Как-то раз, неприкаянно прогуливаясь с товарищем по предпраздничному городу, мы пересекали станцию метро по одному из переходов и заметили на мостике группу “блюстителей порядка”, наблюдающих за деловито снующими внизу людишками. Из глубин советского детства всплыл вопрос: “Что делают сыщики за кулисами цирка?” Я задумался: а откуда это, собственно? Посовещавшись, мы вспомнили. Посмеиваясь, мы пошли дальше, но где-то уже начала свербить метафора. И я стал тормошить друзей на предмет мультфильма “Приключения поросёнка Фунтика”, в надежде, что метафора в процессе таки окуклится, и что-нибудь вылупится.
Этот замечательный, выпущенный в 1986 г. мультфильм произвёл на меня сильное впечатление. Что, чёрт побери, имел в виду сценарист или режиссёр? Чему они собирались учить советских детей? Но по порядку.
В мультфильме перед нами отчётливо предстаёт капиталистический мир. Судя по всему, не современный, это видно по слабоватой урбанизации, по уровню развития техники и загрязнения окружающей среды, по слаборазвитой и ещё не совсем капитализированной индустрии развлечений, по поведению персонажей, в конце концов, которое соответствует скорее нормам начинающегося Betriebskapitalismus, описанного Максом Вебером в “Протестантской этике и духе капитализма”. Ландшафты – что-то вроде общего собирательного для центральной Европы: горы (очевидно, Альпы), мельницы, нерусские имена, ухоженные городишки с красными черепичными крышами Форма главного полицейского напоминает форму австрийских солдат Габсбургской монархии. На мой взгляд, это южные провинции Австрии/северные провинции Италии. Конечно, политическая подоплёка мультфильма ясна и не может представлять для нас особенного интереса: там, на Западе вот как плохо, там почти все жадные и злые. Но у мультфильма есть, очевидно, и более глубокий символический уровень, ведь и с положительными героями всё не так просто. Рассмотрим их, да и отрицательных тоже, поближе.
Главный герой, молодая талантливая свинья Фунтик, бежит от работодательницы Белладонны, т.к. не в силах более обманывать детей и выманивать у них деньги для Белладонны. Он кажется очень смышлёным, ибо всё же разглядел махинации своей начальницы, но и очень доверчивым и наивным, т.к. успел у неё “успешно” поработать, принося ей прибыли. Судя по всему, поросёнок символизирует юного талантливого представителя среднего класса, из тех, что должны переливать свою горячую кровь холодным гадинам капитала и государства, делая их привлекательнее в глазах “клиентов”, наивно веря в благодать господствующей общественно-экономической формации и надеясь ухватить тот самый шанс, пока не столкнулся с грязной изнанкой реальности. За этим, разумеется, следует необдуманный бунт, т.е. просто побег в лес и “Не хочу! Не буду! Делайте со мной что хотите!” Столкнувшись с трудностями, герой мечется в страхе, начинает хныкать. Это мы наблюдаем на протяжении всех четырёх серий. Этакий деклассированный элементик, всё ещё не верящий в то, что полиция и государство не на “его” стороне. Теперь, когда нам стало ясно, who is mister Фунтик, мы не станем удивляться, что привело его именно к Фокусу Мокусу, о котором речь пойдёт позже.
Госпожа Белладонна и есть та самая работодательница Фунтика, которая заставляла его обманывать детей. Перед нами довольно неприятная, грубая в обращении и алчная женщина, тщетно старающаяся одеваться элегантно и привлекательно. Белладонна (это и название одного ядовитого растения) воплощает все отрицательные черты шефа фирмы или капиталиста вообще: алчность (“Главное – своего не потерять!”), поклонение деньгам, граничащее с фетишизмом (“Мне было бы так одиноко без моего миллиона!”), мстительность, способность идти по головам, если не по трупам, без уколов совести (вспомните, сыщики в болоте: “Хозяйка! Я знаю, это не в Ваших правилах, но, в порядке исключения, Вы не могли бы подать мне руку?”), рациональность (вспомните, как она составляла план возвращения Фунтика, щелкая на счетах), предприимчивость и злость (гнев госпожи Белладонны многократно почувствовали на себе сыщики). Следующим важным символом в этом контексте является название её фирмы: “Слеза ребёнка”. Можно подумать, что Белладонна с присущей ей злобой издевается над невинными детьми в своём магазине. Но не всё так просто в этом мультяшном капитализме: “Каждая слезинка ребёнка – это монета…” Это лишь физическая сторона, у этого высказывания есть и более глубокий смысл. Да, это о том самом мире, о котором ситуационисты говорили, что каждый камень в мостовой – это могильный камень чьих-то желаний и мечтаний, в то время как под мостовой лежит пляж – символ счастливого, свободного и беззаботного мира. Из той же оперы и вопрос Мокуса, процитированный мной во вступлении. Он и неуклюжая отмазка сыщиков метко обличают показушность общества спектакля. Символичность под стать знаменитой “Матрице”, не правда ли? Авторы мультфильма явно не симпатизировали Белладонне и пару раз пытались показать её как комичную фигуру тем, что заставляли её оговариваться, путая начальные буквы слов. Далёкие от детского веселья, мы задаёмся вопросом: а почему самая злюка в мультфильме – тётенька? Иначе говоря, почему “верхние этажи” капитализма символизирует именно женщина? Авторы лишь ответили на идеи буржуазного феминизма, наивно утверждающего, что общество станет несравненно лучше, если ключевые посты в экономике и политике будут занимать женщины. Мультфильм убеждает нас в обратном. Насилие, в том числе и экономическое, обусловлено структурами общества, а не мужчинами или женщинами у руля, не говоря уже о том, что сами убеждения о том, что женщины должны быть нежнее и заботливее, чем мужчины, содержат ядро патриархата, сообщницами которого зачастую становятся сами же женщины. Копнув глубже с помощью фрейдистской теории, развитой в социально-революционном ключе Отто Гроссом, мы открываем другой, ещё более тёмный пласт: женщина-начальник (общественно-важный пост) символизирует стремление обывателей к материнской опеке и отказу от ответственности. В своём злом аватаре она означает полную потерю самостоятельности и личности ребёнком, т.е. здесь – обществом.
Обратимся к таким незначительным фигурам в мультфильме как полицейские сыщики и их начальник. Многого тут не скажешь, они и задумывались как второстепенные персонажи, каковыми они являются и в реальной жизни. Сыщики, конечно, показаны комично, нам ясно, на чьей стороне авторы, но оценим отношения сыщиков с Белладонной. Они обращаются к ней не иначе как “Хозяйка”. Кроме того, один из сыщиков играет во второй серии охотничью собаку, стоит ли распространяться о сути этой метафоры?! Государство, зарождаясь в античной древности, обзавелось сторожевыми псами – полицией. И, как мы читаем у Энгельса в “Происхождении семьи, частной собственности и государства”, первыми полицейскими были “интегрированные в систему” рабы, т.к. ни один нормальный гражданин не желал унижаться настолько. Соответственно ведут себя и наши сыщики. Однако и они не могут питать преданной любви к своей хозяйке: “Настоящая обезьяна!” Начальник полиции, парящий над городом на воздушном шаре, может быть трактован по-разному. С одной стороны (физической) – это символ если не спутниковой системы слежения, то полицейского вертолёта, с другой (идеальной) – это почти что тюрьма Паноптикум, описанная Мишелем Фуко: один, рационально наблюдающий за многими. Примечательно, как общаются подчинённые с начальником: прежде чем предпринять какой-либо шаг в поимке отступника, сыщики не могут не посовещаться с шефом. На лицо бюрократизация и несамостоятельность стражей системы. Думаю, о хозяине гостиницы особенно много не скажешь, кроме того, что они с Белладонной прекрасно ладят. Ещё бы, кто сомневался! Но его явно еврейские черты остаются для меня загадкой в замысле сценаристов.
Теперь займёмся второстепенными фигурами на противоположной стороне, среди положительных героев: т.е. бегемот Шоколад и цирковая обезьяна Бамбино. Бамбино молод, очень добр, склонен к стихосложению, он постоянно рифмует весёлые стишки по любому поводу. Разумеется, он может многое, т.к. зарабатывает на жизнь цирковой деятельностью. Но задумаемся: судя по всему, Бамбино символизирует потомков иммигрантов из стран “третьего мира”, маргиналов, едва интегрированных в общество. Неужели молодому, одарённому Бамбино не нашлось в “благословенном” обществе другого места, корме как в цирке?! Видимо так и есть, расе Бамбино, т.е. обезьянам, по определению место явно не на “верхних этажах”. Справедливый гнев “оставшегося чужака”, оппозиция представителям власти логична: “Дядюшка Мокус, можно я кину в сыщиков грязью?” Появляющийся во второй серии бегемот – такой же иммигрант. Об этом говорит хотя бы цвет его кожи. Он живёт совершенно один, в болоте, т.е. представляет этнические маргинальные группы америко-европейских метрополий. Жизнь его настолько убога, что он с радостью принимает расистски окрашенное имя Шоколад, данное ему мелкобуржуазным нытиком Фунтиком. Вспомним примечательную сцену на бензозаправке, когда оба героя сентиментально созерцают пальму. Бамбино знает пальмы на родине только по рассказам, поэтому и ошибается касательно их размеров. Шоколад приехал сам, в надежде на достойные работу и жизнь. Примечательна его предыстория: он торговал воздушными шариками, пока Белладонна не выгнала его из города в болото. Явная конкурентная борьба, поглощение мелкого предприятия и монополизация производства. А также различия в качестве между продуктами труда ремесленника и массовым производством – у Белладонны шарики были дырявые, а у бегемота нет. Кажется, Шоколаду нечего более терять, и он присоединяется к циркачам.
Главаря циркачей Фокуса Мокуса я оставил напоследок неспроста. Его вполне можно было бы отнести к второстепенным героям повествования, но на символическом плане ему отведена роль поважнее. В самом начале Мокус путешествует с Бамбино вдвоём, причём отношения начальник-подчинённый, как у Карабаса Барабаса, к примеру, отсутствуют напрочь. Мокус является, что называется, естественным авторитетом. Затем они запросто принимают к себе Фунтика (конечно не без задней мысли, ведь у Фунтика есть опыт работы с детьми, который можно использовать и в добрых целях), а затем и Шоколада. Их совместные действия кажутся несколько хаотичными, но являются куда более эффективными, чем иерархические и конкурентные отношения полицейских и их “работодателей”. Вспомним, как выбрались наши герои из болота и как из него выбирались сыщики и Белладонна. Вспомним, как Мокус “присвоил” плакат о розыске Фунтика во второй серии и радикально изменил его характер. Вспомним и адрес Мокуса: “автомобильчик дядюшки Мокуса, Фокусу Мокусу лично”. Помноженное на явный богемный характер этой пёстрой тусовки, всё это говорит об одном – цирк Мокуса есть ни что иное, как мобильная автономная зона, вроде описанных суфием Хаким Беем. То есть, пользуясь индуктивным методом, мы заключаем: речь идёт о сознательном анархисте дядюшке Мокусе. Почему о сознательном? Взгляните, во всей тусовке он – единственный человек, т.е. в нашем мультяшном, явно расистском обществе он представитель Herrenrasse , однако добровольно становится маргиналом и постоянно провоцирует власти. В его уверенном обращении с сыщиками видно, что он прекрасно знает, чего могут ожидать бродяги от полиции. Однако не станем с разгону одобрять всё то, что носит лейбл анархизма. О каком анархизме идёт тут речь? Очевидно, об анархо-индивидуализме, с его стремлением к автономии личности и пренебрежением к социальной свободе общества. Анархо-индивидуалисты едва ли имеют, да и когда-либо имели влияние на работающее население. Они тяготеют к подчёркиванию своей уникальности вызывающим поведением, необычным стилем жизни; анархо-индивидуализм остаётся богемным стилем жизни. В советском детском мультфильме, конечно, нет ни слова о свободной любви или об экзотических религиозных культах, но инновации в одежде, поведении и искусстве налицо. Посему он, от ницшеанского и конкурентного анархизма Голдман и Таккера до мистических и примитивистских ересей Зерзана и Бея, всегда привлекал не всегда одарённых, но всегда нарциссичных бунтарей-одиночек из среднего класса. Мелкобуржуазный беглец Фунтик неспроста оказался у Мокуса. Вот вам и иммедиатизм Бея (сама по себе очень хорошая, но, согласитесь, недостаточная для социальной революции практика) – непосредственное чтение стихов и пение песен, само циркачество, фокус как стиль жизни, магия повседневности, “ловкость рук и никакого мошенничества”! Мираж единоличной свободы и творчества, отмежевавшийся от несвободы и не-творчества остального общества. В конце концов, номадизм Мокуса и его, современных нам, американских мистических единомышленников: “хорошо бродить по свету”, когда есть куда вернуться, особенно в какой-нибудь пентхауз. В случае с Мокусом нам это, конечно, неизвестно, Мокус-то – метафора, но с Беем и иже с ним, думаю, всё ясно. Разумеется, я не присоединяюсь к белладоннам и начальникам полиции в их травле против мокусов с их цирками, но взглянем, что совершили наши герои. В финальной сцене, трюками напоминающей опять же ” Матрицу” (Фунтик, прыгающий на шарик), Белладонна позорится – “У поросят есть домики!” (у кого они есть, те отдают за них половину месячного заработка в лучшем случае). Следовательно, она разоряется и теряет власть, блюстители порядка получают по лбу и нейтрализуются (скорее случайно), публика не доезжает и заходится в восторге. Что это значит для нас? Проведена успешная PR-акция в духе Attac, капиталист персонально лишён власти и наказан, старый порядок сметён, новый, однако, отсутствует, нет даже его ростков, которые бы бережно взращивались, к примеру, синдикализмом задолго до революции, т.е. “публика” совершенно не готова взять себя и всё прочее в руки. Где же присущая анархизму претензия на массовость и социальность движения? Всё верно – у “уникальных” индивидуалистов её и не может быть! Выглядит это совсем как мечта какого-нибудь Цветкова или Бея, т.е. хаос, которого опасаются критики анархизма и должны бы опасаться сами анархисты. Действительно социального, народного восстания, как у Джанни Радари в “Чипполино”, не происходит. Дядюшка Мокус со товарищи едут навстречу новым свершениям анархии, понимая себя как вестников той самой “доверчивой и строгой доброты” и оставляя городок в глубоком кризисе и, вероятней всего, на колонизацию новым белладоннам и их сторожевым псам.
Думаю, что мы наглядно и доходчиво истолковали посланное нам творческим объединением “Экран” и Гостелерадио СССР послание об опасностях модного ныне мистическо-примитивистско-индивидуалистского поветрия в анархистской среде. На этом месте мне хочется подчеркнуть, что все разновидности социального, коллективистского анархизма никогда не отрицали развития отдельных индивидов, но всегда его приветствовали. Упорствование же на внутреннем, на стиле жизни, является “внутренней эмиграцией” в анархизме, реакцией на репрессивную социальную среду. Надеюсь, что мы все стали значительно мудрее и многое поняли из теоретических и практических ошибок Мокуса и Фунтика, denn Anarchie ist machbar, Herr Nachbar !
Апрель, 2006 г.