Archives

by olladij

Метафорический Анархизм Дядюшки Мокуса

Как-то раз, неприкаянно прогуливаясь с товарищем по предпраздничному городу, мы пересекали станцию метро по одному из переходов и заметили на мостике группу “блюстителей порядка”, наблюдающих за деловито снующими внизу людишками. Из глубин советского детства всплыл вопрос: “Что делают сыщики за кулисами цирка?” Я задумался: а откуда это, собственно? Посовещавшись, мы вспомнили. Посмеиваясь, мы пошли дальше, но где-то уже начала свербить метафора. И я стал тормошить друзей на предмет мультфильма “Приключения поросёнка Фунтика”, в надежде, что метафора в процессе таки окуклится, и что-нибудь вылупится.

Этот замечательный, выпущенный в 1986 г. мультфильм произвёл на меня сильное впечатление. Что, чёрт побери, имел в виду сценарист или режиссёр? Чему они собирались учить советских детей? Но по порядку.
В мультфильме перед нами отчётливо предстаёт капиталистический мир. Судя по всему, не современный, это видно по слабоватой урбанизации, по уровню развития техники и загрязнения окружающей среды, по слаборазвитой и ещё не совсем капитализированной индустрии развлечений, по поведению персонажей, в конце концов, которое соответствует скорее нормам начинающегося Betriebskapitalismus, описанного Максом Вебером в “Протестантской этике и духе капитализма”. Ландшафты – что-то вроде общего собирательного для центральной Европы: горы (очевидно, Альпы), мельницы, нерусские имена, ухоженные городишки с красными черепичными крышами Форма главного полицейского напоминает форму австрийских солдат Габсбургской монархии. На мой взгляд, это южные провинции Австрии/северные провинции Италии. Конечно, политическая подоплёка мультфильма ясна и не может представлять для нас особенного интереса: там, на Западе вот как плохо, там почти все жадные и злые. Но у мультфильма есть, очевидно, и более глубокий символический уровень, ведь и с положительными героями всё не так просто. Рассмотрим их, да и отрицательных тоже, поближе. Continue reading →

by olladij

Die Superpräsenz

Alexej Zvetkow

„Stand up as you would for the Marseillaise or God Save The King.

Stand up, as if the Flag were before you. Or as if you were in the presence

of Dada, which signifies Life, and which accuses you of loving

everything out of snobbery if only it is expensive enough.“

Francis Picabia, „Manifeste cannibale“ (1920)

In Gesprächen über Emanzipation gilt die wichtigste Frage dem Subjekt. Wer emanzipiert sicheigentlich, und wovon? Es muss eine genaue Adresse genannt werden. Selbst wenn die Emanzipation, d.h. das Aufheben der Entfremdung in ihren ökonomischen, herrschaftlichen und symbolischen Formen möglich ist, wer ist zu ihr fähig?

Das zu Ende gegangene Jahrhundert kennt genügend Beispiele, damit mensch behaupten kann: die Befreiung gigantischer Kollektive, in denen Selbstverwaltung aufgrund ihrer Größe nicht möglich ist, wurde zur größeren Sklaverei für Mitmenschen und zur Niederlage für diese neuen holprigen Systeme selbst, die nicht in die postindustrielle Landschaft des Lebens passen. Die sich befreiende Nation, die Klasse, der zivilisatorische Typ, der „kulturelle Raum“ – das war alles zu viel, der Körperumfang solcher Modelle widersetzt sich der Levitation, die die Freiheit bestätigt. Es kam entweder zu einer roten Diktatur oder zu einem braunen Reich.

Die umgekehrte Extreme, die aus der oben genannten Beobachtung entsteht, ist der klinische Individualismus, der übertriebene Kult allgemeiner „Besonderheit“, der „Einzigartigkeit“ und das „Fehlen allgemeiner Rezepte“ – eine Wonne für Infantile aller Zeiten und Epochen. Ein Mensch, eine abgesonderte Persönlichkeit, eine tätige Seele, ein experimentierendes Bewusstsein – das ist zu wenig für das Befreiungsprojekt.

Die Hoffnung, dass die Entfremdung durch gigantische soziale Mechanismen überwunden wird, brachte im vergangenen Jahrhundert Totalitarismus in all seinen uns bekannten Varianten hervor. Das Vertrauen auf den „einsamen rebellierenden Helden“, der nach der unaussprechlichen Erfahrung einer wahren Existenz sucht, führte viel zu viele wenn nicht zum Selbstmord, dann zum Psychiater. Der totalitäre Optimismus, der die Welt erschreckend einfach und grausam macht, und der liberale Pessimismus, der durch die Unmöglichkeit, alleine auf die Qualität des Daseins einzuwirken, entsteht – das sind Szilla und Charybdis eines jeden radikalen Projektes. (1) Continue reading →

by olladij

Анархизм и политика ressentiment´a

СОЛ НЬЮМЭН

(Anarchism and the Politics of Ressentiment by Saul Newman)

«Говоря на ухо психологам, в случае если им будет охота изучить однажды ressentiment с близкого расстояния, – это растение процветает нынче лучшим образом среди анархистов и антисемитов, как, впрочем, оно и цвело всегда, в укромном месте, подобно фиалке, хотя и с другим запахом» (Ф.Ницше, К генеалогии морали. Полемическое сочинение).

1. Изо всех политических движений девятнадцатого столетия, на которые клевещет Ницше – от социализма до либерализма – он оставляет самые ядовитые слова для анархистов. Он называет их «анархистскими псами», которые бродят по улицам европейской культуры, портретом «морали стадных животных», который характеризует современную демократическую политику. Ницше видит анархизм отравленным в самом корне чумным семенем ressentiment – злобная политика слабых и ничтожных, мораль рабов. Высказывает ли Ницше здесь просто своё консервативное отвращение к радикальной политике, или он диагностицирует реальную болезнь, которая идейно заразила нашу радикальную политику? Несмотря на очевидные предрассудки Ницше относительно радикальной политики, это эссе отнесётся серьёзно к его обвинениям в сторону анархизма. Оно исследует эту хитрую логику ressentiment относительно радикальной политики и анархизма, в частности. Оно попытается сорвать маски со скрытых производных ressentiment в манихейской политике у классических анархистов вроде Бакунина, Кропоткина и Прудона. Это не делается с целью отказаться от анархизма как от политической теории. Напротив, можно утверждать, что анархизм стал бы более актуальным в современной политической борьбе, если бы был предупреждён о логике ressentiment в своём собственном дискурсе, в частности в эссенциалистских идентичностях и структурах, которые он содержит.

Рабская мораль и ressentiment

2. Ressentiment диагностицирован Ницше как состояние нашей современности. Чтобы понять ressentiment, как бы то ни было, нужно понять отношения между моралью хозяев и моралью рабов, из которых и возник ressentiment. Труд Ницше «Генеалогия морали» – это исследование о происхождении моральности. Для Ницше тот способ, которым мы интерпретируем и привносим ценности в мир обладает историей – его происхождение зачастую связанно с жестокостью и далеко от ценностей, которые оно производит. Ценность «добра», к примеру, была изобретена аристократами и высокопоставленными людьми, чтобы льстить себе, в отличие от обычных, низкопоставленных людей и плебеев. Это было чертой хозяев – «хороший», и противопоставлялась ей черта рабов – «плохой». Так что, согласно Ницше, в этом пафосе дистанции между высоко-рождёнными и низко-рождёнными, в этом абсолютном чувстве превосходства и были рождены ценности.

Как бы то ни было, уравнение хорошего и аристократического стало подтачиваться бунтом рабов в ценностях. Это рабское восстание, согласно Ницше, началось у евреев, которые учинили переоценку ценностей:

3. «Именно евреи рискнули с ужасающей последовательностью вывернуть наизнанку аристократическое уравнение ценности (хороший = знатный = могущественный = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) – и вцепились в это зубами бездонной ненависти (ненависти бессилия), именно: “только одни отверженные являются хорошими; только бедные, бессильные, незнатные являются хорошими; только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые суть единственно благочестивые, единственно набожные, им только и принадлежит блаженство, – вы же, знатные и могущественные, вы, на веки вечные злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные, и вы до скончания времен будете злосчастными, проклятыми и осужденными!”» (Ф.Ницше, К генеалогии морали. Полемическое сочинение) Continue reading →

by olladij

Индивид, общество и государство

Эмма Голдмэн

From: The Place of the Individual in Society, Chicago: 1940.

Умы людей в смятении, т.к. кажется, что качается самый фундамент нашей цивилизации. Люди теряют веру в существующие учреждения, а наиболее сообразительные понимают, что капиталистический индустриализм работает против целей, которым он, якобы, служит…

Мир не уверен в выборе путей выхода. Парламентаризм и демократия переживают упадок. Спасение усматривается в фашизме и других формах «сильного» правительства.

Борьба противоположных идей, происходящая сейчас в мире, включает общественные проблемы, требующие немедленного решения. Благоденствие индивида и судьба человеческого общества зависят от правильного ответа на те вопросы. Кризис, безработица, война, разоружение, международные отношения и т.п. – среди тех проблем.

Государство, правительство с его функциями и властью, является сейчас объектом живого интереса для каждого мыслящего человека. Политическое развитие во всех цивилизованных странах принесло этот вопрос в дом. Должны ли мы иметь сильное правительство? Предпочтительнее ли демократия и парламентское правление, или фашизм того или иного толка; диктатура — монархическая, буржуазная или пролетарская — является ли решением для болезней и трудностей, навалившихся сегодня на общество?

Иными словами, лечить ли нам болезни демократии ещё большей демократией, или мы должны разрубить гордиев узел народного правления мечом диктатуры?

Мой ответ: ни то, ни другое. Я против диктатуры и фашизма, равно как я против парламентских режимов и так называемой политической демократии.

Нацизм справедливо называют атакой на цивилизацию. Эта характеристика применима также и ко всякой форме диктатуры; в самом деле, ко всякому угнетению и принудительному авторитету. Ибо что такое цивилизация на самом деле? Весь прогресс, в сущности, был расширением свобод индивида с параллельным сокращением авторитета, наложенного на него внешними силами. Это подходит как к сфере физического, так и к политическому и экономическому существованию. В физическом мире человек дошёл до того предела, когда он подчинил силы природы и заставил их служить ему. Примитивный человек вступил на дорогу прогресса, когда он впервые зажёг огонь и так победил тьму, когда он заковал ветер и обуздал воду.

Какую роль играл авторитет или правительство в человеческом стремлении к улучшению, в изобретении и открытиях? Вообще никакой, или, по крайней мере, никакой полезной. Это всегда был индивид, который создавал каждое чудо в этой сфере, и обычно супротив запретов, преследований и вмешательств авторитетов, человеческих или божественных.

Подобным же образом, в политической сфере путь прогресса лежит во всё большем удалении от авторитета племенного вождя или клана, от князя и короля, от правительства, от государства. Экономически, прогресс означал всё большее довольство для всё большего количества людей. В культурном плане, он обозначал результат всех других достижений – большую независимость, политически, умственно и психически.

Continue reading →

by olladij

Фридрих Энгельс и материалистическое понимание истории

Густав Ландауэр

[И очередные нападки на гегельянство, невпупенную нaучную объективность и марксоложество с отсылом на текст другого Фридриха, который в виду его гениальности, судя по всему, надо заучивать просто наизусть…]

Если даже в области науки и изучения прошлого учение Маркса и Энгельса привело к механизации и догматическому окостенению, то при попытках сделать из догмы науки догму политики это возымело ещё более роковые последствия. Маркс и Энгельс являются отцами сомнительного утверждения, что из изучения прошлого и из понимания законов экономического развития с обязательной уверенностью вытекает, какое развитие примут наши условия в будущем. Весь так называемый «научный социализм» полон претензий, из скромных крошек, которые известны из прошлого и настоящего, рассчитать будущее с математической точностью.

В связи с этим учением связано, что ни один государственно одобренный профессор не может обладать столь невыносимой учёной гордостью, каковую выказывают марксистские научные священники. Дальнейшим роковым последствием этого учения является то, что социал-демократия обделяет вниманием культурную пропаганду и самостоятельное вмешательство в экономические условия, и полагается на автоматически функционирующее развитие, в то время как наши познания о прошлом и о действующих в настоящем тенденциях столь ничтожны, что у нас есть все причины не полагаться на действующее без нашего участия, и ценить нашу волю выше, чем нашу знание.