Роберт Курц
Один (из) аспект(ов) всемирного успеха «Гарри Поттера» заключается, возможно, в том, что пробуждается инфантильная тяга. Вместо длительного разбирательства с вечно упрямой материей хочется такой способности, чтобы при помощи магической формулы вызвать обен на стол и успех в жизнь. А во времена кризиса было бы чрезвычайно приятно растворять волшебной палочкой проблемы в небытие. Так, понятно, почему сказки Джоан Роулинг проглатываются и уже поседевшей постмодернистской молодёжью. Турбо-потребители 90-х годов, у которых тем временем, к сожалению, закончились деньги, ищут идеологических фантазий, с помощью которых они могли бы выпутаться из щекотливой общественной реальности.
После убжества фальшивого волшебства на биржах, не место «фиктивного капитала» заступает что-то вроде «фиктивного труда», протагонисты которого так же воображают себя по ту сторону всех материальных условий. Созданное Антонио Негри и Майклом Хардтом понятие «нематериального труда» стало лозунгом этого нового виртуального продуктивизма. «Онтология труда» у традиционных марксистов переводится на постмодернистский язык мыльных пузырей. Информационная и коммуникационная технология, анализ символики, медиа и т.д. должны сменить старую промышленную парадигму. Тающий традиционный рабочий класс Хардт и Негри заменяют по-быстрому так называемым «множеством», диффузной постмодерновой толпой или массой, чей фундамент, якобы, составляет «нематериальный труд».
Глядя поверхностно, кажется, что при этой конструкции речь идёт о «де-материализованной» гарри-поттеровской версии запылившегося марксистского понятия классовой борьбы. Такие представления в любом смысле промахиваются мимо глобальной реальности. Во-первых, никакая работа не является «нематериальной», даже та, в сферах информации и «знания», речь всегда идёт об использовании человеческой энергии. Нематериальными, большей частью, являются продукты этого труда, но именно поэтому эти сферы не могут нести общественного воспроизводства, основание которого остаётся «обменом веществ с природой» (Маркс) и, следовательно, материальным.
Во-вторых, по той же причине коммерчески связанные с использованием символов и информации люди ни в коем случае не являются «множеством», но, напротив — довольно незначительным меньшинством. Суть в том, что микроэлектроника, из-за которой становится лишней старая промышленная работа, не создаёт нового капиталистического массового труда. За моделями обработки информации, коммуникацией и анализом символики больше не стоят миллионы вторичных работ, как раньше, в фордистской промышленности, а самостоятельные технологические процессы, коммуникационные машины и СМИ, нуждающиеся в людях только как в потребителях. Хардт / Негри обходят проблему тем, что наполняют своё «множество» совершенно другими социальными группами, как-то мигрантами, безработными, предоставителями услуг, прекаризированными и т.д., которые в большинстве своём ничего общего с работой в обозначенных секторах не имеют.
В-третьих, на этом основании, наконец-то, и риторика классовой борьбы отказывается пустой. Хардт / Негри определяют характер своего «множества», в общем-то, совсем не через отношение зависимости в оплачиваемой работе, но через, якобы, новую самостоятельность в секторах «знания», информации и их сетей. В этом смысле они ругают «паразитический» характер финансовых концернов, которые подобно «вампирам» хотят покуситься на творческую силу «множества». Тут становится ясно, что на место былой классовой борьбы промышленных рабочих заступает нео-мелкобуржуазное видение. Хардт / Негри хотят продолжить и увековечить устаревшее товарное производство посредством независимых сетей малых информационных коллективов «саморегуляции» (Selbsverwertung).
Неудивительно, что эта концепция находит значительный отклик у потерпевших кораблекрушение постмодерна. Социальное ядро этой идеологии в действительности составляет не новый зависимый «рабочий класс», а якобы-самостоятельные, затронутые outsourcing’ом и новые нищенские предприниматели в областях хай-тех-производства, СМИ и информатики до опустившихся академиков, учителей и т.п. в приватизированных образовательных учреждениях, которые как интеллектуальные «суб-предприниматели» должны сами платить за социальное страхование. Этот «класс», если его так называть, лишь компенсаторно переработал свою грандиозную неудачу в «капитализме казино» в виде ругательств в сторону, якобы, нечестного крупного финансового капитала. Это — классическая матрица мелкобуржуазной критики капитализма; не суть свободной от антисемитских полутонов. Есть что-то постыдное в том, как нерефлектированное общественное бытие социально упавшего мелкого производителя «знания» и информации снова кажется идеологическим сознанием.
Концепция «нематериальной работы» отложилась и в новом утопизме интернационального движения «Free Software». «Саморегуляция» мелких постмодерновых производителей товара сочетается тут с представлением о «преодолении денег», каковой она была ещё и в утопиях 19-го века. Но эта критика денег, в отличие от критики Маркса, не относится ко всему способу производства, но лишь на сферу обращения. Должно происходить «дарение и принятие» без промежуточного включения денег, в то время как основная логика «абстрактного богатства» (Маркс) остаётся вне критики.
Этот нео-утопизм считает, что нашёл свой рай в «нематериальном труде» производства информации. Прежде всего, интернет понимается тут как центральное поле для воплощения этой идеи. Но интернет, несомненно, является технологическим созданием, которое прикасается к внутренним границам капитализма. Оказалось невозможным сделать этот новый медиум полем новой эры аккумуляции капитала. Именно на этом и рухнула New Economy. Капитализм не может черпать из обработки информации реальную прибавочную стоимость. Поэтому он должен попытаться посредством формальных юридических лицензий придать информационным продуктам цены в денежной форме. Это симуляция прибыли в чисто аккумуляционной сфере, в точности как у «финансовых продуктов» фиктивного капитала.
Называемое «Free Software» движение недопонимает этого неизбежного противоречия капиталистического развития, оно делает вид, что там уже есть «освобождённая область» по ту сторону денег, которую можно занять. Но критика обогащения медиа-концернов посредством юридических лицензий на программное обеспечение и другие продукты «информации» остаётся поверхностной, т.к. она не затрагивает производственного отношения. Вторичный аспект кризиса в маленькой сфере односторонне преувеличивается, а вопрос освобождения сужает до этой сферы. Общество должно быть перевёрнуто не крупным социальным движение против неприятностей кризисного менеджмента, а альтернативной «моделью» из виртуальной сферы, которую нужно только расширить. При помощи «Free Software» мир должен выздороветь. И снова речь идёт о том, что предполагаемый модельный мир раздувается до всеобщего без общественного посредничества.
Эта утопия, однако, рушится из-за действительного нематериального характера содержимого, которое транспортируется через интернет. Если материальный аспект «абстрактного труда» не может быть представлен в потоках информации интернета, то настоящие объекты потребностей и подавно. Нельзя «скачать» ни хлеба, ни вина, ни штанов, не говоря уже о прокатной стали, строительных материалах, и даже книги, как это может узнать каждый, кто пытается читать крупное произведение с монитора или распечатать на бумаге. Именно поэтому уже из интернета нельзя произвести «модели» для воспроизводства общества по ту сторону производящей товары системы. Нео-утописты хотят скрыть это ограничение их однобокой идеи тем, что объявляют проблему всего лишь временной, которая будет решена грядущим технологическим развитием.
Британский инженер Эдриан Бойер (университет Бат) хочет сконструировать универсальную в этом смысле машину, которая, в отличие от компьютера, воспроизводит предметы не просто виртуально, а материально. Эта «rapid prototyping machine» (RepRap) величиной с холодильник должна сама себя воспроизводить и, к тому же, создавать практически все иные предметы по модельным файлам. Она должна функционировать по примеру копировальных машин, какие используются для промышленного дизайна для моделирования прототипов. Фактически речь идёт о принтерах, которые при помощи таких материалов как кукурузный крахмал, пластик и легко плавящихся легировок создают трёхмерные объекты. Интернетовские фрики надеются, что эта «универсальная машина» после «дарвинистксой эволюции» своего самовоспроизведения сможет создавать всё и вся, от цифровой камеры до булочек. Рисуется будущее, в котором люди без проблем могут «скачивать» вообще все мыслимые продукты. Это не «марксова машина», как утверждается, но скорее машина Гарри Поттера.
Эта гротескная идея указывает на технически укороченный характер всей конструкции. Целью являются не иные общественные отношения и иное обращение с природой по ту сторону товаро-производящей системы, чтобы адекватно отнестись к различному качеству разных областей жизни. Как раз наоборот, всё общество должно подчиниться одной единственной «функциональной логике». «Абстрактный труд» с его деструктивным, негативно-универсалистским доступом к миру не преодолевается, но продолжается в форме фантазма полностью автоматизированного кибернетического агрегата. Герой — оторванный от всех материальных условий потребитель товаров как «истинный человек». Если в галлюцинациях постмодернистских левых 90-х годов потребитель считался «диссидентом», то сегодня он считается инакомыслящим «нематериальным производителем».
На самом деле, интернет хотя и универсальный, но чисто циркулятивный медиум, который в любой форме предполагает производство где-то в другом месте. Даже программное обеспечение должно сначала быть создано, прежде чем его выпустят в медийную циркуляцию. Если игровое потребление «юзеров» может в особенных случаях компьютерных программ может сделать возможным ограниченное дальнейшее развитие, то тот же самый анонимный коллективизм «производящих потребителей» в случае с предметами культуры — полнейшая иллюзия. Ибо культура, в самом широком смысле, по сути своей не следует схеме логики «0» и «1», она не может развиваться как простоя комбинация информационных модулей.
Особенно ясен становится поэтому недостаток этой идеи, где безденежное «дарение и принятие» как псевдо-производство программного обеспечения переносится на художественное и теоретическое содержимое. Это действует в ущерб не столько медиа-концернам, сколько непосредственно производителям культуры, т.к. оные не могут в капиталистических условиях выжить без денежного дохода. Кроме этого, претенциозные литературные и теоретические тексты возникают только через индивидуальное продумывание и переработку общественного опыта. При этом обмен с другими и дальнейшее развитие происходят не посредством «скачивания» и механическое переконфигурирование. Как воображаемая «универсальная машина» материально может производить лишь универсальный мусор, так и воображаемый универсальный научный и культурный агрегат из «производящих потребителей», которые комбинируют лишь формально «присвоенные» куски текста и символы, не сможет выдать ничего, кроме универсальной чепухи.
Если освобождённое мышление должно заключаться именно в том, что индивиды понимают себя только как «переключатели в интернете», как это высказал немецкий философ Перер Слотердийк, то абстрактная индивидуальность капитализма не преодолевается, но радикализуется. «Жест скачивания» – говорит Слотердийк, является «освобождением от неудобства, накапливания опыта». Постмодернистский философ ни в коем случае не говорит этого критически; он «почти без ограничений» приветствует эту тенденцию. На место марсковой идеи об «объединении свободных индивидов» заступает де-материализованный и циркулятивный коллективизм в виртуальном пространстве. Это не ответ на социальный и интеллектуальный кризис эмансипационного движения.
Перевод с немецкого.
http://www.exit-online.org/textanz1.php?tabelle=schwerpunkte&index=12&posnr=166&backtext1=text1.php