Лики бунта

С глобальным кризисом учащаются восстания и бунты: но что за этим скрывается?

Торстен Беверниц

Когда актуальный кризисный цикл достиг своего пика в 2007 / 2008-м году, эмансипаторные силы дивились отсутствию протестов. И только те, кто занимался экономическими процессами, с ожиданием смотрели на Китай и Индию. И в самом деле: число забастовок в Китае стремительно росло. Актуального пика волна стачек достигла летом 2010-го. Менее ожидаемым было большое количество бунтов в Магребе и в арабских странах. СМИ проявили себя вне-историческими и объяснили эти, якобы, спонтанные восстания возросшим влиянием Facebook, Twitter, Skype и Ко, а не предыдущими конфликтами и социальными условиями. С протестами в Греции, Испании и Португалии закончилась и эта неопределённость: связь между Программами Приспособления Структур (SAPs) Международного Валютного Фонда (МВФ), Европейского Центрального Банка (ЕЦБ) и Евросоюза и протестами стала слишком очевидной.

Война как средство от кризиса

Continue reading

Пост-анархизм в двух словах

Джейсон Адамс

В последние несколько лет возрос интерес к тому, что некоторые сокращённо называют «пост-анархизмом», т.к. это слово используется для описания самые различные течения мысли и, возможно, из-за неожиданных временных осложнений, даже для людей с анархистской сцены, это термин, который зачастую по умолчанию не используется. Но как термин он так же относится к волне попыток пересмотреть анархизм в свете великих достижений современной радикальной теории и мира как такового, большая часть которой началась с событиями Мая 1968 года в Париже, Франция, и на интеллектуальной сцене, где возник бунт. И в самом деле, во вступлении к новой книге Эндрю Финберга об этих событиях, «When Poetry Ruled the Streets», Дуглас Келнер высказывает мысль, что постструктуралистская теория как она развилась во Франции, не была отрицанием этого движения, как часто думают, но большей частью была действительно продолжением новых форм мысли, критики и действия, которые завоевали улицы в то время. По его словам: «страстная интенсивность и дух критики во многих версиях французской постмодернистской теории является продолжением духа 1968 года. Бордияр, Лиотар, Вирильо, Деррида, Касториадис, Фуко, Делёз, Гваттари и прочие французские теоретики, ассоциируемые с постмодернистской мыслью, все были участниками майских событий 68-ого года. Они разделяли их революционную силу и радикальное вдохновение, и они пытались развить новые методы радикальной мысли, которые внесли бы в другие исторические условия радикализм 1960-х» (2001).

Continue reading

Реформисты в Иране: Спасите монстра!

Али Ширази

От Каджаров до Реза-Шаха

С начала контактов с западным миром Иран в несколько заходов перенимал и перерабатывал модели, которые были распространены в то время. Во время династии Калжаров в конце 19-го, начале 20-го века, Османская империя была мостом к идеям Просвещения, происходившим с Запада.

В конечном итоге, это вело к тому, что дело дошло до конституционной революции, которая в первую очередь ограничила абсолютные права духовенства и шаха. По крайней мере, это было целью тогдашнего конституционного движения. Постепенно духовенству удалось снова получить власть. Это духовенство заправляло всем при дворе шаха. Соответственно снова начало расти и недовольство населения. Реза Палави воспользовался этим, чтобы утвердить свою власть как главнокомандующий армии, а затем и как шах, и превратить её в диктатуру. Он ограничил власть религиозных объединений, отнял часть их земельных владений и начал символические реформы, к примеру, заменил тюрбаны галстуками.

Поскольку Реза во время Второй мировой войны сблизился с Гитлером, ему пришлось отказаться от власти в пользу своего сына. В год ухода Реза-Шаха разрослось протестное движение, пик которого пришёлся на конфликт вокруг нефти и приход к власти доктора Моссадеха. Путч 1953-го года разбил это движение. С тех пор движения организовывались только в подполье. В 1960-х произошли первые партизанские акции. Ответом шаха, которого к тому вынудило правительство США, была земельная реформа, вошедшая в историю как Белая революция. Самыми решительными врагами реформы были священники, которые, как и европейское духовенство перед Просвещением, обладали огромными земельными владениями. Тогда Хомейни выступил организатором протестов, требовавших исламского порядка. Движение Хомейни было разбито, Хомейни удалился в изгнание в Наджаф.

Даже если земельная реформа принесла шаху много союзников в сельских местностях, продолжение владычества диктаторскими методами привело к тому, что режим не мог исправить свои недостатки и протесты начали разрастаться снова. Многомиллионное протестное движение на иранских улицах в 1978-м и 1979-м годах привело к свержению режима шаха. При помощи Запада Хомейни смог вопользоваться этой энергией и создать исламистский режим. Все надежды на свободу и иллюзии населения испарились, как в пустыне. Continue reading

«Den Krieg wollen nur die Politiker»

Pjotr Rausch

[Ein etwas älterer Text eines russischen Anarchisten zum Tschetschenischen Krieg, der vielleicht an manchen Stellen etwas skurill scheinen mag – es wird ja schließlich u.A. Partei für “islamistische Terroristen” ergriefen, ansonsten aber sehr interessante Gedanken zur Staatlichkeit und zum Krieg enthält.]

Das ist beinahe eine der Hauptlosungen der endlich beginnenden Antikriegskampagne. Und sie scheint nicht gut gewählt zu sein. Eigentlich ist es ein Problem bei fast allen Losungen. Wenn mensch im Wort „noch“ („ещё“ – A.d.Ü.) fünf Fehler machen kann, so wundert mensch sich, wenn sich nicht deutlich mehr Fehler in sechs Wörtern finden. Was ist das aber, was uns als Fehler scheint?

Auf den ersten Fehler haben wir bereits hingewiesen – wenn jemand kapiert hat, dass die Kriegsproblematik ihn oder sie betrifft, wäre es nicht schlecht, wenn er oder sie auch kapieren würde, dass das ein politisches Problem ist. Nehmen Sie an einer Aktion, die eine bestimmte Einstellung gegenüber dem Krieg demonstriert, oder unmittelbar an kriegerischen Auseinandersetzungen teil, mischen Sie sich in politische Ereignisse ein. Ihre aktive und bewusste Teilnahme bedeutet, dass Sie einE PolitikerIn sind. Die Losung aber, um das Wort im negativen Kontext zu benutzen, zielt darauf ab, dass es angeblich eine Kaste geben soll, die sich mit solchen Fragen professionell beschäftigt und gleichzeitig vollkommen pervertierte Interessen hat, die fatalerweise mit den Interessen der Mehrheit nicht übereinstimmen. Das heißt dann, dass die große Mehrheit der Bevölkerung aus apolitischen humanistischen Pazifisten besteht, die aus absolut unerklärlichen Gründen einer Clique blutrünstiger Kannibale erlauben, etwas mit sich zu machen, was den Menschen gar nicht gefällt. Leider ist es in Wahrheit noch wesentlich schlimmer. Continue reading

Парадоксы прав человека

Интеграция и исключение в Современности

Роберт Курц

Это всегда были идеальные принципы, во имя которых начинали двигаться армии, убивались люди, опустошались земли и разрушались города. Последняя мировая сила, США и их вассалы, не являются исключением: вместе с авианосцами, танками и боевыми вертолётами инвазионной армии против Ирака снова мобилизируется и идея прав человека, чтобы предъявить миру легитимационный мандат. Странно только: критики этой акции также ссылаются на эту идею. Те миллионы людей, которые по всему миру демонстрировали против планов войны, не говорят на языке, отличном от языка правительства США. Когда речь заходит о принципах, то Ноам Чомски говорит то же самое, что и Джордж В. Буш. Во имя прав человека бомбы падают с неба, и во имя прав человека заботятся о жертвах и утешают их.

Обычно критики говорят, что реальность не соответствует идеалам. Если есть человеческое право на жизнь и телесную неприкосновенность, то как можно смиряться с тем, что посредством военного вмешательства Запада убивается больше людей, чем посредством жестокостей диктаторов и террористов? США — как говорят — используют права человека лишь как прикрытие для совершенно обычных властных и экономических интересов: их интересует не положение населения, а нефть. А поэтому — таково продолжение аргументации — используются двойные стандарты: повсюду, где диктаторы ведут себя примерно и, к примеру, разрешают на своей территории размещать боевые вертолёты США (как Турция и Саудовская Аравия), самозваная мировая полиция ничего не имеет против грабежа, преследования и убийства целых групп населения или против диктатуры. Continue reading

Анархистские перспективы

Габриэль Кун

Видение зачастую так называемого «классического анархизма» можно было относительно легко определить. Несмотря на различные направления — от мутуализма Прудона до анархо-коммунизма Кропоткина — существовало совместное стремление к обществу без государства и классов, обществу, отмеченному равенством и справедливостью. По крайней мере, так можно было сказать о большей части анархистского движения, часто обобщаемого под названием «социального анархизма». Видения индивидуалистских анархисток и анархистов были ясны куда реже. К примеру, «союз эгоистов» Штирнера мог означать многое — или, с определённой точки зрения, вообще ничего.

Примерно в 1920-м году классический анархизм впал в тяжёлый кризис. Государственные репрессии, национализм Первой мировой войны и большевистская революция разрушили структуру, энергию и надежды движения. Короткая эйфория, зародившаяся с началом Испанской революции вскоре сменилась горьким разочарованием поражения. В последующие десятилетия анархизм практически не обладал значением. Continue reading

Государство и будущее после-кризисного анархизма

Эрик Лорсен

[…]

Дисциплинируя государство

[…] наиболее удивительный факт за последние несколько лет – то, что государство само, кажется, стало объектом жёсткой критики для тех самых элит, которые его контролируют. Два года назад всё, что мы слышали, было об ужасном хаосе, в который нас ввергли банки. Теперь же всё, что мы слышим в корпоративных СМИ – как расточительным правительствам нужно перейти к кризисным бюджетам, урезать социальные службы, разбить профсоюзы и выплатить по долгам, чтобы предотвратить банкротство. И это несмотря на то, что главной причиной их бюджетных дефицитов являются не пенсии для стариков, а коллапс сбора налогов по причине глобальной рецессии. Мы в первый раз услышали об этом в начале 2010-го года, когда странами, на которые совершались нападки, были мелкие нации вроде Греции, Италии и Ирландия. Теперь мы слышим то же самое о более крупных формированиях, таких как Великобритания, Франция и США.

Примечательной тенденцией, о которой много не рассказывали, было то, что ведущие финансисты стран “большой двадцатки” собрались в октябре, чтобы обсудить как оживить Международный Валютный Фонд. МВФ бездействовал и потерял большую часть своего влияния после того, как Аргентина, Россия и страны Восточной Азии предприняли шаги для окончания своей зависимости от фонда, но вдруг обрёл новую жизнь, когда кризис разразился в Греции. Так, G20 выделили ему ещё больше денег и заявили, что им хотелось бы, чтобы МВФ играл новую роль – роль полицейского, дисциплинирующего страны, которые не содержат свои бюджеты в порядке и не избавляются от таких ненужных мелочей как пенсии и социальные службы. Это включает страны всех размеров, даже самые большие. Ещё не ясно, как G20 переформирует МВФ, но понятно, что цель в том, чтобы использовать его для того, чтобы отдельные правительства с этого момента следовали Вашингтонскому консенсусу ещё более тесно.

Давайте поставим это в контекст. Важно помнить, что государства, в современном смысле, никогда не существовали сами по себе. Начиная с самого их появления в эпоху Возрождения, они всегда существовали как взаимно поддерживающие части одной системы, сначала посредством дипломатических альянсов и сетей полиции, армий и торговой кооперации, позднее – посредством таких организаций как ООН, МВФ, Мировой Банк, Международная Торговая Организация, Варшавский Договор и НАТО. Государства нуждаются друг в друге, чтобы выжить. Огромные финансовые институты являются частью этой системы, ибо служат кредиторами для различных государств. Сегодня, экономический кризис ослабил отдельные государства. Финансовые силы, которые обычно выглядывают из-за трона, получают более явный контроль. И так, система государств всё более сплачивается и становится более дисциплинирующей. В то же самое время, связь между правительством и бизнесом продолжает размываться. Валютные фонды и центральные банки, самые важные государственные институты современного капитализма, организованы таким образом, что превосходно отражают желания и мысли банков коммерческих. Одной из самый важных тенденций последних нескольких декад является то, что центральные банки полечили большую политическую независимость, сократив объём контроля, которым могут обладать над ними выборные члены правительства.

То же самое происходит и в других частях корпоративного сектора. Наибольшими лицемерами или наибольшими дураками на политической арене сегодня являются консерваторы “малого правительства”, утверждающие, что верят в то, что государство может отказаться от всякого вмешательства в экономику, кроме охраны собственнических прав. Факт тот, что государство и капитализм связаны сегодня более, чем когда-либо, поскольку в таких критических областях как энергетика, аграрный бизнес, транспорт и, конечно, оборона, бизнес зависит от поддержки правительства, правовой защиты и даже защиты физической для того, чтобы существовать и приносить прибыль.

Роль одного отдельного государства, США, развивается по двум примечательным новым путям, оба из которых могут быть сведены к последствиям террористических аттак 11.09.2001. Continue reading

Анархизм в 21-м столетии?

Вызовы, возможности, перспективы

Габриэль Кун

Анархистское движение по всему миру набрало такую силу, какая не приходила к нему с начала 20-го века. Кризис марксизма ответственен за это так же как и целый ряд новых социальных конфликтов (атипичные формы занятости, изменения климата и т.д.), равно как и относительно сильно анархистское движение в США, которое, возможно, ироничным образом вдохновляет по всему миру из-за гегемонии американской культуры.

Говоря в целом, самым большим вызовом для анархистской политики остаётся тот же самый, который был всегда: собственно, найти ответ на вопрос, каким образом можно преодолеть государство и капитал, или как можно создать сообщества, которые на основе равенства и солидарности сделают возможным свободное индивидуальное развитие. Соответствующие дискуссии характеризуют анархистское движение уже давно и будут и в дальнейшем.

В рамках этой статьи этот вопрос не решится. К тому же, я считаю, что соответствующие ответы могут возникнуть лишь из анархистской практики. В этом смысле мне хочется обратить своё внимание здесь прежде всего на вызовы, которые касаются самого анархистского движения – вызовы, за которые ответственны большей частью мы сами и которые оставляют нам относительно большую площадку для действий.

При этом я думаю о тех противоречиях, которые возникают в движении с эгалитарными и антиавторитарными претензиями, являющегося большей частью мужским, белым и коренящимся в средних классах развитых промышленных стран. Это верно не только современного анархистского движения, но и части его истории. Практически все известные представители анархизма были белыми мужчинами (такие исключения как Луиза Мишель, Люси Парсонс, Вольтарина де Клер или Эмма Голдмэн скорее подтверждают правило) и большая часть из них происходила из социально и экономически привилегированной буржуазии или даже из аристократии. Это верно интернационально — возьмём, к примеру, Михаила Бакунина и Петра Кропоткина — как и в немецко-язычных странах — и тут происходят двое самых известных представителя, Густав Ландауэр и Эрих Мюзам, из буржуазных семей. Корни анархизма в развитых индустриальных обществах издавна подчёркивались его марксистско-ленинистскими критиками, которые оговаривали анархизм как «феномен (мелкой) буржуазии». Я не думаю, что эта критика касается сути анархизма (иначе я не стал бы выступать за это движение), но она касается болезненного момента, нуждающегося в само-критичном анализе.

Continue reading

Свобода и автономия

Пол Гудмэн

Многие анархистские философы исходят из жажды свободы. Там, где свобода является метафизической концепцией или моральным императивом, я остаюсь холодным — я не могу мыслить абстракциями. Но куда чаще свобода анархистов оказывается глубинным животным криком или религиозным воззванием, подобно гимну пленников в  Fidelio. Они чувствуют себя заключёнными экзистенциально, природой вещей или Богом; или потому что повидали или испытали слишком много экономического рабства; или они лишились своих свобод, либо были колонизированы внутри империалистами. Чтобы стать людьми, им нужно стряхнуть с себя угнетение.

С тех пор как, в общем и целом, мой опыт достаточно широк для меня, я не стремлюсь к свободе, если только я не желаю «расширить сознание». Может быть, я чувствовал бы иначе, если бы я, например, подвергся давлению литературной цензуры, как Солженицын. Моей обычной жалобой было не то, что заключён, но что я в изгнании или был рождён не на той планете; самое последнее — что я прикован к кровати. Моя реальная проблема в том, что мир для меня непрактичен, и я понимаю, что моя глупость и трусость делают его ещё менее практичным, чем он мог бы быть.

Конечно, есть дикари, хватающие меня за горло, как и всех других, и мне хочется от них избавиться. Преступления против человечности и красоты мира, которые меня унижают. Атмосфера лжи, тривиальности и вульгарности, от которой мне неожиданно делается тошно. Власти, какие бы то ни было, не знают, что такое великодушие, и зачастую они просто чрезмерны и подлы; как говорил Малатеста, ты просто пытаешься заниматься своими делами, а они тебе не дают, а потом ты оказываешься виноват в произошедшей драке. Хуже всего, разрушающие Землю действия власти безумны, и как в древних трагедиях и сагах мы читаем, как заносчивые люди совершили святотатство и обрушили рок на свои головы и головы своих близких, так и я временами суеверно боюсь принадлежать к тому же племени и ходить по той же земле, что и наши государственные мужи. Continue reading

Как теперь думать о человеке?

Александра Люнскенс

Дискуссия о свободе и ответсвенности на фоне опыта 20-го столетия: какие уроки вынесли либертарии из Холокоста?

Кто предполагает фундаментально свободного человека, не может его / её извинить. Свободные люди, наверняка, решились на совершение всех ужасов 20-го столетия. Но что за свободу мы собираемся тут предположить — к примеру, в тотальном порядке национал-социалистической Германии — которая в циничном самодовольстве не обрекает тех, которым не повезло оказаться в не то время, в те том месте.

И всё же: свободу нельзя дать, она создаёт сама себя в освободительном процессе или в акте восстания. Где должна свобода найти своё начало, если не в самом человеке? Мы должна задаться вопросом, может ли анархистское видение человека устоять перед опытом 20-го века, в особенности перед опытом Холокоста. Мы можем воспользоваться различными теориями, которые анализируют национал-социалистическую структуру общества и отражают как фундаментальные напряжённые отношения между индивидом и обществом, так и различные позиции по этому вопросу. В сущности, всякий общественный проект развивается в поле этого напряжения. Анархистские концепции отличаются тем, что хотят сохранить полюса — теория, помыслить которую большинству людей уже представляется трудным. Слишком часто индивид и общность или даже двое или более индивидов представляются как непримиримые стороны конфликта. Решение проблемы социального порядка, как правило, связывается с исключением одной из сторон, т. е. с властью. В ориентированныx на власть моделях социального порядка остаётся только возможность выбрать либо «свободу» индивида (реже индивидов) или поставить «благоденствие» общности над индивидом. Если писанный конфликт рассматривается как неразрешимый конфликт, то и попытка посредничества считается заносчивостью.

Является ли самообозначение «анархистКа» равнозначным попытке утверждать одновременно что-либо и его противоположность? Поскольку мы наконец-то додумались до постмодерна, такие мыслительные эксперименты не должны нас больше пугать. И действительно, в современной философии обнаруживается — хотя и редко эксплицитно — сходство с анархистскими мыслями. Одновременно с этим эпоха показала нам, что люди способны помыслить больше, чем могли подумать, но и способны сделать больше, чем считалось возможным. Кто утверждает, что понялА в 20-м веке, что человек человеку волк, может скорее быть заподозренА в приукрашивании, чем во лжи.

Справедливо было бы присоединить к тем, кто всегда утверждал, что человек способен на всё. Скажем, именно это и должно быть в последующем исходной точкой:

Continue reading