Не уверен, но кажется, что это если не последние его статьи, то из последних, ревизионистских. В довесок к «Открытым текстом» – «Революционная мифология и революционная действительность» (часть раз, часть два) и «Опасности революции» (часть раз, часть два и часть три). Висит на сайте nihilist.li, за что и благодарствуем. Короче, enjoy!
Вообще, было бы интересно посмотреть, как старую революционную гвардию от анархистов перекосоёбило после Второй мировой войны. Об этом, может быть, позже. ;)
Im ansonsten recht lustig-polemischen Aufsatz „Staat und Kommunismus“ (1899) von Johann Most geht es um die „Nationalisierung“ aller wirtschaftlichen Einrichtungen der Gesellschaft. Most argumentiert natürlich, dass so was unmöglich zum freiheitlichen Kommunismus führen kann. Nur findet sich im Aufsatz eine interessante Floskel:
Der Staat würde auf solche Art zu einem Riesenpolypen gemacht, welcher seine Saugrüssel gewissermaßen an den Adern aller sitzen hätte und dessen Fangarme eines jeden Hals umschlängen. Ein solches Verhältnis Kommunismus nennen zu wollen, dazu gehört wahrlich die Naivität eines Negerkindes.
So ist es also? Warum denn auch nicht eines „Frauenzimmers“? LMAO
(Aufsatzsammlung Band 2, 1949-1953)
О некоем кризисе в нашем движении
В нескольких статьях, которые были опубликованы в течение последних девяти месяце в «Freie Arbeiter-Stimme» и журналах на других языках, я попытался объяснить важнейшие проблемы нашего времени, которые были порождены двумя мировыми войнами и создали новый порядок в мире, с которым завершился определённый период истории. Понятно, что события такой огромнейшей значимости должны заставить задуматься представителей всех общественно-философских течений, тем более, что они одинаково касаются всех стран и народов и могут быть решены только посредством взаимного соглашения, выходящего далеко за пределы влияния старых национальных государств.
И в наших рядах новые проблемы, навязанные нам временем и полнейшим изменением мирового порядка, тоже рассматриваются, хотя и не в том масштабе, в каком этого стоило бы ожидать. Всё же сегодня нет ни одной страны, где известные товарищи, десятилетиями посвящавшие свои силы эмансипационному движению, не поняли бы, что нам нужны новые средства и новые цели, чтобы совладать с новыми условиями, в которых мы оказались, и которые повсюду разрослись до угрозы для всех достижений человеческой культуры.
Тем более странным кажется мне, что эти попытки обдумать новое положение привели к тому, что на протяжение месяцев в свободных газетах и журналах на различных языках возникла дискуссия о некоем кризисе анархизма. В этих спорах настоящие проблемы, с которыми нам сегодня приходится считаться, едва упоминаются, так что можно подумать, что их вообще не существует и мы имеем дело лишь с кризисом либертарного движения. Некоторые товарищи, однако, утверждают, что речь идёт не о кризисе анархизма как идеи, а, более того, о кризисе анархистов. Некоторых это может утешить, но я не думаю, что это поможет действительно решить проблему.
Я занят в настоящее время написанием книги, которая, кроме важнейших проблем нашего времени, посвящена и определённым убеждениям и методам нашего движения, которые 50 или 60 лет назад обладали годностью и в этой годности многие из нас были убеждены, но которые сегодня по причине проделанного опыта устарели, т.к. утратили всякую убедительность. Но т.к. ещё должно пройти некоторое время, пока моя книга выйдет в свет, я считаю нужным высказать своё мнение по некоторым важнейшим вопросам в этой области уже сейчас, что и происходит. Но прежде, чем я начну, необходимо договориться об определённых понятиях, чтобы избежать недопониманий, которые лишь помешают дискуссии по вопросу. Continue reading
Предстоящая военная интервенция в Сирию сейчас активно обсуждается повсюду. Вполне логично, что левые тоже чувствуют себя обязанными высказать по этому поводу — в конце концов, сирийское кровопролитие на фоне «Арабской весны» – просто плевок к лицо не только каждой и каждому, кто стремится к человеческой эмансипации, но и попрание вообще самой идеи человечности. Хочется немного поразмышлять о так называемой «анархистской позиции» в этом вопросе. Троцкистов, сталинистов и прочих мл оставим в стороне: удивительно, но это так, «анархистская позиция» зачастую пользуется той же твердолобой риторикой, что и пламенные антиимпериалисты от марксизма-ленинизма. По сути, собственной позиции у анархисток и анархистов нет, её заменой служит просто перенятая позиция столпов антиимпериалистической борьбы и жонглирования понятиями «рабочий класс» и «народ». Рассмотрим пару самых ярких примеров.
1.
Позиция, занятая по этому вопросу Первомайским альянсом, анархо-коммунистической организацией из США (участник Anarkismo.net), показалась мне наиболее вразумительной из того, что я до сих пор видел. В общих чертах, её можно сформулировать так: сирийские повстанцы — масса неоднородная, но поскольку это восстание всё ещё является частью так называемой «Арабской весны», и значительная часть населения борется против диктаторского режима и за «хорошую жизнь», повстанцев надо поддержать. Т.к. фракции, объединённые в борьбе с режимом Асада разнородны — умеренные исламисты, про-западные либералы, джихадисты и довольно малочисленный спектр либертариев в широком смысле этого слова, нужно чётко понимать, с кем, де, анархистам по пути, а с кем нет. И вступать в тактические альянсы с другими силами, не сдавая при этом ни своих целей, ни своих позиций в обществе. В то время как «мы», извне, должны поддерживать право повстанцев вооружаться, нужно помешать тому, чтобы США, НАТО или даже страны Персидского залива (?) совали свои носы в дело революции. В случае же, если именно так и произойдёт и сирийская резня перерастёт в военизированный передел сфер влияния в регионе между США, европейцами и Израилем (?) с одной и Китаем, Ираном и Россией с другой стороны, тогда придётся сформулировать другую позицию. Альянс решительно отвергает любое военное вмешательство со стороны США или их союзников и выступает за право повстанцев требовать поставок оружия безо всяких обязательств или последующего контроля со стороны Запада. См. «Toward an Anarchist Policy on Syria».
Высочайшая степень совершенства общества обнаруживается в единстве порядка и анархии. Прудон
Было модно, в особенности среди ортодоксальных марксистов, с презрением относиться к любой политической теории, которая не оправдывает себя в действии, и это ударение на действии часто приводило к смешению средств и целей — средства слишком часто затмевали цели и подменяли их. Диктатура пролетариата, например, возникшая изначально как средство для достижения бесклассового общества, стабилизировалась в России как суверенитет нового класса.
Анархизм не путает средства и цели, теорию и практику. Как теория он полагается лишь на разум, и если концепция общества, которой он достигает таким образом, кажется утопической и даже химерической, это неважно, т.к. то, что достигнуто при помощи разума, не может быть принесено в жертву целесообразности. Наша практическая активность может быть постепенным приближением к идеалу, или это может быть внезапным революционным воплощением этого идеала, но это никогда не может быть компромиссом. Прудона часто обвиняли в том, что он, являясь анархистом в теории, был лишь реформистом на практике: он, на самом деле, всегда был анархистом, который отказывался согласиться с опасностью диктатуры. Он не стал бы играть в политические игры, т.к. знал, что фундаментальной реальностью является экономика. И сегодня кажется убедительным, что перемена в управлении финансовыми кредитами или новая система собственности на землю может привести нас ближе к анархизму, чем политическая революция, которая бы просто передала власть государства в руки новых амбициозных гангстеров.
Анархизм буквально означает общество без arkhos, иначе говоря — без властителя. Это не означает общества без закона, а следовательно, это не означает общества без закона. Анархист соглашается с общественным договором, но он трактует его особенным образом, который кажется ему наиболее оправданным с точки зрения разума. Continue reading
Йоахим Брун
Бытие не определяет сознание — по крайней мере, не материалистически. Ибо материализм пишется не материей как первопричиной, которой сознание служило бы зеркалом, а загнанным в негативную тотальность капиталистических отношений человеческим родом. Материализм не является теорией социальной среды, детерминизмом; он вообще не делает производных. Он критически описывает. Он занимается, как говорил Маркс, «критикой посредством описания», т.е. объективной саморефлексией вывернутого наизнанку общества в горизонте его ультимативного кризиса как его окончательной правды. Так, материализм является не философией происхождения, а самосознанием негативной диалектики, не Великим Методом, который применяется интеллектуалами к объекту, а критикой, взрывающей овеществлённую имманентность объекта. Материализм не является, тем более в его категорической позиции как коммунизм, органом какого-либо интереса, агентом класса, комиссаром какой-либо программы: поэтому он не годится ни на роль «науки как профессии», ни на роль её последствия – «политики как профессии», т.к. он не может уложить в систему и озолотить в виде теории анти-разумное капиталистического общества. Материализм — это антагонист подобных практик рационализации, этого, как говорит Адорно, «пораженчества разума». Ибо марксизм до-критичен, одна из опций буржуазного Просвещения. Марксизм, к тому же, анти-критичен, стратегия радикально-буржуазной, якобинской интеллектуальности. Там, где материализм марксовой критики политической экономии говорит об идеологии, там интеллектуал постоянно слышит интерпретацию, мнение, манипуляцию: затем, чтобы занять позицию профессионального посредничества между так называемыми «фактическими суждениями» и так называемыми «ценностными суждениям». Continue reading
von Good Paulman / Würzburg
erscheint in der Septemberausgabe der GaiDao 33/2013
Am 25. Juni dieses Jahres fingen mehrere Menschen einen Hungerstreik in München an. Das war eine Fortsetzung der vergangenen Proteste, die sich von Würzburg ausgehend (1) in viele kleinere und größere Städte der BRD verlagerten. In diesem Sommer kehrten sie zurück nach Bayern, um weiterhin gegen die menschenverachtende Politik der Landesregierung, die sich am rigorosesten an ihrem Lagersystem festklammert (2), zu kämpfen.
Im Grunde genommen, widerfuhr den protestierenden Geflüchteten nichts anderes als dieselben Tricks und dieselben Lügen der Machthaber*innen, die sie bereits ausreichend in Würzburg, Berlin und an anderen Orten kennen gelernt haben. Verhandlungen, die nur dafür geführt wurden, um Image-Schaden von der Stadt abzuwenden und nicht um (noch) lebendige Menschen aus ihrem Elend zu erlösen. Erneut war das der Grund, warum der Hungerstreik eskalieren und sich in einen trockenen Hungerstreik verwandeln musste. Am 30. Juni, um 4:30 stürmten schließlich etwa 300 Bereitschaftspolizist*innen das Camp am Münchener Rindermarkt, um es zu räumen und den in der Tat sehr gefährlichen Hungerstreik zu beenden. Davor mussten aber die Verantwortlichen erst ein mal gefährliche Tatsachen schaffen: ein Arzt erklärte die Geflüchteten in Lebensgefahr, ohne sie zu untersuchen, Medien hetzten gegen das Camp. Als die Gründe für diese Art „humanitärer Intervention“ in der Welt waren, war es soweit: da durften die bayrischen Polizeibeamt*innen ihren Hang zur Gewalt ausleben, die geschwächten Geflüchteten auf den Polizeistationen misshandeln, einigen von ihnen die notwendige medizinische Hilfe verweigern und die anderen in Krankenhäusern zwangsernähren. (3)
Tage davor bezogen sich die Geflüchteten am Rindermarkt auf den RAF-Terroristen Holger Mains. (4) Es schien, als hätten die Machthaber*innen die Botschaft verstanden und den Protestierenden mittels Zwangsernährungen ohne zu viel Worte vorgeführt, was sie (genau wie Holger Mains damals) dem Souverän sind: eine rechtslose Masse an Menschenfleisch.
Dass die bayrische Unterabteilung des deutschen Souveräns so zynisch von „humanitären“ Gründen und „menschenrettenden Maßnahmen“ schwafelte, wird wahrscheinlich nicht ein mal mehr den zeitunglesenden Wohlstandpöbel Münchens täuschen. Denn dieser hat öfters am Camp vorbei geschaut und sich lautstark gewünscht, dass diese Schande aus ihrem schönen München endlich verschwindet. Was die „humanitären“ Gründe den Verantwortlichen aus der Politik und Verwaltung bedeuten, ist ebenfalls sehr einfach zu bestimmen: sie lassen die Menschen lieber an den europäischen Grenzen zu tausenden umkommen oder in der Hölle der Erstaufnahme- und Rückführungslager schmoren, nur nicht medienwirksam mitten in München sterben.
Das sind jetzt wiederum die Gründe dafür, dass Mitte August (voraussichtlich am 20.08.) ein weiterer Protestmarsch startet. Die eine Route verläuft von Würzburg über Nürnberg und Augsburg nach München, die zweite – von Bayreuth über Regensburg und Landshut. Das voraussichtliche Ankunftsdatum ist der 1. September. Unterwegs werden die Beteiligten einige der vielen bayrischen Asyllagern besuchen, die Situation vor Ort studieren, von ihrem Kampf berichten und die Insassen auffordern, aus dem Verwaltungsapparat auszubrechen und sich dem Kampf anzuschließen. (5)
Für uns, die wir direkt von solchen menschenverachtenden Maßnahmen des deutschen Staates (noch) nicht betroffen sind, für Freundinnen und Freunde der Geflüchteten, für Anarchistinnen und Anarchisten, stellt sich immer wieder dieselbe Frage: wie können wir diesen Kampf unterstützen? Dazu ließe sich vieles sagen und wir müssen weit ausholen.
Die Aktivist*innen der Refugee Tent Action bedienten sich für ihre Überlegungen einiger Ausführungen vom bekannten politischen Philosophen Giorgio Agamben. So richtig mir die Annahme scheint, dass das System der modernen Nationalstaaten zerfällt, dass es folglich immer schwieriger sein wird, für die wenigstens in der Form der Bürgerrechte enthaltenen und mitgedachten universellen Menschenrechte einzustehen, so gefährlich scheint mir die Affirmation der Zumutungen, die Agamben in seinen Thesen vollbringt: „Auf jeden Fall ist, so lange, bis die Nationalstaaten und ihre Souveränität erloschen sein werden, das Dasein als Flüchtling die einzig denkbare Kategorie, in der sich Formen und Grenzen neuer, zukünftiger politischer Gemeinwesen vorstellen lassen. Es kann sogar sein, dass wir, um für die neuen Herausforderungen, die auf uns warten, gewappnet zu sein, die bisherigen Kategorien (Menschenrechte, Bürgerrechte, die Souveränität des Volkes, die Arbeiterklasse usw.), in die wir uns als politische Subjekte eingebunden sahen, aufgeben und, ohne einen bedauernden Blick zurück, unsere politische Philosophie von Grund auf neu gestalten müssen. Den Anfang dazu bildet die einzigartige Figur des Flüchtlings oder Staatenlosen“. (6)
Zuweilen klingt Agambens Vorschlag als Einladung zum bloßen Fleischsein, dazu, was der überforderte Staat und das übersättigte Kapital eh aus dem ungebrauchten menschlichen Material zu machen trachten. Eine Position, die keinen Kampf für das eigene und gemeinsame Glück mehr gestattet, sondern viel mehr zum Einverständnis mit der Herrschaft verleitet.
In ihrer eigenen Analyseschrift „Zur Position ‘Asylsuchender’ und ihre Kämpfe in modernen Gesellschaften“ leiten die streikenden Geflüchteten den Rassismus von der kapitalistischen Irrationalität ab. Im Wesentlichen geht es darum, wer vom Staat das Privileg bekommt, im wirtschaftlichen Sinne als verwertbar anerkannt zu sein.
„Ein deutliches Beispiel hierfür ist der Blickwinkel und Diskurs vieler Aktivist_innen, die sich an der Bewegung der letzten 11 Monate beteiligten. Viele dieser Leute und Gruppen (einige von ihnen sind seit langem in die Verteidigung von Geflüchteten-Rechten und in Kämpfe gegen Rassismus involviert) glauben, dass die staatlichen Regulierungen bezüglich der Leben Geflüchteter kulturelle Überbleibsel der Epoche ‘weißer’ Europäischer Kolonisierung oder der Zeit faschistischer Herrschaft sind. Jedoch leben wir in einer Zeit fortdauernder ökonomischer Krisen und die Zunahme radikaler Potentiale der Arbeiter_innen-Klasse gingen einher mit dem Erscheinen neuer Formen von Rassismus. Die Zunahme neofaschistischer Überzeugungen und Verhalten, die von rechts-populistischen Teilen der Regierung gefüttert werden und die Leute, die als ‘Ausländer’, Linke oder beides betrachtet werden, attackieren, verschleiern die wahren Gründe der Krise. Zugleich verhindern sie die Ausformung radikaler Alternativen. Im Prinzip gilt es in dieser Situation, jede Bemühung, Rassismus zu bekämpfen, zu unterstützen. Doch die Idee, dass die Kämpfe der Asylsuchenden in ihrem Wesen antirassistische Kämpfe sind, kann nicht bestätigt werden. […] Das ist die Sichtweise, die dazu geführt hat, dass antifaschistische und antirassistische Aktivist_innen die Hauptunterstützer_innen der Asylsuchendenbewegung geworden sind. Wir wollen hier fragen, ob die Sicht bezüglich des Ursprungs der Gesetzgebung richtig ist und auch, was die theoretische Grundlage der Verknüpfung zwischen den Kämpfen Asylsuchender und antirassistischer Unterfangen ist. Gesetze bezüglich der Leben Asylsuchender, wie ‘Lagerpflicht’, ‘Residenzpflicht’ und Abschiebung, sind Gesetze, die nur für eine Gruppe von Leuten in der Gesellschaft gelten, und sind in diesem Sinne diskriminierend. Doch hat das Abzielen und Isolieren nur einer Gruppe von Leuten nicht notwendigerweise eine rassistische Grundlage. Der Punkt ist, dass Asylsuchende (Nicht-Staatsbürger_innen) nicht alle als „nicht von hier“ markierten Leute einschließen, sondern diejenigen sind, die der Staat als „Asylbewerber“ stigmatisiert und bezeichnet hat. Ein sorgfältiger Blick in diese Gesetze zeigt, dass sie nicht in ihrer Beschaffenheit mit rassistischer Diskriminierung zusammenhängen.“ (7)
Eine adäquate Antwort wäre wohl etwas mehr als „Antirassismus“ und Critical-Whiteness-Debatten. Es scheint viel mehr darum zu gehen, das große falsche Ganze dieser warenproduzierenden Gesellschaft in Frage zu stellen. Continue reading
Nun, Herrschaften, hier ist ein winzig-kleiner Beitrag zur Ideengeschichte des Anarchismus und der Revolution. Oder vielleicht ein großer, wer kann das abschätzen?
Es ist armselig, aber auch irgendwie vollkommen logisch, was Stirners Nachkommen ihm angetan haben, all diese Nietzscheaner, all diese Stirner-Forscher*innen, die anscheinend nie Interesse daran hatten, zu verstehen, wer Max Stirner war und was er sich so alles gedacht hatte. Dass die „Geschichte der Reaction“ (1852) bis heute nicht in der modernen deutschen Schrift erschienen ist, zeugt nur von diesem stillen Einvernehmen mit der Entstellung Stirnerscher Lehre.
Tja, ihm wurde viel nachgesagt, vieles in den Mund gelegt, was nicht unbedingt hätte sein müssen. Die theoretische Vorwegnahme der faschistischen Rakets, die Vorwegnahme des Materialismus, der uns etwa hundert Jahre später in der Philosophie des Nicht-Identischen bei Adorno und Horkheimer begegnet – man weiß halt nichts mit ihm anzufangen. Aber man müsste es.
Dieser Wälzer jedoch, seine zahlreichen Zeitungsartikel, seine Übersetzungen zeitgenössischer wirtschaftlicher Theorien zeugen davon, dass er immer politisch aktiv war, dass er die Revolution nicht in seiner stillen Studierstube abgesessen hat. Nur wie sollen sich all diese Sachen zusammenreimen, das werden nicht einmal die belesenen Herrschaften von der Max-Stirner-Gesellschaft sagen können.
К критике повстанчества: мода на «повстанческие» теории является не знаком ренессанса анархизма, а символом его актуальной слабости
Теодор Вебин в Direkte Aktion, Nr, 214, ноябрь/декабрь 2012
Анархизм, а вместе с ним и анархо-синдикализм, и сегодня охотно ассоциируется с готовностью к насилию, хаосу и террору. К сожалению, это не только бзик «буржуазных» СМИ, клише утвердилось отчасти и в анархистском самопонимании. В понимающих себя как анархистских субкультурах насилие играет сегодня значимую роль, хотя в современных анархистских текстах это едва отражается — или, по крайней мере, не отражалось до недавнего времени. Т.к. новейшие произведения, как много обсуждавшийся французский памфлет «Грядущее восстание», кажется, отчасти вполне оправдывают насилие.
Параллельно с этим, насилие открыто взрывается на улице, в повседневности, во время демонстраций: бунты в Греции во время всеобщей стачки являются лишь одним аспектом, бунты во французских пригородах в 2005-м (которые и были поводом к написанию «Грядущего восстания») и в Англии в 2011-м демонстрируют другой аспект. В Германии мы обнаруживаем волну поджогов машин в Берлине и, не в последнюю очередь, эскалацию во время демонстрации М31 31-го марта 2012-го года во Франкфурте на Майне, которая вызвала ожесточённые споры и внутри FAU.
Переменчивая история двояких отношений между анархистской идеей и насилием обильно проиллюстрирована: они начинаются с клише бомбометателя-индивидуалиста в конце 19-го века, который следовал идее «пропаганды действием», ведут к неверному пониманию «прямого действия» как по возможности наиболее воинственного действия и к карикатурам во время и после движения 68-го года, к частичному прославлению насилия в панк. В хардкор-сцене и в обозначении государством RAF «анархистами» – негативный образ бомбометателя часто интерпретировался в (само)описании заново как позитивный.
«Пропаганда действия» Continue reading
«Женский вопрос» и социализм в 19-м столетии
Антье Шруп
Отношение женского движения к социал-революционным дебатам рабочего движения или «левых» в целом (в которых по сей день отчётливо преобладают мужчины) сложно и отмечено многочисленными переломами. Это касается и самого исторического развития, т.к. феминистки и социалисты периодически выступали с отчасти сходным, отчасти раздельных, отчасти противоположных позиций. Но ещё больше это касается исторического анализа: в трудах по истории социализма женское движение практически не играет никакой роли, в исторических феминистских исследованиях то же касается рабочего движения — конечно, за некоторыми исключениями. (1)
Введённые политологией различия между социалистическими течениями, к примеру, категории «марксизм» и «анархизм», не годятся для того, чтобы описать и исследовать отношения между феминизмом и социализмом. Собственно, эти различия проходят по иным конфликтным линиям. Весьма спорна — и в контексте этой книги особенно интересна — например, общая линия традиции, в которую обычно страиваются Прудон и Бакунин под общим термином «анархизм». Ибо если принять различия между полами за политически существенную категорию, противоречия едва ли могли бы быть большими: Прудон был известным анти-феминистом, в то время как Бакунин был одним из основателей организаций, решительно выступавших за равенство как раз в отношениях между мужчинами и женщинами. Прудон и Бакунин, но более того, их соратники представляют в этом вопросе две современных друг другу крайних позиции, в то время как Маркс и его приверженцы занимали по этому вопросу серединную позицию.
Такие противоречия не дают смягчить себя указанием на то, что «женский вопрос» был всего лишь маргинальной темой. Это не соответствует ни объективной важности вопроса, т.к. отношения между полами играли центральную роль в распространении промышленного капитализма и, соответственно, были одним из значительных вопросов, о которых велись споры в рабочем движении 19-го века. Но это также не касается и субъективного восприятия тогдашних протагонистов: если посмотреть на участвующие личности, то между «бакунистами» и «прудонистами» обнаруживается глубокая неприязнь. Конкретно говоря: Бакунини и его соратники в своё время имели куда меньше проблем с марксистами, чем с прудонистами. С исторической точки зрения, не было никаких связующих линий, но зато существовала открытая вражда между прудонистскими «мутюэлистами» и «коллективистами» (и «коллективистками»), как в общем называли приверженцев Бакунина.
Утверждаемая позже идейная близость, которая вылилась в общее обозначение «анархизм», является всего лишь исторической проекцией в прошлое. Своё начало она берёт в анализе Петра Кропоткина (1913) и некритично воспроизводится до сих пор. (2)
Кропоткин в начале 20-го столетия пытался позиционировать анархизм как «научную» теорию и заявил претензию на Прудона для этой традиции. При этом он руководствовался не столько историческим интересом, сколько желанием улучшить «имидж» анархизма, который в то время из-за бомбометательства и покушений имел образ, скорее, бессмысленного терроризма, чем достойной обсуждения политической теории. Во время Кропоткина прудонизма как политического течения больше не существовало, воспоминания о спорах между прудонизмом и коллективизмом сорокалетней давности поблёкли. Да и между тем на сцене в роли главных врагов анархистских движений появились марксизм и социал-демократия. И именно тут можно обнаружить главное сходство между Прудоном и Бакуниным: Маркс критиковал их боролся с ними обоими.
Споры, которые вели друг с другом в 19-м веке различные течения рабочего движения — таков тезис этой статьи — нельзя достойно описать противопоставлением «марксизма» и «анархизма». Понимание разницы между полами как важной политической темы требует большего, чем замалчивания женоненавистничества Прудона или его оправдания как продукта того времени. Женоненавистничество Прудона было центральной частью его политической мысли и не может быть «вынесено за скобки». Оно уж точно не было продуктом эпохи, но необыкновенно радикальным, и было для многих людей причиной, чтобы дистанцироваться от Прудона. (3)
Касательно отношений между женским и рабочим движением можно грубо выделить три фазы:
«ранее-социалистическая», длившаяся примерно с 1790 по 1850 гг., в которую отношения между полами были центральной частью большинства революционных движений. В эту эпоху было создано множество предложений и теорий по переустройству общества, но при этом всегда играли роль социальный вопрос и вопрос освобождения женщин.
«кризисная фаза», длившаяся примерно с 1850 по 1880 гг., в которой отношения между феминизмом и социализмом, где доминировали мужчины, претерпевали изменения. В этой фазе возникла и первая Международная ассоциация трудящихся (1864-1872), которая, в конце концов, распалась из-аз конфликта между Карлом Марксом и Михаилом Бакуниным,
и, наконец, «идеологическая» фаза, в которой женское и рабочее движения, по большей части, шли раздельными путями и воспринимались как различные проекты.
В этой статье мне хочется заново представить идейно-исторические взаимные влияния феминистских и социалистических тем, причём касательно дебатов в Первом Интернационале, приведших в конце к разделению рабочего движения на «марксистское» и «анархистское» течения. Continue reading