Кое-что о пролетариате. К метафизике класса

Йорг Финкенбергер

Прошло примерно полтора столетия с тех пор как был написан тезис, что освобождение рабочего класса может быть лишь делом самого рабочего класса, и прошедшее с тех пор время не особенно приглашало к тому, чтобы выдать какой-либо ясный комментарий к этому тезису. Следовательно, не стоит ожидать, что сегодня он понимается лучше, чем тогда, или даже хотя бы столь же неверно.

1.

Мне надоеprolли дебаты о пролетариате, не только потому, что они на протяжение десятилетий остаются теми же, без каких-либо признаков улучшения; или потому, что все, кто мог бы что-то сказать по этому поводу, считают дебаты законченными, а те, прежде всего, кто в таких дебатах участвуют, не могут сказать ничего особенного по теме; или потому, что каждые пару лет тот или иной из возможных и неверных ответов снова вводится в употребление при большой затрате сил и ещё большем влиянии на постоянно и безошибочно впечатлённую публику. Я не могу выносить эти дебаты, в первую очередь, т.к. они всегда и, как кажется, закономерно неверно ведутся, что кажется судьбой всех так называемых «дебатов».

Если теория служит товарной формой понятия, то дебаты — это обмен товаров, только при этом никто не становится богаче. Но речь не о том; мы, левые, люди непритязательные; речь о том, чтобы при сравнении выглядеть не так бедно, как конкуренция.

Сторона А «позитивно ссылается на пролетариат», как говорит о ней сторона Б; что может быть трюком, которого за стороной А лучше никому не повторять. Это напоминает способность засовывать свою голову в свою же задницу. Напротив, сторона А уверяет, что сторона Б «распростилась с пролетариатом», что, в свою очередь, является неожиданным выходом на пенсию, которого никто от стороны Б не ожидал. Если быть знакомым с обеими сторонами или, хотя бы, с их базисом, который всё же на пенсию не вышел и продолжает писать бесплатно, то абсурдность спора заключается в том, кто и с кем спорит.

Но впечатление обманчиво, т.к. на самом деле абсурдность заключается в чём-то другом. Присмотримся поближе; мы увидим, что абсурдность заключается не в обеих сторонах, которые, кстати, всегда будут разными, а в самом предмете спора, в «пролетариате», что бы это ни было, и возможно, тогда нас посетит светлая мысль (а может, и две) о спорящих сторонах и о том, почему они занимаются тем, чем занимаются.

2.

Пролетариат является, как уверяет нас Маркс, классом, который уже является упразднением всех классов, классом, в котором все позитивные принципы этого общества проявляются как своя противоположность: свобода как принуждение, собственность как нищета и т.д. Единственный класс, который мог бы стать классом сознания, единственный класс, который мог бы стать классом отмщения, классом отрицания, партией разрушения. Наши сегодняшние потомки ситуационистов, например, в своё время, которое, кажется, не давало особенных поводов для надежды, обнаружили однажды эти слова в трудах Маркса и понадеялись, что смогут обратить невероятное упрямство этих слов против интегрированной и практикующей академической марксологии и против самих традиционных контрреволюционных левых. Continue reading

После конца света. Грядущие восстания, часть IV.

Для того, кого я не хочу забыть.

Йорг Финкенбергер

Мир, в котором мы сегодня живём, никогда не закончится. Ибо мы уже живём после конца света. Катастрофе, которой всё равно все опасаются, больше не надо происходить. То, что всё продолжается, как раньше, после всего, что было, это и есть катастрофа.

Ранняя коммунистическая критика капитала основывала свои надежды на его возможное упразднение на указание, что капитал существует под знаком кризиса. Капитал создаёт при помощи мирового рынка, пролетариата и развития средств производства основания для своего упразднения и всеобщего освобождения, а его внутренние противоречия, которые насильственно проявляются во время кризиса и со временем всё более обостряются, делают его крах неизбежным.

Двойственной неизбежностью — из борьбы классов и финального кризиса — родилось обещание мировой революции, в которой пролетариат как класс-освободитель упраздняет основания старого порядка: государство, семью и капитал, и сохраняет достижения их цивилизации, на их высочайшем уровне, для наконец-то освобождённого человечества. Это обещание не сбылось, но не потому, что оно было неверным, а потому, что революционеры не победили. Continue reading

Немного Иерусалима, декабрь 2011

Да, совсем забыл  – декабрьская поездка в Иерусалим. Много писать лень, просто выложу несколько фотографий, без хронологической последовательности и какой-либо содержательной связанности.

 

«Сколь мало, насколько каждое военное действие израильской государственной машины можно слепо одобрять per se как самоутверждение против антисемитизма, столь же мало его можно отвергать per se как выражение репрессивной и реакционной политики, если понимание двойственного характера Израиля вообще должно иметь какое-либо значение».

Роберт Курц, «Die Kindermörder von Gaza», EXIT! 6/2009

 

Continue reading

«Климакс капитализма»

[Почему актуальный кризис не является обычным кризисом перепроизводства. Краткая зарисовка исторической кризисной динамики. [Свежая няшка от Курца. В виде отмазки за всё ещё никем не предпринятый перевод Die Krise des Tauschwerts” (1986). Как-нибудь, как-нибудь…]

Роберт Курц

Во время кризиса — это почти что после кризиса. Это было посланием позитивного мышления со времён краха Лемана. Отчего бы самому крупному финансовому кризису с 1930-х годов вызывать теоретические размышления о кризисе? Иногда дела идут хорошо, иногда и не очень. Всё равно изменяется всё; но лишь затем, чтобы всё оставалось тем же самым. Кризисы приходят и уходят, а капитализм остаётся. Поэтому интересен не кризис как таковой, а то, что будет потом, когда он закончится, как и все скучные кризисы до того. Кто победители, а кто проигравшие новой эры? Грядёт ли наконец-то экономическое чудо в Африке, грядёт ли тихоокеанское столетие с Китаем в роли мировой державы или всё-таки возрождение США «из духа мытья посуды»? Может быть, мы переживём даже восхождение переродившейся лиры к основной валюте? Anything goes. Ведь можно же и смело углубиться в изучение тенденций, когда в свою очередь осмелевшие финансовые рынки исторгают облака пепла, подобно Этне в его лучшие времена.

Да кого интересует внутренняя историческая связь капиталистического развития? Тот счастлив, кто забывает. То, что в 1982-м с первой неплатёжеспособностью Мексики, возможно, начался длящийся до сих пор кризисный цикл нового качества, который прогрызается от периферии к центрам, о том и помыслить нельзя. Постмодернистская структура восприятия исключает всякое понимание, выходящее за горизонт модного сезона. То, что Маркс в предисловии к первому тому «Капитала» называл предпосылкой теоретического постижения общества, собственно – «способность к абстракции», давно уже считается подозрительным эссенциализмом. Доминирующая в дискурсе микроэкономика, как Маргарет Тэтчер, не ведает более никакого общества, а только лишь индивидов. Там, где всё стало экономикой предприятия, даже отношение к собственному Я, время и пространство сжимаются до горизонта щелчка мышью и радостных покупок. О негативном целом говорить больше нельзя, чтобы оно оставалось в благостной невидимости. Так, некоторые носители толстовок с капюшонами спрашивают, вероятно: какой такой крах Лемана? Это было до или после Первой мировой войны? Когда двигаешься без сознания прошлого и будущего между бессвязными пунктами происшествия в медиальном пространстве, можно забыть и о кризисе, пока банкомат ещё выплёвывает банкноты. Continue reading

Парадоксы прав человека

Интеграция и исключение в Современности

Роберт Курц

Это всегда были идеальные принципы, во имя которых начинали двигаться армии, убивались люди, опустошались земли и разрушались города. Последняя мировая сила, США и их вассалы, не являются исключением: вместе с авианосцами, танками и боевыми вертолётами инвазионной армии против Ирака снова мобилизируется и идея прав человека, чтобы предъявить миру легитимационный мандат. Странно только: критики этой акции также ссылаются на эту идею. Те миллионы людей, которые по всему миру демонстрировали против планов войны, не говорят на языке, отличном от языка правительства США. Когда речь заходит о принципах, то Ноам Чомски говорит то же самое, что и Джордж В. Буш. Во имя прав человека бомбы падают с неба, и во имя прав человека заботятся о жертвах и утешают их.

Обычно критики говорят, что реальность не соответствует идеалам. Если есть человеческое право на жизнь и телесную неприкосновенность, то как можно смиряться с тем, что посредством военного вмешательства Запада убивается больше людей, чем посредством жестокостей диктаторов и террористов? США — как говорят — используют права человека лишь как прикрытие для совершенно обычных властных и экономических интересов: их интересует не положение населения, а нефть. А поэтому — таково продолжение аргументации — используются двойные стандарты: повсюду, где диктаторы ведут себя примерно и, к примеру, разрешают на своей территории размещать боевые вертолёты США (как Турция и Саудовская Аравия), самозваная мировая полиция ничего не имеет против грабежа, преследования и убийства целых групп населения или против диктатуры. Continue reading

Критика денег и антисемитизм

Эрнст Лохофф (1998)

[Эрнст Лохофф — публицист, живёт в Нюрнберге. Один из издателей журнала «Krisis».]

1.

К началу 20-го века люди были едины в ожидании, что прогресс и разум будут определяющими в грядущей секулярности. Формирование современного товарного общества понималось как процесс постепенной демифологизации и безостаточной рационализации всех отношений. Социалистическая оппозиция хотя и провозглашала, что лишь освобождение из-под капиталистической власти даст возможность полностью развернуться рьяно празднуемому ею потенциалу рациональности. Культурно-консервативные голоса, в свою очередь, скорбили по всему тому, что исчезало в их глазах с «расколдовавынием мира». Оба течения, тем самым, ни в коем случае не сомневались в прогрессистско-оптимистическом видении, а всего лишь варьировали его.

Истинный ход истории жестоко опроверг это предположение. Столетие целевой рациональности и технологической возможности оказалось столетием высвободившейся иррациональности, массового помешательства и до сих пор невиданных разрушения и бесчеловечности.

На вопрос, почему оптимистические предсказания дедов не сбылись, внуки и правнуки, если они вообще считают царящее безумие проблемой, дают прежде всего, один ответ: молниеносная рационализация и взрывоподобный прирост технических и социальных средств не сопровождалось соответствующей рационализацией общественных целей. Человечество, поэтому, похоже на ватагу пятилетних, которые со дня на день начинают использовать для своих гонок не трёх-колёсные велосипеды, а гоночные автомобили, а для ковбойских игр — не палки, а автоматическое оружие и атомные боеголовки.

Как бы правильно ни было говорить вместе с Гюнтером Андерсом об «асинхронности человека с его производственным миром» и выявлять различия между царящей повсеместно рациональностью целей и отсутствующей рациональностью смысла, столь же неверным было бы, однако, буквально понимать расхождение «делания и представления» и «знания и совести» как отставание последнего. За иррациональностью современности ни в коем случае не стоит на заднем фоне продолжающаяся жизнь каких-либо пещерных инстинктов и упорства биологического субстрата. Сколь часто модерн оказывался убийственным, в деле участвовали каждый раз истинно современные представления, позиции и идеологии. Проблема не в том, что универсальный процесс рационализации обошёл стороной сферу смысла и цели и остался неполноценным; более того, процесс рационализации сам обладает тёмной, иррациональной стороной. Где современность затапливается, якобы, «архаичными» элементами, речь идёт каждый раз о чём-то вроде вторичной, созданной самой собой «постоянной архаичности». (По этой причине, кстати, я считаю и термин «варварство» малополезным, даже эвфемизмом. В вопросах жажды убийства и ярости разрушения настоящие варвары были в сравнении с западной цивилизацией просто маленькими мальчиками).

Этот приговор относится и к главе в истории современного товарного общества, которая менее всего хочет приспосабливаться к самомнению апологетов западного рыночного общества и демократии: к национал-социалистическому уничтожению евреев. Холкост не только потому вписывается в историю становления товарного общества, что он был создан при помощи современных средств; и «антисемитское объяснение мира» следует понимать как специфический продукт современности. (На том, что современный антисемитизм как по сути, так и терминологически строго отличается от традиционной ненависти к евреям, настаивала ещё Ханна Арендт в своей книге «Элементы и истоки тотальной власти»). Более того, антисемитическое безумие указывает непосредственно на иррациональность самой фундаментальной формы общества, а тем самым — и на тёмный центр современного общества товара.

Continue reading

Машина моральной ответственности

К истории либеральной идеологии

Роберт Курц

Уже в своём имени либерализм претендует на понятие «свободы». Либеральный пафос взывает к личной инициативе и ответственности индивида перед самим собой. В первый момент это всегда звучит хорошо. Кто захотел бы противоречить этим прекрасным понятиям? Но мы, конечно, как просвещённые создания современности знаем, что словам верить нельзя. Когда Джордж Оруэлл писал свою негативную утопию «1984», он ни в коем случае не случайно сделал официальный язык своей темой, чьи слова обозначают принципиально противоположное тому, что они означают официально. Пока речь идёт о риторической форме приукрашивания, этот способ выражаться известен ещё с Античности и называется «эвфемизмом». Древние греки из чистого страха называли своих демонических богинь мести, чьими волосами были извивающиеся змеи, «благонамеренными». Возможно, понятие «либерализм» возникло в подобной связи.

Чтобы выяснить правду о каком-то проявлении общественной жизни, всегда рекомендуется дойти до его корней. Либерализм возник как оппозиция военным государствам абсолютистских монархий и княжеств ранней современности 17-го и 18-го столетий. Но в то же время существовала и другая, более крупная оппозиция народных масс, которая к либерализму не имела никакого отношения. И весьма полезно сравнить эти две формы оппозиции.

Абсолютизм тогда создал первую ступень современного капиталистического способа хозяйствования тем, что освободил современную рыночную и денежную экономику для нужд своих громадных военных аппаратов и бюрократий. Большинство людей восприняло это развитие как чудовищное и извращённое угнетение. Ибо «старый» феодализм доил крестьянских и ремесленных производителей аграрно-натурального хозяйствования лишь внешне: они должны были отдавать феодалу небольшую часть своего продукта или выполнять для него определённые работы. В остальном же феодализм оставлял их в покое. На своих полях и в своих мастерских они могли работать по своему усмотрению, и они обладали учреждениями локального самоуправления.

Continue reading

Новая историческая одновременность

Конец модернизации и начало новой истории мира (2003)

Роберт Курц

Дебаты о глобализации, кажется, на данный момент себя исчерпали. Причиной тому не то, что лежащий в её основе общественный процесс себя исчерпал, но исчерпали себя идеи интерпретации, у которых закончился воздух. Почти никто не осмеливается говорить о конце истории модернизации. Тем временем написаны почти что целые библиотеки о том, что глобализация капитала (транснациональный разброс производственных функций) упразднил разделение между национальной экономикой и мировым рынком, а тем самым — все существовавшие до сих пор рамки. Но выводов из этого понимания до сих пор практически не последовало. Старые понятия используются дальше, хотя новой реальности они больше не соответствуют.

Довольно долго считалось верхом критической рефлексии, настаивать на национальных особенностях против абстрактной всеобщности современного капиталистического способа производства. В 70-е годы так называемый еврокоммунизм утверждал, что марксистская теория часто оставалась слишком общей, и надо бы её, наконец-то, национально «конкретизировать», чтобы создать популярный социализм «в цветах» Франции, Германии, Италии и т.д. Но это фраза была уже к моменту её формулирования реакционной. В процессе глобализации отношения перевернулись. Национальная особенность сама стала пустой абстракцией, и хотя ещё существует, но лишь как остаток уже прошедшей эпохи. История является национальной лишь как история прошлого, а не как история настоящего. С этого момента нет больше французской, немецкой, бразильской, китайской истории. Историческая конкретика в непосредственных рамках мирового общества в будущем будет ссылаться не на национальные, но на транснациональные особенности и взаимосвязи. Это относится и к культурным идентичностям, социальным движениям и «пост-политическим» конфликтам. Continue reading

Пушки и капитализм. Военная революция как рождение современности

Роберт Курц

Существует множество версий рождения современности. Историки не могут договорить даже о дате. Некоторые дают начаться ей уже в 15-м и 16-м веках с так называемым Ренессансом (понятие, придуманное лишь в 19-м столетии Жюлем Мишеле, как доказал французский историк Люсьен Февр). Другие видят настоящее начало, take off модернизации лишь впозднем 18-м столетии, когда философия Просвещения , Французская революция и индустриализация сотрясли мир. Но какую бы датировку рождения их собственного мира историки и философы не предпочитали, в одном они всё же сходятся: почти всегда позитивные достижения считаются изначальными пружинами развития.

Знаменитыми причинами для рассвета модернизации должны, к примеру, являться художественные и научные инновации итальянского Ренессанса, великие путешествия Колумба, протестанстко-кальвинистская идея личной ответственности индивида, просветительское освобождение от иррациональных верований или возникновение современной демократии во Франции и в США. В технически-промышленной области не в последнюю очередь называется изобретение паровой машины и механической прялки как «сигнал к старту» для современного общественного развития.

Последнее объяснение особенно высоко ценил марксизм, т.к. оно сочетается с его философской доктриной «исторического материализма». Настоящий мотор истории, как утверждает эта доктрина, – это развитие материальных «сил производства», которые постоянно вступают в конфликт со ставшими слишком узкими «условиями производства» и вызывают новую общественную форму. Поэтому индустриализация является для марксизма решающим пунктом трансформации: лишь паровая машина, так звучит упрощённая формула, взорвала «путы старых, феодальных условий производства».

Continue reading

Универсальная машина Гарри Поттера. Концепция «нематериального труда» и технологически редуцированный нео-утопизм

Роберт Курц

Один (из) аспект(ов) всемирного успеха «Гарри Поттера» заключается, возможно, в том, что пробуждается инфантильная тяга. Вместо длительного разбирательства с вечно упрямой материей хочется такой способности, чтобы при помощи магической формулы вызвать обен на стол и успех в жизнь. А во времена кризиса было бы чрезвычайно приятно растворять волшебной палочкой проблемы в небытие. Так, понятно, почему сказки Джоан Роулинг проглатываются и уже поседевшей постмодернистской молодёжью. Турбо-потребители 90-х годов, у которых тем временем, к сожалению, закончились деньги, ищут идеологических фантазий, с помощью которых они могли бы выпутаться из щекотливой общественной реальности.

После убжества фальшивого волшебства на биржах, не место «фиктивного капитала» заступает что-то вроде «фиктивного труда», протагонисты которого так же воображают себя по ту сторону всех материальных условий. Созданное Антонио Негри и Майклом Хардтом понятие «нематериального труда» стало лозунгом этого нового виртуального продуктивизма. «Онтология труда» у традиционных марксистов переводится на постмодернистский язык мыльных пузырей. Информационная и коммуникационная технология, анализ символики, медиа и т.д. должны сменить старую промышленную парадигму. Тающий традиционный рабочий класс Хардт и Негри заменяют по-быстрому так называемым «множеством», диффузной постмодерновой толпой или массой, чей фундамент, якобы, составляет «нематериальный труд».

Continue reading