Йорн Шульц в Jungle World, 26.01.2012
Ленин говорил о немцах, что они купили бы себе билеты, если бы они штурмовали во время революции вокзал. Поскольку немцы сегодня скорее пытаются предотвратить строительство нового вокзала, речь сейчас может идти лишь о том, чтобы судить о революции со стороны наблюдателя. Суждения «Мне нравится» и «Не нравится» могут показаться логичными при переворотах, часто называемых Facebook-революциями, тем не менее, имеет смысл сначала спросить, почему они, собственно, произошли.
Революционная ситуация возникает, когда верхи больше не могут, а низы больше не хотят – считал Ленин. Если бы нищета и угнетениесами по себе могли вызывать революцию, классовое общество никогда не могло бы стабилизироваться. Неселению должно было бы быть понятно, что без «тех наверху» можно жить лучше. Материальная нищета в арабском мире была в 2008-м году, когда цены на продукты питания значительно выросли, больше, но тогда протестов почти не было. Восстания имеют социальные причины, но – в отличие от «хлебных восстаний» 70-х и 80-х годов — выказывают и открыто политический характер. Исторические параллели найти почти нельзя. Касательно цели — речь идёт о буржуазной революции, но буржуазия не играла никакой роли.Для марксистов очевидно, что условия производства, которые зачастую сочетали бюрократическое болото авторитарного общества контроля с безоглядностью неуравновешиваемого профсоюзной противосилой частного предпринимательства, препятствием для развития производственных сил. Но и без изучения Маркса миллионы арабов пришли к тому же выводу.
Египет знал профессию писаря за 4000 лет до того, как европейская знать начала учиться читать. Но сегодня треть, если не половина, египтян не умеют читать. Ни один регион мира не обладает такой частотой монархий, как арабский мир, а во многих республиках подготавливалось династическое наследование, если оно уже не произошло как в Сирии. Отставание в развитии было научно задокументировано ООН в Arab Human Development Report. Для сведущих арабов было ясно, что их страны отстают от своих собственных возможностей, а главной причиной тому являются отсталые политические структуры и общественные отношения.
Роль социальных медиа часто преувеличивается — революция всё ещё происходит на улице -, но можно вполне говорить о поколении «Facebook». Ибо в интернете, и пока что лишь там, арабы могут общаться друг с другом на равных. Возрастная иерархия, патриархат, разделение полов и конфессиональная сегрегация, которые делают свободное общение в повседневности даже тогда невозможным, когда — в виде исключения — поблизости нет агентов Мукхабарата, в интернете больше не являются препятствиями. Поэтому важнейшие революционные организации было созданы онлайн, в то время как традиционные оппозиционные партии, в любом случае, играли маргинальную роль.
Но и революция является продуктом старого общества. То, что после 25-го января 2011-го года миллионы египтян присоединились к небольшой группе революционеров, было и для последних сюрпризом. «Египтяне считают, что требования свободных выборов являются американским заговором против их страны» – говорил египетский блоггер Sandmonkey ещё в октябре 2007-го. Менее, чем через три года положение кардинально изменилось. В одиночку твёрдая сердцевина демократического движения не смогла бы добиться свержения Хосни Мубарака.
Во время египетской революции классовые различия ненадолго потеряли своё значение, теперь же они снова вернулись. На главном вокзале Кайро не продают билетов, хотя ввиду постоянного столпотворения можно было бы на этом заработать много денег. Т.к. помимо путешественников сюда прибывает, большей частью из деревень и маленьких городков, значительное число людей, которые хотят поселиться в Кайро. Это примерно 3000 ежедневно.
«Власти подчиняются, но не доверяют», обобщает историк Амира Сонбол традиционное настроение. «На неё нападают, когда она ослабевает». Но теперь, когда новый режим утвердился, многие египтяне снова отдаляются от политики. Часто по понятным причинам, ибо рабочий в транспортной сфере, который не может работать из-за беспорядков, ложится по вечерам в постель голодным.
То, что на площади Тахрир под защитой мусульман состоялось христианское богослужение, а разделение полов было отчасти отменено, принадлежало к там обнадёживающим знакам, которые и меня привели к переоценке влияния демократического движения и недооценке исламистов и реакционеров. Хотя выборы в Египте не могут считаться репрезентативными пред лицом продолжающегося правления армии и бойкота революционного движения, теперь стало ясным: более 5000 лет авторитарной традиции нельзя стряхнуть за пару недель.
Так, для большинства египтян армия является и моральным авторитетом. Когда в 2008-м году случился дефицит субвенционированного хлеба, вмешалась армия и начала раздачу продуктов из своих пекарен. Говорить об испытанных во время службы унижениях большинству египтян запрещает их традиционное представление о мужественности. Но нужно считаться с тем, что казарменный двор в головах является ещё большим препятствием для демократизации, чем физическая сила армии.
Для мужчин служба в армии является окончанием авторитарной социализации в семье, школе, в мечети или церкви (коптские священники не менее реакционны, чем их мусульманские коллеги). Для женщин зачастую всё ещё устроенная свадьба является завершением их общественной интеграции. Их служба заканчивается лишь со смертью. То, что женщины могут поддерживать исламизм, не удивляет, если помнить о том, что брак по любви в исламистских кругах возможно скорее, чем в нормальных общественных условиях. Если, к примеру, брат знает кого-нибудь желающего жениться, пропагандируемое разделение полов обходится тем, что устраивается «случайная» встреча в месте, которое считается «халялем», к примеру, в принадлежащем истово верующим ресторане. Мужчины-родственники играют при таких свиданиях свою роль, но отцовский авторитет обходится без того, чтобы это повлекло за собой общественное порицание. Исламисты так успешны, т.к. сочетают оппозиционный настрой с консервативными ценностями и, к тому же, предлагают конкретную помощь.
Пред лицом условий тем более примечательно, что арабские восстания, в определённом роде, являются самыми прогрессивными восстаниями в истории человечества. Они не выдвинули харизматических лидеров. Нет никакого египетского Ленина или Дантона. В актуальной борьбе за власть это, в общем-то, слабость, т.к. исламисты и другие реакционеры обладают более эффективной организацией. Демократическое движение — авангард против воли, оно не хочет вести за собой, оно хочет изменить общество. Приемлемую форму организации оно ещё не нашло.
Тем не менее, в Тунисе, на до сих пор единственных свободных выборах, 60 процентов населения отдало голоса за открыто мирские и демократические партии. Возникает социальная противосила, не просуществовавшее и одного года независимое объединение профсоюзов Египта уже насчитывает 1,6 миллионов членов. И хотя в большинстве арабских стран ещё нет свободы мнения, критические дебаты больше не запретить.
Революционеры неохотно признают, что многие их идеи всё ещё остаются позицией меньшинства, хотя большинство сражалось вместе с ними за свержение правительства. После Французской или Русской революции было едва ли иначе. То, что в демократическом движении никто не выказывает амбиций решить эту проблему в стиле Робеспьера или Дзержинского, тоже может считаться прогрессивным. За первыми быстрыми успехами в Тунисе, Египте и Ливии последовали затяжные общественные конфликты. В большинстве арабских стран смена режима ещё не произошла. Не иначе, как при демократизации Европы, занявшей два столетия, крайняя правая остаётся угрозой, будут реакция и, пожалуй, гражданские войны. Но, к сожалению, общественного прогресса проще не достигнуть.
Перевод с немецкого.