Некоторые анархисты, в особенности Мюррей Букчин и Love and Rage Project, пытались сплавить чрезвычайно разнообразное и идиосинкразическое анархистское движение в совершенно новое движение с общей теорией и потерпели в этом крах. Я бы сказал, что в нашей актуальной ситуации этот проект обречён на поражение, неважно, кто пытается это сделать.

Альтернатива, за которую выступает пост-левый анархистский синтез, всё ещё создаётся. На неё не может претендовать ни какой теоретик или активист, потому что это проект, витавший в воздухе задолго до того, как он начал становится конкретным комплексом предложений, текстов и интервенций. Те, кто пытался развить синтез, находились, с одной стороны, под влиянием классического анархистского движения до Испанской революции, и нескольких наиболее многообещающих интервенций, развитых с 60-х годов. Самые важные теории включают в себя критику повседневной жизни и критику Спектакля, критику идеологии и морали, промышленной технологии, труда и цивилизации. Способы интервенции фокусируются на конкретном применении прямого действия во всех аспектах жизни. Вместо того, чтобы стремиться к созданию институциональных или бюрократических структур, эти вмешательства нацелены на максимальную критическую эффективность с минимальным компромиссом в постоянно изменяющихся сетях действия. Continue reading

Машина моральной ответственности

К истории либеральной идеологии

Роберт Курц

Уже в своём имени либерализм претендует на понятие «свободы». Либеральный пафос взывает к личной инициативе и ответственности индивида перед самим собой. В первый момент это всегда звучит хорошо. Кто захотел бы противоречить этим прекрасным понятиям? Но мы, конечно, как просвещённые создания современности знаем, что словам верить нельзя. Когда Джордж Оруэлл писал свою негативную утопию «1984», он ни в коем случае не случайно сделал официальный язык своей темой, чьи слова обозначают принципиально противоположное тому, что они означают официально. Пока речь идёт о риторической форме приукрашивания, этот способ выражаться известен ещё с Античности и называется «эвфемизмом». Древние греки из чистого страха называли своих демонических богинь мести, чьими волосами были извивающиеся змеи, «благонамеренными». Возможно, понятие «либерализм» возникло в подобной связи.

Чтобы выяснить правду о каком-то проявлении общественной жизни, всегда рекомендуется дойти до его корней. Либерализм возник как оппозиция военным государствам абсолютистских монархий и княжеств ранней современности 17-го и 18-го столетий. Но в то же время существовала и другая, более крупная оппозиция народных масс, которая к либерализму не имела никакого отношения. И весьма полезно сравнить эти две формы оппозиции.

Абсолютизм тогда создал первую ступень современного капиталистического способа хозяйствования тем, что освободил современную рыночную и денежную экономику для нужд своих громадных военных аппаратов и бюрократий. Большинство людей восприняло это развитие как чудовищное и извращённое угнетение. Ибо «старый» феодализм доил крестьянских и ремесленных производителей аграрно-натурального хозяйствования лишь внешне: они должны были отдавать феодалу небольшую часть своего продукта или выполнять для него определённые работы. В остальном же феодализм оставлял их в покое. На своих полях и в своих мастерских они могли работать по своему усмотрению, и они обладали учреждениями локального самоуправления.

Continue reading

Новая историческая одновременность

Конец модернизации и начало новой истории мира (2003)

Роберт Курц

Дебаты о глобализации, кажется, на данный момент себя исчерпали. Причиной тому не то, что лежащий в её основе общественный процесс себя исчерпал, но исчерпали себя идеи интерпретации, у которых закончился воздух. Почти никто не осмеливается говорить о конце истории модернизации. Тем временем написаны почти что целые библиотеки о том, что глобализация капитала (транснациональный разброс производственных функций) упразднил разделение между национальной экономикой и мировым рынком, а тем самым — все существовавшие до сих пор рамки. Но выводов из этого понимания до сих пор практически не последовало. Старые понятия используются дальше, хотя новой реальности они больше не соответствуют.

Довольно долго считалось верхом критической рефлексии, настаивать на национальных особенностях против абстрактной всеобщности современного капиталистического способа производства. В 70-е годы так называемый еврокоммунизм утверждал, что марксистская теория часто оставалась слишком общей, и надо бы её, наконец-то, национально «конкретизировать», чтобы создать популярный социализм «в цветах» Франции, Германии, Италии и т.д. Но это фраза была уже к моменту её формулирования реакционной. В процессе глобализации отношения перевернулись. Национальная особенность сама стала пустой абстракцией, и хотя ещё существует, но лишь как остаток уже прошедшей эпохи. История является национальной лишь как история прошлого, а не как история настоящего. С этого момента нет больше французской, немецкой, бразильской, китайской истории. Историческая конкретика в непосредственных рамках мирового общества в будущем будет ссылаться не на национальные, но на транснациональные особенности и взаимосвязи. Это относится и к культурным идентичностям, социальным движениям и «пост-политическим» конфликтам. Continue reading

Фридрих Энгельс и материалистическое понимание истории

Густав Ландауэр

[И очередные нападки на гегельянство, невпупенную нaучную объективность и марксоложество с отсылом на текст другого Фридриха, который в виду его гениальности, судя по всему, надо заучивать просто наизусть…]

Если даже в области науки и изучения прошлого учение Маркса и Энгельса привело к механизации и догматическому окостенению, то при попытках сделать из догмы науки догму политики это возымело ещё более роковые последствия. Маркс и Энгельс являются отцами сомнительного утверждения, что из изучения прошлого и из понимания законов экономического развития с обязательной уверенностью вытекает, какое развитие примут наши условия в будущем. Весь так называемый «научный социализм» полон претензий, из скромных крошек, которые известны из прошлого и настоящего, рассчитать будущее с математической точностью.

В связи с этим учением связано, что ни один государственно одобренный профессор не может обладать столь невыносимой учёной гордостью, каковую выказывают марксистские научные священники. Дальнейшим роковым последствием этого учения является то, что социал-демократия обделяет вниманием культурную пропаганду и самостоятельное вмешательство в экономические условия, и полагается на автоматически функционирующее развитие, в то время как наши познания о прошлом и о действующих в настоящем тенденциях столь ничтожны, что у нас есть все причины не полагаться на действующее без нашего участия, и ценить нашу волю выше, чем нашу знание.

Пушки и капитализм. Военная революция как рождение современности

Роберт Курц

Существует множество версий рождения современности. Историки не могут договорить даже о дате. Некоторые дают начаться ей уже в 15-м и 16-м веках с так называемым Ренессансом (понятие, придуманное лишь в 19-м столетии Жюлем Мишеле, как доказал французский историк Люсьен Февр). Другие видят настоящее начало, take off модернизации лишь впозднем 18-м столетии, когда философия Просвещения , Французская революция и индустриализация сотрясли мир. Но какую бы датировку рождения их собственного мира историки и философы не предпочитали, в одном они всё же сходятся: почти всегда позитивные достижения считаются изначальными пружинами развития.

Знаменитыми причинами для рассвета модернизации должны, к примеру, являться художественные и научные инновации итальянского Ренессанса, великие путешествия Колумба, протестанстко-кальвинистская идея личной ответственности индивида, просветительское освобождение от иррациональных верований или возникновение современной демократии во Франции и в США. В технически-промышленной области не в последнюю очередь называется изобретение паровой машины и механической прялки как «сигнал к старту» для современного общественного развития.

Последнее объяснение особенно высоко ценил марксизм, т.к. оно сочетается с его философской доктриной «исторического материализма». Настоящий мотор истории, как утверждает эта доктрина, – это развитие материальных «сил производства», которые постоянно вступают в конфликт со ставшими слишком узкими «условиями производства» и вызывают новую общественную форму. Поэтому индустриализация является для марксизма решающим пунктом трансформации: лишь паровая машина, так звучит упрощённая формула, взорвала «путы старых, феодальных условий производства».

Continue reading

Универсальная машина Гарри Поттера. Концепция «нематериального труда» и технологически редуцированный нео-утопизм

Роберт Курц

Один (из) аспект(ов) всемирного успеха «Гарри Поттера» заключается, возможно, в том, что пробуждается инфантильная тяга. Вместо длительного разбирательства с вечно упрямой материей хочется такой способности, чтобы при помощи магической формулы вызвать обен на стол и успех в жизнь. А во времена кризиса было бы чрезвычайно приятно растворять волшебной палочкой проблемы в небытие. Так, понятно, почему сказки Джоан Роулинг проглатываются и уже поседевшей постмодернистской молодёжью. Турбо-потребители 90-х годов, у которых тем временем, к сожалению, закончились деньги, ищут идеологических фантазий, с помощью которых они могли бы выпутаться из щекотливой общественной реальности.

После убжества фальшивого волшебства на биржах, не место «фиктивного капитала» заступает что-то вроде «фиктивного труда», протагонисты которого так же воображают себя по ту сторону всех материальных условий. Созданное Антонио Негри и Майклом Хардтом понятие «нематериального труда» стало лозунгом этого нового виртуального продуктивизма. «Онтология труда» у традиционных марксистов переводится на постмодернистский язык мыльных пузырей. Информационная и коммуникационная технология, анализ символики, медиа и т.д. должны сменить старую промышленную парадигму. Тающий традиционный рабочий класс Хардт и Негри заменяют по-быстрому так называемым «множеством», диффузной постмодерновой толпой или массой, чей фундамент, якобы, составляет «нематериальный труд».

Continue reading

Роберт Курц: Кошмар свободы

Основы “западных ценностей” и беспомощность критики

Как известно, понятия Свобода и Равенство являются центральными лозунгами Просвещения. Но либерализм не застолбил эти идеалы за собой. Парадоксальным образом, они играли в марксизме и в анархизме столь же значительную роль. Да и для сегодняшних социальных движений они обладают большой идеологической ценностью. Левые таращатся на идолов свободы и равенства, как кролик на удава. Чтобы не быть ослеплёнными блеском этих идолов, рекомендуется обратить взгляд на их общественный фундамент. Маркс открыл этот фундамент ещё сто лет назад: это сфера рынка, капиталистической циркуляции, обмена товарами, универсальных покупок и продаж.

В этой сфере царит вполне определённый вид свободы и равенства, которые относятся лишь к тому, чтобы продавать, что угодно — главное, чтобы нашёлся покупатель, и покупать, что угодно — главное, чтобы быть платёжеспособным. И только в этом смысле царит и равенство, собственно, равенство владельцев товаров и денег. В этом равенстве важно не количество, а общая общественная форма. За один цент не купить того же, что за один доллар, но неважно, цент или доллар, качественно же царит равенство денежной формы. При покупке или при продаже нет ни господ, ни рабов, нет приказов и подчинения, но только свободные и равные персоны права. Неважно, мужчина, женщина или ребёнок, неважно, белый, чёрный или коричневый — клиенту всегда рады при любых обстоятельствах. Сфера товарного обмена есть сфера взаимного уважения. Там, где происходит передача товара и денег из рук в руки, нет насилия. Буржуазная улыбка всегда является улыбкой продавца.

Continue reading

Анархизм 2.0: Перспективы?

Кого бы это ни касалось и кому бы это ни было интересно — я всё ещё наивным образом считаю, что мои интеллектуальные испражнения тут кому-либо да пригодятся, или, по крайней мере, не канут просто так в ноосфере. Как бы то ни было, вот именно тут публикуется, вероятно, самая глупая ибесполезная вещь — русско-язычная рецензия на книгу на немецком языке.

Речь идёт,  собственно, о своеобразном продолжении книги «Anarchismus. Eine Einführung», написанную дорогими товарищами Гансом Юргеном Дегеном (Hans Jürgen Degen) и Йохеном Кноблахом (Jochen Knoblauch). Только в этот раз дорогиe  товарищи адекватно отреагировали на критику, что случается, вообще-то, редко, и насобирали статей о более актуальных вопросах теории и практики, и назвали своё детище «Anarchismus 2.0». К   сожалению, книгу не найти среди замечательной серии theorie.org у издательства Schmetterling Verlag, но, как бы, хрен-то с ним, ибо внешне «Anarchismus 2.0» выглядит стильно, как и все книжки из серии.

В чём именно сильные и слабые стороны данного сборника  статей — во всех подробностях я едва   ли смогу теперь рассказать,  да и не   особенно хочу. Честно говоря, взгляды   на актуальные вопросы теории и практики анархизма, изложенные Ури Гордоном (Uri Gordon) или Габриэлем Куном (Gabriel Kuhn) интересуют меня более, и интерес   мой к данной книге был довольно   ограниченным: с некоторого времени я   ищу убедительных мыслей по трансформации   общества. И кое-что показалось мне, действительно, интересным.

Continue reading

М. Хайнрих: Захватчики с Маркса

Михаэль Хайнрих

 

Об обращении с марксистской теорией и о трудностях её современного изучения – критические замечания о Карле Хайнце Роте и прочих.

За прошедшие 120 лет Маркса читали и понимали совершенно по-разному. В Социал-демократическом и коммунистическом движениях Маркс считался выдающимся экономистом, доказавшим эксплуатацию, непременное крушение капитализма и неизбежность пролетарской революции. Такая «марксистская политическая экономия» была интегрирована в мировоззренческий марксизм, знавший наперёд советы на все вопросы истории, общества и философии. 

Хотя этот всезнающий марксизм и был бесполезен для анализа, он был прекрасно приспособлен для целей пропаганды и как инструмент власти в отношении тех, кто сомневался в линии партии. Уже в двадцатые и тридцатые годы против такого марксизма поднималась критика слева, которая, однако, была задушена фашизмом и сталинизмом и позднее, во время холодной войны, тоже не была услышана. Положение изменилось в шестидесятые годы, когда вместе со студенческим движением и протестами против войны во Вьетнаме стали иначе читать Маркса. По ту сторону классического рабочего движения образовались «новые левые», видевшие себя с самого начала между двумя фронтами: с одной стороны – против мировой капиталистической системы, с другой стороны – против авторитарного и догматично-застывшего коммунистического движения, воспринимавшегося как стабилизирующее власть. 

Эти новые левые не были ни в коем случае однородны. Касательно критики марксистской ортодоксии, сильно упрощённо можно различить два направления. С одной стороны доносилась критика, что профсоюзы и партии рассматривают рабочий класс как объект, которым нужно управлять, а не как боевой, сопротивляющийся субъект. Теоретические основы этого властного обращения с классом были увидены в объективизме и экономизме традиционного марксизма. В противоположность объективным экономическим законам подчёркивалась классовая борьба как важнейший мотор общественного развития. 

Для штудирования Маркса это означало, что в «зрелом» экономическом труде констатировали либо «экономизм», либо выставляли на первый план отрывки, в которых речь шла о классах и борьбе. В шестидесятые годы такое направление критики встречалось в особенности в итальянском опрераизме, распространившемся в семидесятые также на другие  страны. В западной Германии это были в первую очередь Карл Хайнц Рот и журнал «Автономия», которые ориентировались на этот тезис. Так же находятся корни Тони Негри в операизме.  

Если различные операистские течения критиковали в марксистской ортодоксии перебор в структурно-теоритическом аспекте, второе критическое течение целилось скорее в противоположность, она упрекала ортодоксию в теоретической поверхностности. Марксистские категории должны были сначала быть освобождены от догматических помех ортодоксии, марксову критику политической экономии следовало вообще «реконструировать», причём в особенности методические вопросы выходили на первый план. 

Важными представителями этого направления в западной Германии были Ганс-Георг Бакхаус и Гельмут Райхельт, ясно показывавшие, что прежде всего форма категорий (т.е. форма стоимости в противоположность к, зачастую поверхностно понимаемой, субстанции стоимости) была упущена в марксизме. Этим самым марксизм мог определить капитализм как отношение эксплуатации, но специфика формы этой эксплуатации, отличающая капитализм от докапиталистических способов производства, оставалась в целом неохваченной. 

Исходя из такого анализа формы в западной Германии начались «дебаты о произведении государства» и дебаты о мировом рынке, а также различные попытки «реального анализа» актуального движения капитала. В формальном анализе семидесятых годов коренится так же подчёркиваемая с начала девяностых годов Робертом Курцем и журналом «Кризис» «критика ценности», как и вышедшее несколько лет назад на немецком языке исследование Мойше Постоуна «Время, работа и общественная власть». Дебаты в семидесятые годы были разожжены так же различными попытками модернизировать традиционный марксизм, как, к примеру, Фритцем Хаугом. В некоторых чертах модернизированный марксизм представлен Алесксом Каллиникосом, находящим резонанс, прежде всего в движении критиков глобализации. 

Сильные и слабые стороны упрощённо представленных критических движений соотносятся по большей части комплиментарно. Если у операистского движения зачастую можно было установить определённую поверхностность в обращении с марксовыми категориями стоимости, игнорирование таких концепций как анализ форм стоимости или фетишизм и иногда идеализированное отношение к актуальной борьбе, у другого направления занятие классами и их борьбой оставалось далеко позади всё более глубокого теоретического копания. Здесь было особенно проблематично, когда не были замечены границы развития категорий и предпринимались попытки «вывести» всё существенное в государстве, обществе и сознании из основных категорий критики политической экономии.  Continue reading

Кризис в жизненном цикле капитализма.

[Я обещал вам хардкора? Системно-теоретического такого? Вот, получите!]

Анализ с точки зрения теории мировой системы

Кристиан Фригс

Что  капитализм всегда развивался кризисно,  является банальностью. Из каждого  кризиса он выходил окрепшим и как ещё  более всеобъемлющая мировая система.  Но как капитализм, его кризисы тожеобладают историей. В какой кризис мы вступаем сейчас и какой отрезок  он отмечает в жизненном цикле капитализма?  Смотря чисто эмпирически, многое  указывает на то, что этот кризис будет  более тяжёлым и глубоким, чем мы можем  это сейчас себе представить. Может быть,  приведённый Майком Дэвисом анекдот о  первых европейцах, которые не могли  представить себе глубины Великого  Каньона и отпрянули в замешательстве,  действительно является единственной  возможностью описать ограниченную  историческую способность к представлению. (1)

Если  мы попытаемся определить место актуального  кризиса в почти 500-летней истории  капитализма, то окажемся сегодня в конце  длинного системного цикла накопления.  Его основание было заложено во второй  половине 19-го столетия с восхождением  США к промышленной, военной и политической  мировой силе.

Схватки  его рождения были опустошениями первой  половины 20-го века с индустриальной  человеческой бойней в мировых войнах  и фашизме, а свой расцвет этот цикл  пережил сначала в 1950-х и 60-х годах и после  кризиса 70-х ещё раз в финанциализации и глобализации 80-х и 90-х годов. (2)

Continue reading